– Это нам и по-русски уже доложили, – ворчливо отмахнулся командир.
– Ну, тогда больше, и впрямь… – вынужденно согласился Цапфер, – …ничего ценного.
Вся его исключительность, как единственного переводчика в отряде, можно сказать, пропала втуне – обер-лейтенант, если и располагал какими-то данными о положении, к примеру, на Керченском направлении, так они безнадёжно устарели за время его отдыха вдали от боевых действий.
К радистам же, несмотря на малиновую подбивку витого погона, прямого отношения обер-лейтенант не имел. Рота обеспечения «Funkverbindung»[46], – собственно обеспечением и боевым охранением и занималась. Самим же связистам-радистам не повезло: оказались в привилегированном первом ряду кинозрителей…
Беседин почесал завитки седины под папахой, соображая дальнейшую судьбу пленных, которая, впрочем, напрашивалась вполне однозначной. Тем более, комиссар Руденко уже наклонился над его папахой, шепнув:
– Досидимось, що й насправді сюди жандарми припхаються…
– Может, встретим? – также шепотом спросил командир. Скорее, чтобы разрешить собственные сомнения, чем посоветоваться.
– А скільки їх буде?
– Тоже верно… – поморщился Беседин и решительно припечатал ладонью по столу. – Так, всех этих гавриков… – он зыркнул на полицаев, сбившихся у стены, – в расход! За комендатурой, чтобы сразу в глаза не кидались… фюреру Адольфу. Хотя по-хорошему… – добавил он, вставая и оправляя гимнастёрку: – Надо бы на майдане, да публично вздернуть с лавки, чтобы и другим в науку пошло, и патронов экономия.
Кивком позвав за собой «штабных», включая и деда Михася, который хотя и не имел определенной штабной должности, но – так уж сложилось – был своего рода «консультантом по всем вопросам, требующим консультации», Беседин направился на выход.
Тут же из толпы помертвевших полицаев – дюжины татар и русских, – вырвался всё тот же сутулый мужичок со спитой багровой физиономией и, брякнувшись с разгону на колени, принялся тыкаться губами в руку командира.
– Мы же свои, мы ж православные, что же нас не пожалеть, товарищ, гражданин?! Мы ж не по своей воле, как эти нехристи! Что ж нас, вместе с ними… – отчаянно забормотал он, захлебываясь истерикой.
– Нет, конечно, как можно… с ними?! – процедил Фёдор Федорович, вырывая руку из цепких пальцев предателя. – Ты ж, поди, не по своей воле восемнадцать душ под расстрел подвёл? Заставили?! Ногти рвали?! Огнём жгли?! Этого отдельно! – бросил он через плечо. – Чтоб из-за него, паскуды, шайтан с чёртом не переругались…
– Раненых немцев оставить, свои подберут… – распорядился Беседин уже на террасе комендатуры, – …ежели успеют. Машины взорвать. Склад спалить, если там харчей не осталось. Рации и радиодетали? – обернулся он к ординарцу.
– С этим всем «Везунчик» разбирается.
– Ага… – хмыкнул Беседин, – Везунчик… Слышь, дядь Михась… – кликнул он старика. – Не в дружбу, а в службу, пойди, глянь, а? Чтобы Хачариди не намудрил чего? Он же у нас без военной хитрости и подтереться не может.
– А с фрицем, что делать? – спросил, передергивая затвор ППШ, Заикин.
– Правильно мыслишь… – отмахнулся Фёдор Фёдорович.
– А куда моего? – очнулся Арсений, подняв всклокоченную голову с рук, сложенных на импровизированном столе из фанерных ящиков ещё с клеймами «Казённого винного склада».
Немец снова белькотал испуганным индюком: «Ich nichts weiß! Ich schwöre!»[47] и сучил ногами.
Шурале Сабаев деловито распутывал веревки, которыми за локти и щиколотки пленный был привязан к стулу напротив.
– Кино досматривать… – буркнул Шурале.
– В Наркомзем, что ли?
– Угу…
– Слушай, шайтан… – подумав секунду, позвал матрос.
– Шурале… – угрюмо поправил Сабаев.
– Один шайтан… – миролюбиво согласился Арсений и булькнул из фляжки в стакан на два пальца спирта, которым ему промывала рану отрядная медсестра, да как всегда, когда рядом оказывался Малахов, оставила малость «на случай загноения».
– Оставь его мне… – попросил Арсений и пододвинул стакан на край ящика.
Сабаев покосился поочередно на стакан, на небо и, убедившись, что от горнего взгляда он сравнительно надёжно прикрыт перекрытием подвала, полом, потом ещё и потолком, покорно вздохнул, хоть и заметил, беря стакан, неприязненно:
– Сам прикончить хочешь?
– Да упаси боже! – замахал Арсений руками. – Наоборот, хочу, чтобы живой остался и другим фашистам привет передал.
– Это какой такой привет?.. – удивился Шурале и, поднеся стакан к губам, коротко выдохнул.
– А вот…
Шурале поперхнулся. В руке Малахова матово поблескивала чёрными рубцами граната.
– Да ну тебя! – утер Сабаев шальную слезу.
– Да ну меня… – легко согласился Малахов и призывно махнул флягой. – Только ты, Шурале Шайтанович, не отвязывай его от стульчака, а вот так, как есть, на веранду вынеси, на крыльцо, чтобы встречал своих, что тебе стоит?..
