— Чем обязан? — тихо прошелестел старик, восседающий в кресле времен Екатерины II.
Игорь Самуилович был небольшого роста, сухощавый, с тонкими маленькими, почти детскими ручками, одна из них жила своей жизнью, довольно сильно подрагивая на подлокотнике, а иногда неожиданно подпрыгивала вверх. Кожа на его лице была сильно натянута, морщин почти не было, маленькие юркие глаза сильно слезились, крупный нос украшали элегантные очки в золотой оправе. Здоровой рукой он ежесекундно вытирал нос платком.
— Мы от четы Гарднеров из Америки, — сообщила я, — помните их?
— Не припоминаю, — задумался старик.
Все пропало, у профессора склероз, — подумала я.
— Ах, американцы! — оживился Игорь Самуилович.
— Вы их помните?
— Конечно! Они просили меня наблюдать за одной пациенткой, интересный случай, скажу я вам! — голос его окреп и зазвучал громче.
— Чем же он интересен? — спросила я.
— Девочка очень сложная, но я справился с задачей, — похвастался он.
— Как вам это удалось?
— Это был уникальный эксперимент, было непросто, но я смог. Если бы вы только знали, какая работа была проделана!
— Может, расскажете? — предложила я.
— Вы с какой целью интересуетесь? — насторожился старик.
— Гарднеры сказали, что вы совершили невозможное, изменив память Кати, — решила я сыграть на самолюбии профессора. И попала в точку!
— Точно, ее звали Катя! Катя Касторова, нет, Кастрова, нет, Кострова! — вспомнил он.
— У вас прекрасная память! — искренне похвалила я его.
— Вы не представляете, сколько информации хранится на этом диске, — он постучал себя по голове, — здесь целая картотека.
— Мы уже поняли, раз вы так легко вспомнили Кострову, хотя столько лет прошло.
— Да, немало, если быть точным, — он задумался, — то около двадцати.
Цихерман действительно обладал незаурядной памятью.
— Вы и это помните! — продолжала восторгаться я. — Расскажите нам о ней. Похоже на то, что лишь три года назад ваши усилия пошли насмарку, и она стала неадекватной.
— Значит, девочка продержалась почти семнадцать лет?
— Да, если я правильно понимаю значение слова «продержалась».
— Я гений, я гений! — абсолютно серьезно сказал Игорь Самуилович, потирая руки. — Нет, вы понимаете, что я сделал? Это же виртуозно! Я изменил ее жизнь, перепрограммировал ее, дал другую установку, заменил ее психические наклонности, поменял «минус» на «плюс». Разве это не гениально? А Костик не верил. Теперь и не докажешь ему ничего, помер Костик. Жаль, жаль! — его голос зазвучал еще громче и бодрее.
— Игорь Самуилович, все, что вы сказали, бесспорно, очень интересно, но не могли бы вы посвятить нас в детали, потому что нам сложно оценить масштаб вашего гения. Что именно вы поменяли, кто такой Костик? — с некой иронией произнесла я, но профессор ее не заметил.
— Детка, ты будешь потрясена! — сообщил он мне. — Сейчас найду, — он с трудом поднялся из кресла, Федор подхватил его и помог дойти до ящиков, подписанных в алфавитном порядке. Профессор открыл один с буквой «К» и начал в нем что-то перебирать.
— Вот она, нашел! — обрадовался он.
Профессор извлек из ящика толстый пакет и вытащил содержимое. Там оказалась магнитофонная кассета и тетрадь.
— Пока что я поставлю вам кассету, а Инесса принесет кофе. Вы слушайте, это интересно…
Он нажал на большую красную кнопку возле кресла, а потом включил магнитофон:
— Как тебя зовут, детка? — спросил моложавый голос Игоря Самуиловича.
— Катя, — ответил детский голос.
— А фамилия?
— Кострова.
Это же юная Кэт! У меня по телу пробежали мурашки.
— Смотри на мой мизинец. Ты сейчас полетаешь, тебе будет хорошо, спокойно, ты расслабишься и будешь отвечать на мои вопросы. Потом я досчитаю до пяти, и ты проснешься. — Мы услышали щелчок.
— Вот и хорошо, Катя, расскажи, что тебя тревожит? — спросил профессор.
— Пожар, — ответил сонный голос.
— Что случилось?
— Я сожгла их.
— Кого?
— Отчима и мать, — услышали мы ответ.
— Почему?
— Он спал со мной, — девочка заплакала.
— Тише, тише, — успокоил ее Игорь Самуилович, она засопела ровнее. — Как спал?
— Как мужчина с женщиной, — объяснила Катя.
— Он насиловал тебя?
— Да.
— Сколько тебе было лет, когда это произошло впервые?
— Одиннадцать.
— Ты сообщила кому-нибудь?
— Нет. Было стыдно.
— А маме?
— Я говорила. Она ругалась, говорила, что я шалава и подстилка. Страшно ругалась!
— Ты пыталась сопротивляться.
— Да. Но Тишка был очень сильный, я не могла побороть его.
— Что было потом?
— Я сожгла их.
— Они в это время спали?
— Мать спала, Тишка полез к Маше, я позвала его в другую комнату и сломала ему шею.
— У тебя хватило на это сил?
