характерного пурпурного цвета.
Именно эта его особенность – жирные пурпурные пятна, неслучайно оказавшиеся на пальцах одного из военнопленных – бывшего аэродромного технаря, работавшего на разгрузке румынского морского транспорта, – и превратила эшелон с нейтральным обозначением ЛТ-300 в первоочередную мишень.
Обо всем этом стало известно от «Черепанова», а уж ему от кого? Об этом могло стать известно не раньше, чем Шкуровская превратилась бы в груду дымящихся развалин…
Двое немецких солдат в длиннополых шинелях, с «маузерами» между колен с относительным комфортом расположились на железной лавке позади дребезжащего «даймлера», астматически чихающего сизым бензиновым дымком. Обходчик, пожилой дядька из числа гражданских, с отсутствующим видом сидел на подножке дрезины. Унтер, старший патруля, стоя за рычагом управления, то и дело прикладывал к глазам бинокль с важным видом Наполеона, озирающего окрестности Ватерлоо.
Но в окулярах были видны одни лишь глинисто-мшистые солончаки, и то лишь те, что выходили из переднего слоя тумана – белого; последующие же слои, всё более и более золотистые к горизонту, были часов до половины восьмого непроницаемы. Тем не менее…
– Zu stehen![17] – вдруг вскрикнул унтер, подсунув бинокль в очередной раз под глубокий козырёк каски, но тотчас бросил бинокль на грудь.
Объект, привлёкший его внимание, и так был достаточно хорошо виден.
– Что там? – вскинулся один из патрульных.
– О! Фриц, это нечто! – с азартом охотника отозвался гефрайтер.
Нечто обернулось на шум и посмотрело на дрезину глазами дьявола – чёрными ромбами зрачков на оранжевой роговице.
– Коза! – увидел теперь белого дьявола и Фриц.
Немцы загоготали, искры тормозных колодок брызнули из-за реборд железнодорожной пары.
Обсуждая на бегу рецептуру соуса… – «Какое может быть жаркое без соуса, Гельмут!» – немцы, скрежеща щебнем высокой насыпи, бросились к козе, пока та ещё не сообразила, что там Фриц так весело блеет насчёт жаркого.
У дрезины остались только флегматичный обходчик с обвислыми седыми усами и последний из солдат, соскочивший с лавки и егозивший на шпалах перед дрезиной, как футбольный болельщик позади ворот:
– За рога её, Гельмут! За ро…
Кровь струёю брызнула на закопченный дочерна щебень. Последний совет патрульного захлебнулся горловым бульканьем.
Чуть слышно мурлыча под нос нечто вроде: «Ах, Одесса…», Арсений Малахов вытирал широкое лезвие немецкого штыка о полу шинели убитого, а тот всё ещё подрагивал разбросанными каблуками сапог…
Любителям жаркого повезло больше. По крайней мере, пока солнце, поднявшись над горизонтом, не разогнало утренний туман из самой потаённой глуши осоки, окружавшей солончак.
В ней немцы, в одних только кальсонах и привязанные спинами друг к другу, встретили самое скверное утро в своей жизни…
А вот здешние яростные комары со времени отступления 51-ой армии не встречали утро лучше… И сытнее…
Эшелон ЛТ-300 появился ровно в 7 часов, как раз минут за пятнадцать тихого ходу до Шкуровской. Патруль, скучавший на соседней колее, пока русский обходчик ковырялся в медных кишках мотора дрезины, не вызвал ни малейшего подозрения ни у ефрейтора охраны, путавшегося под ногами у помощника машиниста, то и дело громыхавшего створками топки, ни у самого машиниста маневренного С-2 – тот даже приподнял козырёк замасленной кепки, узнав по обвислым усам обходчика Палыча со Шкуровской.
Сопровождающий груз флигер-инженер[18] с одной птичкой в жёлтой петлице только глянул мельком в окно и, увидев знакомые мышиные шинели, снова, поправив монокль, погрузился в чтение накладных – вскорости предстояло сдать груз флигерштабсинженеру[19] 2-й группы.
По пологой дуге поворота состав, большей частью состоящий из платформ с цистернами, громыхая в тумане глухо, словно через запертую дверь, заходил на Шкуровскую. Вот уже поднялось жёлто-черное полосатое плечо семафора с зелёным сигналом: «Путь открыт!». Вознеслась над белыми волнами тумана, словно маяк над утренней морской дымкой, деревянная башня водокачки…
Часовой на платформе с цистерной, располагавшейся приблизительно по центру состава, натянул на нос вязаный подшлемник, спрятал в рукава руки в обрезанных, также вязаных, серых перчатках и забился под самый бурый торец цистерны, обметанный ржавчиной… Но всё равно, совершенно окоченел. Тут и без всякого встречного ветра, сквозь вязку подшлемника пар валит – сырость промозглая, а на ходу так вообще впору «мороженым мясом»[20] на рукав отметить – чувствуешь себя окороком в ресторанном морозильнике батюшки Шпитца.
Часовой настолько сосредоточился на своих ощущениях, что даже не сразу отреагировал, когда чей-то простуженный голос из-за спины спросил его доброжелательно:
– Du willst dem Spiritus, Genosse?[21]
Впрочем, менее секунды понадобилось ему, чтобы согласно закивать головой так, что каска съехала на нос:
– Ja. Ja! Sehr gut![22] – задребезжал его голос.
