А потом сказал:
– Знаешь что, а давай-ка закидаем его камнями в этом колодце. Пусть думают, что партизаны увели эсэсмана с собою.
Сказано – сделано. Работа заняла минут двадцать пять: сбрасывать квадры и бут из аккуратных штабелей и пирамид в метре от колодца – дело несложное.
Потом ещё сунулись в штабную палатку и на кухню, набили вещевые мешки и два немецких армейских ранца припасами и, навьюченные, отправились вниз.
Тело Егорки нес Хачариди – самый сильный в разведгруппе.
Похоронили юного кубанца через два часа, на первом привале, углубив щель между камнями в нескольких метрах от партизанской тропы…
…Да, точно, это было именно тогда. И когда мы, уцелевшие, вернулись в отряд, Зарему Сулеймановну уже похоронили. Ненадолго пережил её и отец Кевсер: не выдержал голодной, холодной и с ежедневной готовностью к бою зимы.
Ты же помнишь, как мы хотели отправить его и Лобова на Большую землю с партией тяжелораненых, когда должен был прилететь самолет и привезти оружие, но Лобов умер, а он сказал, что не выдержит двухдневного пути по горам сквозь метель, в ожидании боестолкновения. Так и умер…
Не знаю, почему ты всегда предпочитал слушать, а не говорить. Так только, шуточки отпускал… Даже и объяснял неохотно. Времени-то у нас в дальних дозорах хватало, а ты слушал всех; ладно старики, а нас-то, пацанов – что там за нами было? Как тёплый короткий сон.
…Только и вспоминал пару раз, что после финской тебя особисты мытарили, да всё же отпустили, дослуживал срочную совсем близко от моря Чёрного и назывался почему-то «маскировщик». Вроде были в каждой приграничной дивизии такие «сапёрно-маскировочные», а я так понял – диверсионные части. Да не успел дембельнуться, опять началась война, и ты оказался в Крыму…
Тогда же у тебя «шкода» и появилась, магазины которой мы после каждого боя набиваем трофейными патронами…
Схватка в горах
– Вот, что, приморцы… – лейтенант Косьмин выбил из надорванной пачки «Казбека» папиросу, приплюснул мундштук пальцами. – К обороне насмерть, после Одессы, вам, конечно, не привыкать… – лейтенант похлопал себя по нагрудным карманам полевого кителя и, не найдя спичек, взял их из рук рядового Василия Малышева. – Но тут погибать смертью героев я вам не приказываю. Не тот случай. Приказано организованно отступить – «в спокойствии чинном»…
Солдаты невольно переглянулись. Карцев, старший расчёта, скривился в безрадостной гримасе. Второй номер, молдаванин Фрол Фромос, опершись о ствол ПТР, установленного прикладом в дорожную пыль, опустил голову, разглядывая трещины на сбитых носках своих ботинок, как некую тайнопись. Малышев выразительно сплюнул. Только поволжский татарин Алимов, с видимой беспечностью, пожал плечами и, с кадрильной лихостью, упёр руки в боки:
– А нам, татарам, наплевать, товарищ лейтенант. Наступать – бежать, отступать – бежать…
– Ну-ну… – покачал головой Косьмин и, закуривая, пробормотал: – Ты, Султан, когда-нибудь ляпнешь-таки не то, что надо, не там, где нужно… И на фольклоре потом не отъедешь…
– А это что за холера такая?.. Фол… – вопросительно обернувшись на товарищей, переспросил Алимов.
– Сказки это, по-немецки… – похлопал его по выгоревшему плечу гимнастерки кадровый старшина Карцев.
– Ваша задача обеспечить отступление полка… – спрятав тлеющий окурок за спину, повысил голос лейтенант, и бойцы подтянулись. – У нас на хвосте немецкие мотоциклисты и одна бронемашина. В бой вступать, как вы сами видели, они не рвутся. Видимо, это то ли дозор, то ли авангард противника и задача у них соответственная – не выпустить нас из виду до подхода основных сил. Ваша задача прямо противоположная. Уничтожить этот сучий хвост и дать полку уйти незамеченным. После этого отходите сами…
Не выдержав, Косьмин поднёс тающий окурок к губам, пока не сгорел полностью, до бумажной гильзы… – «Казбек» всё-таки, не пайковые «Красноармейские»…
– А можно вопрос, товарищ лейтенант? – прищурил и без того узкий глаз Алимов.
Косьмин кивнул, жадно затягиваясь.
– Если полк уходит незамеченным, значит, он дальше по дороге на Севастополь не пойдёт?
– Пойдёт, но не по дороге… – неохотно пробормотал лейтенант, не отрывая взгляд от тлеющего мундштука.
– И как мы заметим, куда ушел незамеченным полк? – вроде бы без особой въедливости, но как-то очень уж простодушно, спросил волжанин.
– А нам и не надо знать… – не поднимая по-прежнему головы, вдруг мрачно заявил рядовой Фромос.
– А как же мы?.. – начал было Алимов, но его резко оборвал Карцев:
– Что ты раскакался? Понос прихватил?
Покосившись на молдаванина с противотанковым ружьем, он добавил, хоть и без особого энтузиазма:
– Фрол дело говорит. Коли знать не будешь, так врать не придётся, будешь честно людям в глаза смотреть. Немцам, например: «Не знаю, мол…»
– Типун тебе… – снова сплюнул Малышев.
– Повторяю! – раздраженно выбросил обгоревший мундштук папиросы Косьмин. – Оборону Одессы тут мне устраивать ни к чему, в плен попадать тем более. Остановите броневик и догоните нас на перевале. Все ясно?..