— Я давно тренировалась, никто не знает, какая я сильная. А тогда я очень разозлилась, мне было страшно за Машу.
— Тебе стало легче, когда ты это сделала?
— Да, огонь все уничтожил, как будто ничего и не было.
— Ты вспоминаешь о матери и отчиме?
— Нет. Не хочу помнить. Только сны снятся очень страшные. Тишка все время приходит ко мне и лезет целоваться.
Федор сидел, сцепив руки, на его бледное лицо было страшно смотреть, он сам сейчас был готов убить. Я содрогалась, представляя, что пришлось пережить маленькой Кате, и полностью оправдывала ее.
— Какие у тебя теперь планы?
— Скоро мы уедем в Америку. Меня будут звать Кэт, а Машу — Мэри. Там будет другая жизнь.
— Сейчас я начну считать, запомни, теперь тебе не будут сниться эти сны, ты забудешь, про пожар, все забудешь.
— Хорошо.
— Один, два, три, … — считал доктор. — Умница, проснулась?
— Я спала, — сонно сказала Катя.
— Ничего, — успокоил ее Игорь Самуилович. — Как ты себя чувствуешь?
— Мне хорошо.
— Вот и чудненько!
Доктор выключил кассету.
— То, что мы узнали сейчас, объясняет некоторые ее наклонности, — сказала я, шмыгая носом. — Этот разговор ведь был не единственный? Простите, мне кажется, что от установки забыть о пожаре и одного разговора вряд ли Катя могла кардинально измениться. Хотя я, конечно, не специалист. Но могу проконсультироваться со знакомым психиатром.
— Ну да, одним разговором в ее случае не обошлось, — как-то сник доктор.
— Ладно, профессор, выкладывайте все начистоту, — вмешался Федор, — не знаю, как вы там перепрограммировали Кэт, но очевидно, что программа дала сбой. Теперь нам нужно знать, что способствовало этому.
— Хорошо, я все расскажу. После этого сеанса Кате стало намного легче, но эта установка, как вы сами поняли, не могла работать долго, нужно было регулярно следить за ее наклонностями, за изменениями в психике, корректировать их с учетом возрастных изменений. Для девочки с таким шоковым синдромом и уже сформировавшимся опытом безнаказанного преступления требовалась серьезная психическая коррекция или длительная терапия с применением гипноза, необходимо было купировать в ней зародившуюся тягу к поджогам — пироманию, которые, в ее представлении, могли решить все проблемы. В подростковом возрасте многие сложности воспринимаются почти как трагедия, и Катя вполне могла находить выход из них, поджигая или убивая.
В комнату заглянула Инесса и принесла на подносе две чашки кофе. Только после услышанного ни пить, ни есть не хотелось.
— Мы знаем эту историю из слов Гарднеров, также мы знаем, что вам удалось заставить ее забыть прошлое. Неужели такое возможно? — спросила я профессора, когда горничная вышла.
— О, это было непросто, весьма непросто! Мы разработали целую систему по воздействию на ее подсознание. Нужно было провести несколько сеансов, а потом еще закрепительную терапию. Костик был уверен, что девочка продержится не более двух-трех лет. Но я-то оказался прав! Я навещал ее в детдоме, общался с ней и с помощью «ключа» заложил ей код на длительное время.
— На какое?
— Рассчитать его невозможно. Я лишь был уверен, что это намного больше, чем три года. Я прогнозировал лет десять, не меньше, при хорошем раскладе.
— Что подразумевается под плохим «раскладом»?
— Определенные жизненные ситуации, которые могли вызвать шок или нервное расстройство, тем самым вернуть память и спровоцировать психическую неустойчивость.
— Из-за каких ситуаций это могло произойти?
— Это я не могу предугадать.
— Такая ситуация сложилась, когда Катя побывала в морге… — начала я говорить, но профессор перебил меня:
— Что вы, девушке с такой психикой не нужно посещать подобные заведения!
— Катя служила в армии, — объяснила я.
— О, прекрасно! Значит, она послушала меня! Я решил, что Катя с ее данными могла стать прекрасным солдатом: послушным, исполнительным, выносливым. Она могла сделать хорошую карьеру там.
— Она и сделала! — с раздражением сообщил Федор, — Благодаря незаурядным способностям ее отобрали в спецназ, а там по роду службы приходится видеть трупы.
— Этого я не учел, — задумался профессор. — Значит, после того как она увидела трупы, у нее произошел срыв?
— Да, ее личность сильно изменилась, — сообщила я.
— Какой она стала?
— Сексуально невоздержанной, мстительной, склонной к преследованию.
— Вот как? — еще больше погрузился в размышления Игорь Самуилович.
— Вы сообщили Гарднерам о наклонностях Кати? — отвлекла я его от мыслей.
— Да, я рассказал американцам о состоянии девочки, возможно, перестарался в описании диагноза, так как они испугались. Они очень просили меня, чтобы я «очистил» ее память, как они выразились, избавил от наклонностей, которые в дальнейшем могли бы проявиться и… — доктор замялся, Федор подбодрил его взглядом, — от привязанности к сестре.
«Это ужасно, — подумала я, — избавиться от любви к единственному близкому человеку». Мы с Федором переглянулись, но промолчали.
— И вы смогли выполнить их требования? — спросила я.