Из тех же архивных данных узнаем далее, что хан, объявив посланному к нему поручику Баставику, что он согласен иметь при себе русского консула, в то же время требовал, чтобы русское правительство об этом прямо к нему написало, ибо тогда только он будет иметь возможность сделать представление Порте об этом деле. Этим Крым-Герай, очевидно, выказал свое стремление играть самостоятельную роль в дипломатических сношениях, хотя еще для виду и прикрывался именем Порты.
Эта отважность Крым-Герая, напоминавшая татарам те счастливые времена, когда они были грозны своим соседям, а иногда забывались и пред самой Портой, была причиной той популярности, какой он пользовался среди своих подданных, по словам Пейсонеля.
Тем страннее разноречивые показания исторических памятников о скором свержении Крым-Герая, казалось прочно сидевшего на ханском троне. Сестренцевич-Богуш объясняет это свержение простой мстительностью Порты. «Сей Двор, — говорит он, — не прощал Кериму[81] возмущения, которое было весьма тягостно для оного, и ожидал токмо случая наказать его за то. Несчастная война с черкасами послужила предлогом». На поход этот первым указал Клееман[82], бывший вскоре после свержения Крым-Герая в Крыму.
Между тем русский консул при Крым-Герае Никифоров в своем донесении просто говорит, что «Крым-Герай лишен (власти ханской) за учиненные им Порте многие противности и оскорбления, за многие же всем подданным крымским жителям, так Едичкульским, как Буджацким и Кубанским татарам, обиды и бесчисленные грабежи и насильно чрез разные приметки от Греков, Армян и Жидов вымогательств денег немалых сумм». Ни о каком неудачном походе Крым-Герая на черкесов Никифоров не упоминает. Зато чрезвычайно подробно перечисляет те злодеяния хана, которые довели его до падения. Русский консул, вопреки свидетельству Пейсонеля о популярности Крым-Герая и любви к нему его подданных, утверждает совершенно противное. «Коль скоро, — говорит он, — о лишении Крым-Герая ханства здесь, чрез публику, известно учинилось, так все народы за приключенные неисчислимые обиды и разорения и небывалые тягости с проклятием поносить его начали».
Порта имела обыкновение уступать мятежным притязаниям крымских татар и их ханов, когда не в состоянии была силой подчинить их своим требованиям, откладывая до более благоприятного момента возмездие мятежникам; но ее политические планы и намерения обыкновенно менялись с переменой главных руководителей ее политики — верховных везирей. Крым-Герай сделался ханом при верховном везире Рагыб-паше, свержение же его состоялось тогда, когда Рагыб-паши в живых уже не было: он умер 24 рамазана 1176 года (9 апреля 1763), а Крым-Герай получил отставку в начале ребиу-ль-эввеля 1178 года (начало сентября 1764).
Тому, что Никифоров так беспощадно чернит Крым-Герая, есть свои причины: русский дипломат оказался весьма бестактен и наделал в Крыму глупостей, которые на первых же порах учреждения консулата при хане скомпрометировали русское представительство в его глазах. Чтобы обелить себя, Никифоров, конечно, старался свалить все на безумную грубость и жестокость хана и оттого постарался сгустить краски в изображении нравственных его качеств, будто бы делавших хана ненавистным и самим татарам. Дело, вероятно, было проще: Порта, должно быть, побаивалась слишком самостоятельного поведения Крым-Герая, особенно в такую опасную для нее пору, когда польские смуты и французские интриги втягивали ее во враждебные отношения с Россией, и потому решилась избавиться от него, ибо он тоже не держался в стороне от этих смут, а принимал в них деятельное участие, сбивая Порту с толку своими донесениями. Так оно выходит и из показаний турецких историков. «Крым-Герай-хан, — читаем мы у Васыфа, — славился огромной храбростью; но так как он был далек от рассуждения о конечных результатах обстоятельств, то возможно было, что он раздул бы тлевший под пеплом огонь смятения, нарушив мирные условия. Сверх того, усиленными налогами он разорил государство и принятыми на себя неуместными притязаниями потерял свой престиж и авторитет у державы (то есть Порты). Он сделал необходимым применение к себе смысла стиха „кто слишком много просит, тому непременно будет отказано“: все считали целесообразным свержение его с ханского трона. Командирован был кяхья-капыджи его величества государя, и означенный (хан) был вывезен из Крыма и водворен на острове Хиосе; а капыджи-баши Сулейман-ага был послан, чтобы доставить в Порту вторично признанного достойным ханского ковра Селим-Герай-хана».