На акцент, смазанный хрипотцой, часовой не обратил внимания – не заметил; не подумал также, что смены караула до прибытия на станцию никто не обещал. И вообще не успел спросить себя, откуда взялся этот смуглый с чёрными глазами и расхристанными ремешками каски, будто нахлобучил её впопыхах? Вроде бы и не было такого, откровенно латинского, балбеса в 3-й роте батальона сопровождения…
«Потом. Я подумаю об этом завтра…» – мелькнуло в замороженных мозгах часового, а руки в вязаных перчатках с посиневшими ногтями на голых пальцах уже тянулись к плоской фляге в брезентовом чехле.
Так и не дотянувшись до неё, часовой вдруг почувствовал необыкновенную лёгкость в членах и головокружение, словно уже глотнул оглушительную порцию спирта и не заметил, как закончилась под ногами платформа…
Сергей Хачариди за его спиной, мелькнувшей под насыпь, опустил короткий приклад громоздкого ручного пулемёта.
Если собственного падения часовой так и не заметил, отключившись секундой раньше, то заметили это в конце состава, на задней платформе охранения, с зенитной установкой, обложенной мешками с песком и парой МГ-39 на станинах.
– Чёрт, или мне показалось, или часовой с десятой платформы свалился к чёртовой матери… – с сомнением пробормотал пожилой обергефрайтер, застёгивая ширинку мешковатых штанов.
– Может быть, он был занят тем же самым, герр обер? – предположил, оглянувшись вполоборота, молодой здоровяк рядовой, пристроившийся по соседству. – Только не удержался на повороте и…
– Возьмите двух человек, Томас, и проверьте, что там… – распорядился унтер, возглавлявший взвод охраны, и раздражённо добавил: – И прекратите, ради Бога, мочиться мне на шинель. Это в конце концов не соответствует субординации.
– Прошу прощения, герр обер! – вспыхнул рядовой, отворачиваясь.
– Сколько у нас времени? – спросил Мигель на ухо партизанского минёра Ваську Громова, заменившего погибшего Антонио.
– И много и мало… – рассудительно ответствовал Громов, возясь со связкой толовых шашек под округлым боком цистерны, охваченной массивными цепями со скобами кронштейнов на концах.
– Это как понимать?
– А так, товарищ майор… – Васька остругал перочинным ножом картон с торца одной из шашек и продолжил, перекрикивая грохот колес и стук рельсов: – Был бы у меня часовой механизм, сейчас бы выставил минут 5–7, сколько там осталось до станции, и всё, можно спрыгивать!
– Это мы уже обсуждали… – поморщился Боске, сдвинув немецкую каску на затылок. – А так?
– А так нам придется держаться до самых последних секунд… – ответил вместо минёра Сергей Хачариди, выглядывая в конец поезда из-за дубовых брусьев, подпиравших цистерну. – Сколько будет гореть метр-полтора бикфордова шнура, секунд десять? – уточнил он у Громова.
– На таком ветру может и быстрее… – пожал тот плечами.
– Значит, так… – решительно поднялся на ноги Мигель и переправил «шмайссер» из-за спины под руку. – Благодарю всех за помощь. Помощь была неоценима. Но это наше задание, нашей диверсионной группы, поэтому прошу всех остальных товарищей покинуть состав… и это…
Майор смущенно кашлянул и, тронув за рукав шинели «Везунчика», добавил, склонившись к нему каска к каске:
– Заберите с собой Родриго, пожалуйста…
Сергей понимающе кивнул, но ответил неожиданно:
– Ребята заберут. Я остаюсь с вами.
– В этом нет необходимости! – замотал головой Мигель.
– Теперь есть… – не добавив ни слова, Сергей приткнул сложенные сошки пулемёта к дубовой опоре и, будто не целясь, дал короткую очередь в конец состава. Сухой треск словно бы тут же и снесло встречным ветром, но его наверняка донесло до ушей транспортного караула на задней платформе.
– Что вы, чёрт возьми, делаете? – зашипел было майор Боске, но тут же увидел, как всего за три цистерны до них кувыркнулась за леера ограждения серая фигурка, вспорхнув полами шинели, словно подстреленная ворона.
– Я сам останусь, один! – закричал Боске, припав на одно колено. – Удержаться несколько секунд на цистерне не так уж сложно, гранат они не применят, побоятся, а…
– А с другой стороны? – иронически поинтересовался «Везунчик». – А сверху? Бегать туда-сюда будете, вверх-вниз прыгать? Малахов! – окликнул он матроса, который даже теперь не нашел в себе достаточно силы воли, чтобы запахнуть шинель, спрятав тельняшку, дырявую, как легендарное полковое знамя.
– Я остаюсь! – зло бросил Арсений через плечо, даже не услышав ещё новой команды.
– Остаёшься… – согласно кивнул Серёга. – Остаёшься за старшего группы! Группа немедленно покидает состав! Головой отвечаешь, чтобы все живые и здоровые добрались до своих, ясно?! Особенно за Родриго!