Потом толпа сомкнулась вокруг второго взвода. Солдаты так толком и не поняли, что происходит. До последнего они не решались открыть огонь на поражение. В мирных жителей не стреляют.
Спустя несколько минут сотни странных мужчин и женщин так же мирно ждали следующего приказа. Десятеро темных бойцов вернулись в приют. Еще не все было закончено.
Мария почувствовала присутствие темных еще в Лифте. Она опоздала. Падшие решили не дожидаться, получится у нее или нет. Пока все еще можно поправить. Третья различила отчаянный голод десятерых, но беглецов не тронул ни один из них. Они были созданы, чтобы точно выполнить приказ, их голод нужен был для другого.
Ее ждали в кабинете – воспитанники старшего курса со шпагами в руках. Готовые сделать то, чему их так долго и, казалось, совершенно бесполезно учили. Но все, что пока что они смогли, не бежать вместе с остальными. Навыки, полученные во время тренировок, оказались сильнее страха. Ужас, который рождала десятка темных, охватывал каждого в приюте, всем хотелось только одного – куда-то бежать, оказаться как можно дальше от этого места. Только старший курс смог сделать то, что предписывалось инструкцией в случае тревоги. Дежурный решил сделать то, что не было предписано, – привел воспитанников в кабинет директора и закрыл двери.
Третья даже пожалела, что Ефима уже нет. Недолго. Ее цель – Елена – была среди оставшихся воспитанников. Мария должна защитить ее, а для этого нужно, чтобы мальчики и девочки делали только то, что она скажет. Это будет довольно просто. Ей всего-то нужно не убить их.
Глава сорок перваяПоследний бой Елизара
Каждый раз убиваешь поклонника своего таланта.
Так и состаришься в безвестности.
Влад любил вертолеты. Ему они казались ближе к земле, чем самолеты: выучилась машинка летать, но от этого не стала совсем уж не от мира сего. Где надо сядет, куда надо долетит.
– А ты умеешь?
Стрельцов в кабине Ка-52 чувствовал себя не очень комфортно. Пока эта штука не взлетела, было просто тесно, он боялся ненароком что-то задеть, а задевать в кабине было чего. А вот Владу было хорошо, Лозинский давно мечтал полетать на чем-то настоящем:
– Я на «Робинсонах» в свое время положенные часы налетал. Это пташка совсем другая, даже не пташка – а земноводный гад.
– Почему гад? Гады не летают.
– Этот летает. Прозвище у него такое – «Аллигатор». Не суть. Что крокодил, что робинзон: принцип один и тот же – подняться, полетать, опуститься. На такой машине полетать – что песню спеть, сейчас мотнем на скорости 350 кэмэ, а какое тут вооружение!.. Спасибо тебе, Господи, за эту возможность!
Вертолеты у Периметра приметил Антон, но ему тогда и в голову не пришло, что с ними можно сделать что-то еще, кроме как просто заметить. После прорыва им Периметра таманцы куда-то испарились, так что дело было за малым – сесть и полететь. Что они и сделали.
Подниматься вертолет не хотел, но то ли Влад, наконец, освоился, то ли просто повезло. «Аллигатор» помотало из стороны в сторону, и – о, чудо! – он наконец начал делать не то, что ему хочется, а то, что хотелось пилоту. Антону было уже плохо, а ведь еще лететь и лететь. «Аллигатор», послушный воле Лозинского, поднялся метров на пятьсот и завернул явно куда-то не туда.
– Влад, Питер в другую сторону.
– Мы что, просто так улетим?
Антон смотрел вниз на просеку, проложенную сквозь Периметр, отсюда казалось, что все это произошло не с ним и очень давно.
– Не искушай судьбу…
Влад заложил вираж и плавно вывел вертолет на северо-запад, все быстрее и быстрее – туда, где их уже ждали.
Кривой вел машину по улицам города с обреченностью человека, который не решил, чего именно он хочет – просто угробить машину или попутно еще развалить какой-нибудь дом.
Вылетел на пустырь перед приютом, тормозить начал, уже не веря, что обойдется. Чудом никого не сбил. Сначала решил, что не туда заехал. Нет, туда. Оценил приоткрытые ворота. Оценил толпу. Из машины не хотелось выходить, ну никак. Стоять просто так – тоже не вариант, что-то такое нехорошее было в этой толпе – он им точно не нравился, хотя понять, что происходит, никак не получалось. Ему позвонили очень вовремя. Выслушал дежурного по приюту, коротко бросил: «Скоро буду», – и нажал на газ. Очень хотелось верить, что машине дадут проехать. Кривой сдал назад и тут же перестал был интересен толпе.
За спиной завыли сирены полиции – только что они смогут сделать? Разогнать толпу брандспойтом? Закидать газовыми гранатами? А им это точно не понравится?
Все происходило слишком быстро, но после того, что он делал этой ночью, Кривому все нравилось. Такая у него полоса пошла в жизни – все в кайф.
Кусок обшивки Ка-52 оторвался и плавно спланировал куда-то вниз – на те самые 500 метров над уровнем земли, которые так и держал Влад. Вообще, бронированная обшивка не должна была ни отрываться, ни планировать, ни, тем более, без следа исчезать, так и не долетев до земли.