В этом известии мотив отрешения Крым-Герая тот же, что и в донесении Никифорова; но сам способ свержения представлен не вполне согласно с другими источниками. Халим-Герай говорит, что Крым-Герай был вывезен из Крыма «под предлогом приглашения к Высочайшему Стремени и сослан на остров Родос». Это как будто более вяжется с описанием у Никифорова тех предосторожностей, которые были приняты как Портой при аресте хана, так, в свою очередь, и этим последним, чувствовавшим, должно быть, беду, но надеявшимся как-нибудь избежать ее.
Об отставке Крым-Герая сохранились исторические анекдоты. Но в основании исторических анекдотов обыкновенно всегда лежит какой-нибудь действительный случай, а потому и такой рассказ стоит того, чтобы его привести здесь сполна, ради его курьезности: может быть, когда-нибудь со временем найдутся данные, которые раскроют истинное значение этого курьеза.
«Один из шапочников терьяки[83] в Терьяки-Таршисы[84], в столице, говорил, что как только он узнал от крымских купцов путь производить с маленьким капиталом большую торговлю, то в прошлом году отправился в Бакче-Сарай в Крыму для продажи пятисот шапок. „Кроме того, — говорил он другому, — что я все продал за тройную цену стоимости их, штуки две-три шапок подарил также и хану крымскому. Взамен этого он мне пожаловал двух невольниц да двух невольников, ценой в четыре кисета[85]. Когда я прибыл в столицу, то я на эту сумму купил себе дом, завел ковры и прочую утварь, а на оставшиеся деньги отправился в Хиджаз. Я и священный хадж совершил да набрал много вещей из сюрпризных предметов и привез в столицу. От продажи их, кроме того, что покрыты были издержки по пилигримству, но еще порядочная толика осталась. Теперь я ни в чем не нуждаюсь. Только этого секрета никому не разглашай, а то если кто-нибудь спроведует об этом, то все твое старание прахом пойдет“… Другой терьяки принял это за правду: наготовил много шапок, затем нагрузил их на судно и отправился в Крым. По прибытии в Бакче-Сарай он узнал, что там нет ни одного человека в шапках: все татары, мурзы и ханские султаны ничего не носят, кроме колпаков, которые шьются их же женами из ягнячьих шкурок. Прошло несколько дней, и ни один покупатель не являлся. Тогда он описал все дело как есть и подал прошение в Диван Крым-Герай-хана. Из полного благодушия и ради забавы хан, жалея старика, назначил цену его шапкам; а чтобы не причинить убытки от назначения цены и заставить его за себя молиться Богу, когда тот вернется в свою лавку, он издал ханский ярлык относительно того, чтобы ширинцам и всем прочим мурзам быть на другой день в ханском Диване в шапках и тюрбанах. И терьяки в один-два часа распродал по назначенной цене свои шапки. Когда стало известно, что продажа совершилась, опять состоялось запрещение надевать эти шапки. Терьяки с богатой щедростью вернулся в столицу. Московские гяуры, давно уже трепетавшие и страшившиеся мужества и силы Крым-Герая, прознав об этом обстоятельстве, распустили молву, что Крымский хан вышел из повиновения Высокой Державы: выбрал семьсот двадцать гонцов и посылает их для добывания новостей из столицы, так что ежедневно один гонец выезжает из Бакче-Сарая в Стамбул, а другой из Стамбула в Бакче-Сарай; расстояние в семь часов они пролетают в одну неделю, и каждый день хан получает новости из столицы. А так как все это только для того, чтобы напасть на столицу, то он сам и его свита надели шапки. Этой вздорной ложью, однако же, они встревожили Высокую Державу; проверить же, что хорошо и что худо, не было времени, и вышеупомянутого хана отрешили и назначили другого».
