– Нет! – замотал головой штурман. – Да их и не обещал никто! Отряд Беседина вторую неделю на связь не выходит, вы же знаете. Тем не менее я выбрасываю вас здесь, в контрольном месте и в контрольное время… – штурман для пущей доходчивости постучал пальцем, но теперь по циферблату массивных «командирских». – Только ещё один разворот сделаем, чтобы было точно 3.30. Чем чёрт не шутит? Вдруг появятся, если, конечно, отряд Беседина… Ну, вы понимаете… – невесело хмыкнул он и добавил, пригнувшись к наушнику Мигеля ещё ниже: – Не знаю, есть у вас такая информация, нет ли, но на Шкуровской наши девчонки – «ночнушки» (он имел в виду лётчиц ночного бомбардировочного полка; майор Босе понял это без пояснений) видели выгрузку большой пехотной части румын.
Майор поднял на него иронический прищур черносливно-сизого глаза на терракотовом фоне лица.
Парашютная амуниция и снаряжение десантника на майоре были укреплены поверх формы румынского горного стрелка: короткой бурой штормовки с капюшоном, вылинявших почти добела, бриджей хаки, заправленных в кожаные краги поверх ботинок. Пилотка с наушниками, застегнутыми над козырьком, заправлена под погон без знаков различия – вместо них дубовые листки в два ряда и полоски нашивок на обоих рукавах: тоже майор, штаб-офицер.
– Ну да… – усмехнулся штурман. – Вижу, вы в курсе…
– В курсе! – кивнул майор и, подавая пример, затянул под подбородком ремешок шлема.
– Петров! – надсадным воплем окрикнул штурмана из кабины пилот. – Есть огни на площадке!
– Ты видал? – искренне удивился Петров. – Кажется, там, на небе, для вас тоже пару-тройку архангелов завербовали! – он ткнул пальцами в низкий потолок салона и исчез за броневой перегородкой.
Впрочем, через минуту, когда штурман выглянул обратно, лицо его было уже не таким радостно-вдохновенным.
Коротко махнув перчаткой, он подозвал Мигеля.
– Слушай, майор. Такое дело… – он озадаченно почесал седой ёжик на низком лбу. – Всё вроде бы точно, как уговорено на случай прекращения радиосвязи. Пятое число месяца, время то… резервная площадка, опять-таки…
– Не тяни… – поморщился Мигель. – В чём дело?
– Огней четыре, а не три, как положено… – вместо штурмана ответил пилот-командир экипажа, уткнувшись виском лётчицкого шлема в боковое стекло.
– И что это значит? – нахмурился Мигель.
– Всё, что угодно… – повернул к нему усталое небритое лицо пилот. – Может, по оплошности не соблюли должную конфигурацию, может, лишний костерок для сугреву развели…
– Что им, трёх погреться мало? – недовольно удивился Мигель.
– Кому же охота торчать на виду, как под фонарем на бульваре… – пожал плечами пилот. – Костры немаленькие. Хоть и в ямах, а видать шагов за сто…
– Inquisitorial[6]… – задумчиво пробормотал майор Боске.
– Что вы сказали? – непонимающе переглянувшись со штурманом, спросил командир экипажа.
– Так, просто… – отмахнулся тот. – Что будем делать?
– Вам решать, майор… – развёл руками, на мгновенье выпустив рычаг штурвала, командир. – По инструкции, мы должны вернуться, но, если вы всё же решите рискнуть… – он сделал паузу. – Препятствовать мы вам не будем. Это, кстати, тоже инструкция… – добавил он многозначительно, – устная. Только решайте быстрее, мы уже заходим…
– Мы прыгаем! – не задумываясь, вставил Мигель. – Только…
Командир экипажа обернулся на него вопросительно.
– Только протяните нас минуты три в сторону от площадки…
Командир понятливо кивнул:
– Лады, но на восток. Площадка на утёсе, труднодоступном со всех остальных сторон…
– Удачи! – похлопал Мигеля по брезентовой лямке парашюта штурман. – Поклажу, как договорились, сбросим секунд через десять после вас. Ищите прямо на юго-востоке, метров за двести пятьдесят – триста, не ближе…
Дверь грузового трюма отъехала на рычагах вдоль ребристого борта снаружи, лицо «выпускающего» стрелка-радиста обжёг хлёсткий ледяной ветер.
– Первый!.. – крикнул он было, задыхаясь от ветра, но, увидев сумрачный взгляд Мигеля, отступил от пусковой тали.
– Первый пошел! – скомандовал сам командир группы, и в черную бездну канул сапер Антонио Арментерос.
– Второй!
– Mamá mia! – нарочито патетически вскрикнул пулеметчик Луис Мендос с немецким МГ на животе, со сколопендрой пулеметной ленты, уходящей через плечо за спину, и исчез в ночи, словно в небытии…
– Mamá por ti no combatirá[7]… – проворчал, отстегнув карабин от штанги, старшина Алехандро Бара…
Когда, украдкой поцеловав серебряное распятие, последним из дюжины диверсантов кроме командира группы, разумеется, в неправильном овале двери показался радист Виеске, – глаза ему вдруг ослепила огненно-белая вспышка.
Луч прожектора высветил до мельчайших подробностей внутренность трюма за его спиной, выбелил смуглое лицо с детски-изумлёнными, расширенными глазами и непокорными вихрами, налипшими на лоб из-под кожаного шлема.