– Влад, ты сказку про Золушку помнишь?
– Про тыкву и обувь?
– Точно. Вот мы с тобой вот-вот окажемся в тыкве, которая летит со скоростью 350 километров в час и слишком высоко, чтобы падать…
– Антон, ты чего? Это вертолет. Никаких добрых фей и плохих падших.
– Ты бетонную стену Периметра видел? Это же тоже был бетон, точно? Мы просто слишком быстро летим, потому и целы до сих пор.
Целы они были еще и потому, что трогать вертолет с опознавательными знаками таманцев никому не хотелось. Мало ли куда и зачем они летят и что сделают, если их тронуть. Пусть себе.
Влад повел вниз. Машина пока слушалась. На высоте – дома уже были так близко – приказало долго жить бронированное стекло. На скорости за сто километров – сомнительное удовольствие.
Лозинский вел бы по приборам. Только рассмотреть, что там и как, получалось очень слабо. То ли он ничего не видел из-за ветра, то ли там уже было не на что смотреть.
Вывалились к приюту они на машине, которая только что не просвечивала – и с каждым мгновением становилась все менее материальной – как обрывки тучи, отслаивалось вещество, не так давно бывшее металлом.
Им повезло – лопасти не обрушились на незащищенную кабину – просто растаяли.
– Пора! – Антон дернул за чеку катапульты. Влад, не раздумывая, сделал то же самое. В крайнем случае, просто ничего не случилось бы.
Кривой как раз прикидывал, на сколько метров отъехать от пустыря, чтобы хорошо разогнаться и прорваться к воротам, когда тень пронеслась над пустырем – все, что осталось от Ка-52, падало на толпу. Самая мягкая посадка в истории всех авиакатастроф – к моменту касания земли от вертолета не осталось даже тыквы. Догадаться, что падение вертолета пройдет так безболезненно, было невозможно. Остаться на месте не смогли даже эти не вполне люди. Кривой газанул, чтобы тормознуть, когда до ворот осталась практически пара сантиметров. Зато добежать можно быстро. На две тени, промелькнувшие где-то над головой, Михаил внимания не обратил.
Кривой не успел даже порадоваться тому, что толпа за ним не пошла, – этого он ждал. Не ждал он тех, кто его встречал. Одно дело, когда тебе рассказывают о таком по телефону, другое – увидеть своими глазами.
Десять мужчин, Кривой этот тип знал – бойцы, годами тренирующие только один навык – ломать. На самом деле такие никогда никого не защищают, они этому не обучены. Если только страх не служит защитой. Их работа заключалась в том, чтобы одним своим видом заставлять давать обещания, а потом – выполнять обещанное.
Михаил не гадал, встречал ли он уже когда-то этих. Одного так точно встречал. Когда-то его звали Елизар. Говорили, что он не вернулся из Москвы. Сейчас и одного Елизара было бы вполне достаточно.
С бойцами действительно что-то было не так. В почетный караул таких не берут, и, казалось бы, где им еще натренировать такой взгляд мимо.
Время все тянулось, Кривой так и не отошел от ворот – застыл. Вдруг ничего не произойдет, если замереть прямо тут, остановиться между теми, кто остался за воротами, и этими – ждавшими здесь.
Мечи. У каждого из десятерых был меч – прямой клинок, рукоять, вместо гарды – просто перекладина, но не возникало мысли о том, что это оружие чем-то плохо. Вместе с приличными костюмами и плащами – смотрелось впечатляюще. Жаль, Кривой не взял с собой ничего огнестрельного, может, появилось бы какое-никакое преимущество. С собой у него был только привычный клинок. Но против этой десятки школа директора едва ли сработает. Это не тени, умирающие от трех выученных ударов.
Лозинский никогда не был человеком, который, наступив в темноте на кошку, назовет ее кошкой. Сейчас ему казалось, что наступили на него, причем несколько раз: все-таки полет с помощью вертолетной катапульты он представлял себе иначе. На самом деле, конечно, вообще не представлял, плохо было все – и взлет, и падение. Особенно последняя часть, сопровождавшаяся соприкосновением его уже не молодого тела со стеной Иоаннинского приюта. Парашют прожил ненамного дольше вертолета, и метра три Влад пролетел в состоянии полного согласия с ускорением свободного падения. Антону повезло меньше – он приземлился уже за забором, то есть падал с большей высоты. Хотя по его виду не получалось сказать, что все так плохо. Подняться Владу помог Антон, а не наоборот.
Надо бы порадоваться счастливому приземлению. Чуть позже. Кривого, стоявшего к ним спиной, Антон узнал не сразу, а вот тех, кто находился перед ним, – моментально. Не всех, но тут точно были охранники Давича – уже мертвые охранники, а в совпадения Стрельцов не верил уже давно. В чудесные воскрешения тоже. Как погиб Елизар, Антон вряд ли когда-нибудь забудет.
Кривой так и стоял, не в силах определить по шуму, что там такое приключилось сзади, но твердо решив не оборачиваться. А когда Антон положил руку ему на плечо, ударил без оглядки, был бы Стрельцов чуть менее быстрым – и клинок Михаила рассек бы совсем не воздух.