Порта считала главным виновником бед, которым подвергалось народонаселение при Крым-Герае, его капыджи-баши Абди-агу, известного под прозванием «Тютюнджю Хасан-паши» (то есть Табакохранителя Хасан-паши), но не решалась трогать этого злодея-чиновника, пока его патрон был на своем месте. Когда же Крым-Герай был отрешен и сослан, Абди-аге отрубили голову. В этом случае видим повторение приема, употребленного Портой прежде с любимцем другого, тоже пользовавшегося известным престижем хана Менглы-Герая II, у которого также был фаворит Мустафа-ага, известный своим музыкальным искусством. Этот приближенный хана тоже был неприятен тогдашнему верховному везирю Еген-Мухаммед-паше[86]; но его, однако, не трогали при жизни хана; а как только Менглы-Герай-хан умер в 1152 году (1740), так сейчас же и его влиятельного любимца сослали на остров Митилену и там заключили в крепость.
Вместо Крым-Герая был назначен Селим-Герай III (1178–1180; 1764–1767), сын Фэтх-Герай-хана II (1736–1737), бывший калгой в первое царствование Арслан-Герай-хана, воспетый за свои добродетели знавшим его лично автором «Краткой истории» и проживавший после отставки с места калги в деревне Чакыллы в Визском округе. Между тем Гаммер дважды ошибается насчет личности этого хана, очевидно смешав его с Селим-Герай-ханом II (1743–1748), сыном Каплан-Герай-хана, покончившим свое царствование и земное существование еще в 1161 году (1748).
Одновременно с тем, как кяхья-капыджи был послан арестовать Крым-Герая, капыджи-баши Сулейман-аге поручено было представить в Порту предназначенного в преемники Селим-Герая III. Наш консул Никифоров писал про него, что «новопожалованный хан Селим-Герай из Романии в местечко Каушаны прибыл… сентября 29 дня, а продолжит ли тамо время, или сюда (то есть в Бакче-Сарай) вскорости прибудет, неизвестно». Затем, ничего не видя, наш дипломатический агент уже аттестовал нового хана с хорошей стороны: «…Нововозведенного же Селим-Герая по довольному о нем знанию похваляют, что он добрых качеств человек». Между тем расхваленный им хан оказался рьяным противником пребывания его в Бакче-Сарае. По вопросу об удалении русского резидента в Крыму возникла целая дипломатическая переписка, в которой ханское мнение имело первенствующее значение, ибо на нем Порта основывала свой отказ в допущении нового консула в Крым на место неудачливого Никифорова. Вот содержание этого любопытного документа, озаглавленного «Представление Крымского хана по делу о консуле»: «В прибывшей на этот раз мудрой грамоте их (то есть хана) содержится следующее. Сделано осведомление насчет того, чтобы обсудить назначение со стороны России консула внутри Крыма и пребывание его там с тем, что если в этом нет худа, то бы указать на это. В эту пору от киевского генерала прибыл ко мне посол. Во время разговоров он ввернул также слово о назначении консула. При моем предшественнике, я сказал, вопреки обычаю был назначен консул. А так как взыскиваемые вами теперь убытки есть дело, случившееся в то время, то что хорошего вышло из нахождения консула? Когда, слава Богу, в падишаховой Державе ханский трон назначен был нам, то по прибытии нашем в Буджак к нам поступили от жителей Крыма челобитные. В них говорилось, что с древних времен и до сей поры внутри нашего государства не было назначаемо консула со стороны державы российской, и обычая такого не было. С назначением же его в