Малышев, сдвинув на затылок запыленную каску, задумчиво оглянулся вокруг…
С одной стороны, за дорогой, – пропасть, с рыжим от палой листвы, сумеречным дном – не бог весть какая глубина, но шею свернуть вполне достаточно. С другой – почти сплошная стена скального утеса, тут и там изборожденная осыпями, с голыми корягами одиноких деревьев, беспощадно закрученных ветром на далёких вершинах.
– А где тут перевал, хотел бы я знать…
Лейтенант дёрнул щекой как от зубной боли, обвёл взглядом бойцов:
– Как увидите в пропасти полковую артиллерию и другую нашу брошенную технику, значит, до перевала километра три лесом. Держитесь прямо в гору, не промахнётесь… И, кстати, о технике…
Раздвинув плечами расчет ПТРа, лейтенант вышел на древнюю, мощенную на римский манер дорогу и уставился в золотистое марево над булыжниками у дальнего поворота. Никого…
– Помните, где-то с полчаса тому поломалась полуторка взвода обеспечения, а Бережной её бросить не захотел? – Лейтенант обернулся обратно. – Сказал, дел на пять минут. Ему ещё Серёга из маскировочного взвода помочь остался, который в моторах волочёт…
Вместо ответа за всех кивнул Карцев, без особой надежды выглянув за спину лейтенанта на пустую дорогу.
– Подсобите им, если вдруг объявятся…
– Само собой, товарищ лейтенант! – наконец-то посерьезнел Алимов.
– И это… – лейтенант полез в карман галифе. – Вот, возьмите…
Он смущенно ткнул в ладонь Малышева полупустую пачку «Казбека».
– Патрон! – рявкнул Карцев, протянув, не глядя, руку назад, – Патрон!
В ответ ему, хлестко, высекая искры из придорожных валунов, ударила очередь немецкого MГ.
Иван, пригнувшись, обернулся. Второй номер расчета молдаванин Фромос, будто устав, привалился к камню.
– Фрол?! – перекрикивая треск автоматных очередей, позвал его Карцев, но тут же увидел тёмно-вишневое пятно, расползающееся по выгоревшей добела гимнастерке слева на груди молдаванина.
– А, чёрт! – Карцев, сбивая колени по щебню, бросился к подсумкам второго номера.
– Ни хрена себе, патруль! – откуда-то сверху, чуть ли не на голову убитого, свалился Малышев. – Да их тут не меньше роты!
Карцев, не отвечая, метнулся назад, к противотанковому ружью, вскинул приклад к плечу и, заслав цилиндрический патрон в патронник, лязгнул затвором…
– Слышь, молдаван… – ткнул локтем убитого Малышев. – Я сверху смотрел, их до хе…
Фрол медленно сполз по камню на щебень.
Словно подброшенный злобой отчаяния, Малышев встал во весь рост.
– Где ж, вы, суки, берётесь!
Гильзы его ППШ зазвенели по каменной осыпи.
Полугусеничный бронетранспортёр уже коптил небо чёрными вихрями из-под задравшегося капота; с полдюжины опрокинутых или изуродованных бронебойными пулями мотоциклов устилали дорогу, словно потроха раздавленных насекомых; трещали, крутясь по инерции, спицы колёс, и фигуры в тёмно-зелёных суконных мундирах свешивались из колясок…
Тем не менее из-за поворота выглядывало тупое рыло грузового «опель-блиц» и немецких солдат оттуда только прибывало. Именно туда, приподняв планку прицела, навёл дульный тормоз ПТР старшина, прищурился…
Но вдруг глаз его удивленно расширился, он оторвал щеку от приклада.
Лобовое стекло «опеля» вдруг вылетело вместе с багрово-золотистым клубом пламени, в котором мелькнул чёрный контур водителя.
Обогнув длинный нос немецкого грузовика, на дорогу, завернув так резко, что колёса по левому боку оторвались от булыжной кладки, выскочила знакомая до родственного узнавания, отечественная полуторка ГАЗ-АА.
– Не стрелять! – крикнул старшина через плечо Малышеву.
Но тот, будто наперекор, вместо экономных коротких очередей, вдруг завёл, как швея на «зингере», безостановочно…
– Васька! – обернулся Карцев, чтобы обматерить рядового.
Малышев его уже не видел и, наверное, и не слышал. Кровь из-под каски заливала ему лицо, но он упрямо водил огненной кляксой, рвавшейся сквозь отверстия ствольного кожуха ППШ, пока затвор в последний раз не отскочил в заднее положение.
Ещё две пули из немецкой очереди, хлестнувшей по валунам, рванули клочья гимнастерки у Малышева на груди, и Васька, наконец, сполз спиной по бурому боку скалы. Каска с вмятиной пулевого отверстия над коротким козырьком съехала ему на веснушчатый нос…
Полуторка в собственном тылу удивила немцев, должно быть, ещё больше, чем Карцева. Особенно пару мотоциклистов в тяжелом БМВ-34, старательно лавирующем между трупами сослуживцев и запчастями, что не давало грузному пулеметчику, заполонившему всю коляску, сколько-нибудь толком прицелиться. Удар сзади бампером полуторки был для них полной неожиданностью. Мотоциклет встал на дыбы. Водитель, взмахнув сапогами с широкими голенищами, исчез где-то под радиатором грузовичка, передний мост которого подпрыгнул. Пулеметчик же, отвернув короткий приклад МГ в сторону, попытался выбраться из коляски, но не успел.