— Вы не сделаете этого. — Я наклонился и властно посмотрел в ее глаза.
— Хорошо, хозяин, — ответила она и опять вернулась к своим кастрюлям и горшкам.
Хозяин! Я раздумывал минуту, а потом понял, что здесь мужчина — лицо священное. Его слово — закон. Они мучают друг друга холодным обращением, не проявляют своих чувств, они жестоки и черствы. Как же, должно быть, они терзают женщин! Вроде этой. Как рабов. Видимо, в прошлом, если кто-нибудь из женщин протестовал, ее выбрасывали на снег, на мороз, на смерть. Раса послушных безропотных служанок, для которых желание мужчины превыше всего. Очевидно, многолетними отборами они достигли такой покорности.
Мои размышления были прерваны, умопомрачительными запахами, вместе с паром поднимающимися из кастрюль, стоящих на плите. Должно быть, я давно не ел, и после всех моих упражнений голод навалился на меня, как медведь. Находясь постоянно в опасности, я забыл о еде. Теперь мой желудок напомнил мне, что нельзя отказываться от многолетних привычек.
— Что ты готовишь, цветочек Кекконшики?
Она с опущенными долу глазами принялась объяснять мне, показывая на кастрюли:
— Вот здесь — кипящая вода. Здесь — тушеная рыба. Тут — рыбные тефтели. В этой — соус. Тут…
— Прекрасно. Достаточно. Я понял. Мне нужно по порции всего, за исключением кипящей воды.
Она набрала несколько полных половников, а я взял костяную ложку. Это было потрясающе безвкусное варево, но я непривередлив и начал быстро есть. Потом я попросил добавки, но ложка моя двигалась уже не так быстро. Когда я покончил с едой, появилось время внимательно рассмотреть хозяйку. Она не делала никаких попыток убежать или поднять тревогу.
— Меня зовут Джим, — сказал я, добродушно улыбаясь. — А тебя как?
— Каеру.
— Отличная еда, Каеру. Немного не по сезону, легковата, но это не твоя вина, таковы, наверное, особенности кухни вашей страны. Тебе нравится твоя работа?
— Я не знаю слова «нравится».
— Спорю, что знаешь. В какие часы ты работаешь здесь?
— Я не понимаю, что вы имеете в виду. Я встаю и работаю, а потом ложусь спать. Все дни похожи на этот.
— Никаких выходных, праздников, ничего у тебя нет? Этот мир нуждается в серьезных переменах, и они скоро настанут. — Каеру слушала меня, не отрываясь от работы. — Ваша культура, быт, нравы сойдут на нет. Историки сохранят записи об обществе, которое бесследно исчезнет, как только цивилизация коснется его, войдет в вашу жизнь. Смело гляди вперед, Каеру, в предвкушении радостного завтра. Оно несомненно будет.
— Завтра я буду работать так же тяжело, как сейчас.
— Думаю, ты ошибаешься. — Тонким розовым ноготком я достал застрявший между зубами кусочек вяленой рыбы. — Когда ты обычно подаешь завтрак?
Она глянула на часы.
— Через несколько часов после того, как прозвенит колокол.
— Кто здесь питается?
— Мужчины. Солдаты.
Я вскочил со стула прежде, чем с ее губ слетело последнее слово, и стал натягивать перчатки.
— Еда была великолепной, но я боюсь, мне надо бежать. На юг, сама знаешь. Мне нужно успеть до восхода солнца. Надеюсь, ты не станешь возражать, если я тебя свяжу?
— Делай со мной, что тебе угодно, хозяин, — она произнесла это, опустив голову.
В первый раз мне стало стыдно от того, что я мужчина.
— В один день все изменится, Каеру, я обещаю тебе. И если я унесу отсюда свою шкуру, я пришлю тебе посылку. Там будут платья, помада и учебники о женской свободе. Где тут кладовая?
Она показала, и я поцеловал ее в лоб. Девушка немедленно стала снимать с себя одежду и страшно удивилась, когда я остановил ее. Я сразу представил себе, какими развратниками стали эти серые люди. Их безнравственность — это одно из преступлений, за которые им придется ответить. Каеру не протестовала, когда я затащил ее в кладовую и там запер. Ее обнаружат, как только завтрак не будет подан вовремя. Мне нужно было опередить их на несколько минут. Я вышел, вскинул лыжи на плечо, прошел по снегу до твердого наста, где следы не отпечатывались. Только теперь можно было стать на лыжи и направиться в противоположном направлении, снова запутывая следы. Так я передвигался, пока не доехал до космопорта. Пришлось снова перелезть через забор.
В порту слышались завывания сирен, люди суетились и кричали, что говорило о том, что мой ночной визит, наконец, вызвал переполох. Я испустил боевой клич. Небо начинало светлеть, интересно, который час? Настал миг моего окончательного исчезновения. Я распилил цепь на ограде, усердно поработав над ней. Добраться до военного цеха было несложно. Меня снова никто не заметил. Человек, которым я занимался ночью, исчез, а вместе с ним все мои инструменты. И вот я уже кручу знакомый мне замок. Сложнее было повесить его за собой так, чтобы никто не заметил, что дверь не заперта, чем снять. Отличная работа, Джим, ты ловкий чертяка. На свинцовых ногах я вошел вовнутрь, нашел еще одну запертую комнату, которая оказалась складом осколочных гранат. Их пока не стоило трогать. Вот за ними, спрятанный от всего мирз, б полной безопасности, я прилег поспать. Это было восхитительно. Я чувствовал, что могу проспать вечность. Но что-то меня беспокоило.