Шурале, единственному, кто мог на равных побороться в минуту досуга с Заикиным, хоть и был на голову ниже Вани, это и впрямь ничего не стоило…
– Думаю, что разберусь, товарищ командир, – заверила радистка отряда Оля Зверева, пробуя на вес ранцевую радиостанцию.
– Это «Телефункен», они все принципиально одинаковые. Нам в школе показывали.
Девушка не без труда взвалила ранец в маскировочном чехле на соломенный ворох в телеге и сбросила тёплый платок с мокрых золотистых прядок на веснушчатом лбу.
– Разбирайся, Оленька, разбирайся, – ласково проворчал Беседин и кивнул на бухту провода на ранцевой катушке и деревянные ящики полевых телефонов с клеймами вездесущих фашистских орлов в телеге. – А это добро тебе на кой? Между землянками связь налаживать?
– А хотя бы и так? – задорно отозвалась радистка, сияя счастьем внезапного богатства, как праздничная медь духового оркестра. – Нет, так аккумуляторы пригодятся…
– А я думал, у них только это… – Фёдор Фёдорович покрутил рукоять воображаемого динамо.
– «Зольдат-мотор»! – со смехом подсказала девушка.
– Ну тебя! – улыбнулся Беседин. – Давай, грузись и ушивайся отсюда. Неровен час…
– Отож бо… – подтвердил, взявшись откуда-то из-за спины Беседина замполит Руденко. – Бо жандармі можуть з’явитися та й карателів, я так думаю, ми більш по лісу розлякали, аніж перебили. Десь поруч вони, у будь яку мить…
– А отчего ж я, по-твоему, села палить не стал? – нахмурился Беседин. – Только потому, что «не наши методы»? Да кто б там разобрался потом, «наши – не наши»? Запалили бы склад, сказали бы: с боеприпасом был… А так, пожалуй, без немцев не сунутся, – резюмировал командир. – Да не смотри ты так… – усмехнулся он, перехватив озабоченный взгляд комиссара в сторону комендатуры. – Не стал бы я села жечь. И впрямь не наши методы…
– Та до біса ті методы… – неожиданно перебил его, морщась как от кислятины, Тарас Иванович. – Мало ти прямих вказівок з центру отримав свої ж хаты палыты? Не в тому справа. Я ось що подумав, Хведоровичу: треба татар – полицаїв видпустыты.
– На каких это радостях? – удивился Беседин.
– На политических… – рассеянно отозвался комиссар, думая о чём-то своём.
– Каких таких политических! – возмутился Фёдор Фёдорович. – Забыл, как они тут «особое доверие» гитлеровцев зарабатывали?
– Ось саме тому й треба, – очнувшись от своих «политических» соображений, подхватил командира под локоть Тарас Иванович. – Щоб цю їх «особливу довіру» й підірвати. Приїде головний жандарм, що він побачить: усі німці побиті, а карателі – живі та цілісінькі! Питаннячко?
– Пытаннечко… – почесав в загривке, согласился Беседин и, решительно поправив папаху на место, погрозил пальцем комиссару: – Ох, и коросты ж вы, политические…
– Вважай, що я недочув! – фыркнул Тарас Иванович в ответ.
– Колька! – кликнул командир кого-то из партизан, потрошивших склад в крепостной башне. – Колька! А ну, бегом к Сабаеву! Скажи, командир-эфенди всех милует на все четыре стороны, но ещё раз поймаем – кирдык! Стой! – тормознул он рванувшего было Кольку – тот споткнулся через подол шинели.
– Всех милую кроме того русского, сутулого такого… – уточнил Беседин. – …что Радужновских сдать приехал. Того – в расход. Что? – запнулся он, увидев снова перед собой загадочный комиссарский прищур «Тараса Бульбы». – Такую сволочь миловать?
– Ніяк не можна… – кивнул комиссар.
Achtung, Minen!
Как и предчувствовал Беседин, Сергей Хачариди без «военной хитрости» не обошёлся.
Три грузовика с косыми, как руническая «S», медальонами «опель-блиц» на высоких решётках радиаторов, выстроились в ожидании бензиновой кормежки возле склада – башни с обрушенным верхом, куда с них накануне разгрузили амуницию и новое оборудование для потрепанной роты «Funkverbindung». Замыкал небольшую колонну полугусеничный броневик с щучьей мордой, бронетранспортёр связи. Командирский же «кюбельваген», что возглавлял колонну прежде, когда его видели тут мальчишки-разведчики, пробираясь деревней, дотлевал теперь подле мечети, коптя просветлевшее утреннее небо горящей резиной шин.
Недолго мерил шагами Серёга расстояние вдоль притихшей, словно в ожидании своей участи, автоколонны. Приспособить тяжёлые трехтонки для нужд партизанской войны в горах не было никакой реальной возможности; бронетранспортер, конечно, завидной проходимости – две задние оси обуты в гусеницы, но тоже: «по долинам…» ещё ладно, а «по взгорьям» – никак.
Тем не менее…
– Брысь отсюда! – прикрикнул Серёга на лучшего дружка своего, отрядного минёра Кирилла, который сунулся уже под переднее крыло головного «опеля» с явным намерением отправить грузовики на их свалочный «тот свет».
Кирилл Степнов высунул стриженую голову и недоумённо уставился на Сергея:
– Чего это? Фёдор приказал…
– Понятно, что приказал… – проворчал Хачариди, подходя ближе. – Но минируешь ты, Кирюха, без всякой фантазии, как учебную рельсу на пути от сортира до прачечной.