– Está[8]! – вскрикнул Мигель, рефлекторно схватив юнца за плечо.
Тот обернулся.
В глазах Родриго были одновременно немой вопрос и твёрдость ответа, решимость и нерешительность и, как показалось майору… боль и укоризна, и… прощание: «а la guerra, como la guerra!»[9]
Майор, сглотнув горлом, кивнул, и мальчишка исчез за бортом.
Исчез в тёмном проеме, который был уже не зевом колодца, до краев полного холодной, но мертвенно-бесстрастной ночи, а «вратами ада», оживавшего огнями своих пыточных котлов.
Словно боясь выпустить Виеске из виду, Мигель выпрыгнул тотчас за ним…
– А ты чего напросился?.. – спросил, не оборачиваясь, Сергей, широко шагая в жухлых папоротниках, будто и не по кабаньей тропе, а по аллее какого-то благоустроенного «Парка культуры и отдыха». – Ты же с ночного?
Володька ответил не сразу. Признаваться, что за Сергеем Хачариди он готов был идти хоть «к черту на рога», лишь бы позволили, хотелось как-то не очень, детский сад какой-то, честное слово. Чувствуешь себя карапузом в штанишках с помочами, увязавшимся за пионером-барабанщиком, а тебе скоро семнадцать…
Но, что делать, если рядом с отрядной легендой, с «Везунчиком», он всегда чувствовал себя героем Фенимора Купера, этаким юным траппером – бледнолицым другом краснокожего вождя.
И то правда… С греческой, конечно, но все-таки, вполне «индейской» горбинкой носа на смугловатом лице, с упрямо сжатыми губами и пронзительным взглядом угольных глаз… Глаз когда по-птичьи, как у ястреба, безжизненных, если они выслеживают уже обречённую дичь; когда со смешинкой превосходства, если начнет «Везунок» в компании ли, походя ли вышучивать беззлобно, но обидно чью-то нерасторопность или, того хуже, трусость… – походил Серега на партизанского такого «Чингачгука»… В короткой, как подстреленной рыжей кожанке, распахнутой на бронзовой груди и кавалеристских галифе с кожаной задницей…
«Перья вставлять некуда!..» – подумал Володька сердито, но оттого сердито, что сам понимал… завистливо… Походил Хачариди на великого воина куда более чем, скажем, сам Володька на «Зверобоя» – в своём школярском чёрно-драповом пальтишке, даром что подрезанном Арсением Малаховым под матросский бушлат, и ушанке типа «хэнде хох» – с вечно разбросанными врозь ушами.
– Гоша там, – наконец запоздало ответил Володя, припомнив, что на запасную костровую и впрямь отправился его друг по лагерным несчастьям, «кубанец» Георгий Маслов. – Вот я и беспокоюсь…
– Гошка? – удивился Сергей. – А он как там очутился? Вроде ж его не назначали?
– Направили, чтобы Мембетову помочь…
– Рефату? – переспросил Серега, обернувшись мельком, через плечо. – А что с ним сталось?
– Ногу, говорит, растёр… – ответил Володя и с полным ощущением своей опытности добавил, презрительно фыркнув: – Говорит, аж загноилась. Как будто нельзя портянки подсушить или подорожник…
– Сушить без толку. Стирать чаще надо, – механически заметил Сергей.
С минуту-другую они шли молча, только шуршал бурыми перьями папоротник. «Везунчик» будто раздумывал о чём-то своем, перегоняя травяную былинку из одного уголка рта в другой, и вдруг спросил, по-прежнему не оборачиваясь:
– А когда это он умудрился ноги себе растереть? Неделю, как отряд на базе, без переходов…
– Кто? – не сразу понял Володя. – А-а, Мембетов? Не знаю… – пожал он плечами. – Наверное, когда радиста на Кайтар-Даг отводил, в «овечий кош», это пещера такая…
«Везунок» даже остановился, бровь его недоверчиво изломилась.
– А когда должны были вернуться радист и группа прикрытия? – будто припоминая, пробормотал он себе под нос и сам же ответил: – Ещё вчера… Однако вернулся один проводник. Сказал, что радист и парни ещё задержатся, а ему там торчать незачем и объедать нечего. Странно всё это… хотя…
Он помотал головой, словно отгонял назойливую муху.
– Хотя, хрен бы он вернулся, если бы…
Но всё-таки проверил свою догадку – не догадку… подозрение или сомнение, уточнив у Володи:
– Пещеру показать Рефат сам вызвался?
– Ну, в общем-то… – задумался тот, пользуясь случаем, чтобы опустить жестянки с пулемётными магазинами. – Когда радист стал расспрашивать, нет ли тут где подходящей высотки с пещерой или гротом, он и рассказал про «овечью»…
С тех пор как на горных дорогах старокрымской гряды появились немецкие тупорылые МАНы-пеленгаторы с серебристыми кольцами антенн на камуфлированных кунгах, сеансы радиосвязи с Большой землёй проводились на порядочном удалении от партизанских баз – чтобы не «навести» ненароком карателей.
Предпочтение отдавалось местам с пещерами поблизости или под скальными козырьками, – радист говорил, что в таком случае достаточно втянуть антенну рации под укрытие, чтобы мгновенно экранировать сигнал, если что…
И так же быстро можно было восстановить радиосвязь, пока зондеркоманда, как правило, сопровождавшая пеленгатор в фургоне или бронетранспортере, успеет развернуться.