Я выплыл из сна и увидел, что наступил день. Что же все-таки меня разбудило? И тут я услышал скрежет поворачиваемого в замке ключа и скрип открывающейся двери. Ах, я осел! Как я мог забыть о настырности сыщиков, с работой которых познакомился в школе! Этих людей нельзя было обвести вокруг пальца никакими уловками. Как только они узнали, что я жив, они самым примитивным образом начали прочесывать каждое здание в городе. Игра закончилась.
17
Продолжительный сон меня освежил и взбодрил. Еда прибавила сил, но я очень сердился на себя за то, что не спрятался получше. Как всегда, я был склонен сердиться и обвинять кого угодно, только не себя, хотя, конечно же, должен был предусмотреть все варианты. Поэтому свой гнев я обрушил на беспомощного и безобидного человека, который открыл двери и подошел ко мне поближе. Я прыгнул на него, как дикий зверь из джунглей, но тут же рухнул к его ногам, так как оказалось, что я забыл снять лыжи и спал в них. На результатах нашей кратковременной схватки мое падение никак не сказалось, потому что эти люди не имели никакого представления о классической борьбе. То, что произошло позже, было смесью старого доброго твиста и нового хруста костей. В конце я отбросил в сторону лыжи и, переступив через бесчувственное тело, выглянул за двери. Масса народу бродило по зданию, разыскивая меня. Поэтому я задумался, как бы мне пробраться поближе к входу. Один из этой группы посмотрел наверх, и я отступил назад, чтобы он не заметил меня, но было поздно.
— Вот он, надо задержать его, пока он не удрал, — сказал мрачным монотонным голосом серый человек.
— Я уже удираю! — прокричал я и ринулся к дверям прямо на надвигающегося на меня человека. Мне осталось только встать на лыжи, которые я, конечно же, прихватил с собой, и умчаться прочь. Пока что все складывалось не в мою пользу, я только оттягивал неизбежное, выигрывая несколько минут. Забор был уже отремонтирован, вход усиленно охранялся, а мешка с инструментами у меня уже не было. Я метался, не зная, что предпринять, и тут услышал звук мотора. Где-то поблизости заводили машину. Не попытаться ли отобрать у них ее? Затем протаранить ворота. Ну хорошо, а что дальше? Один против целого мира, это несерьезно. Может, мне удастся найти безопасное и надежное убежище в городе? Зачем? Я все равно не смогу скрыться от этих людей. Зря трачу силы. Я остановился немного поразмышлять над этим, потом вспомнил, как они используют питатели аксонов, и решил все-таки продолжать побег.
Может, Ханасу был прав, говоря о самоубийстве? Наверное, оно и стало бы единственным выходом. Только эти мысли я отбросил сразу. Я не отношусь к суицидальным типам. Я носился по космопорту, преследуемый разгоряченной погоней, отгоняя от себя мысли о приближающемся конце, ломая голову в поисках выхода. Тут мое внимание привлек шум двигателей ракеты. Я остановился. То же сделали мои преследователи. Задрав голову и широко разинув рот, все мы смотрели в небо. Маленький корабль вынырнул из-за толстых низких облаков, и пламя рвалось из его сопла. На боках были кольца — знак того, что ракета принадлежит Лиге.
— Сработало! — закричал я изо всех сил и очень высоко подпрыгнул. Затем, приземлившись на четвереньки, я издал боевой клич «воу-воу», прижав ладони ко рту. Двигатели ракеты еще не смолкли, а я уже был рядом с ней. Не стоит говорить о том, что меня никто не преследовал. Это само собой понятно. Местные жители вряд ли испытывали такой же восторг по поводу прибытия корабля Лиги. Люк открылся, и я мгновенно оказался под ним.
— Добро пожаловать на Кекконшики, — сказал я выходящему человеку и склонился в почтительном поклоне. — Объявляю эту планету подчиненной Лиге.
— Насчет этого у меня нет никаких полномочий, — ответил парень с густой шевелюрой, переходящей в бороду, одетый в запачканный рабочий комбинезон. — Я получил задание забрать Джима ди Гриза.
— Он перед вами.
— А вон те люди — аборигены. Они бегут сюда и, я вижу, вооружены множеством винтовок. Давайте скорее на борт.
— Нет, я должен разъяснить этим типам, что происходит.
Я был просто счастлив увидеть знакомое лицо впереди вооруженной оравы. Это был Коум, командир корабля, который привез меня сюда.
— Немедленно выбросьте винтовку, — крикнул ему я.
Он не подчинился и даже наоборот вскинул ее, целясь в меня.
— Вы пойдете с нами. Оба, — крикнул он мне в ответ.
У меня потемнело в глазах, так много было этих людей.
И откуда они только набежали в один момент, такие нерешительные и неторопливые. Их словно подменили. Я почувствовал, что теряю силы.
— Не стреляйте, прошу вас! — закричал я, поднимая руки вверх, якобы сдаваясь.
Но, улучив момент, я с силой толкнул Коума и поймал винтовку, вылетевшую из его рук. Через мгновение я развернул неприятельского командира и приставил дуло винтовки к его шее так крепко, как только мог.