Мы были одни на дороге. Случайная машина проскочила навстречу нам. Никаких признаков тревоги мы не заметили. Я достал из охладителя бутылку шампанского, и мы с Ангелиной выпили за грядущий успех. Потом я переключил телевизор на симфонию, и мы полетели в ночь. Сохраняя торжественность и постоянную скорость, мы достигли побережья одновременно с рассветом и свернули с дороги в поисках пристанища. Мы встретили таких же ранних пташек и крестьян, отправлявшихся на поля. Они уступали нам дорогу, кланяясь, но их внимание полностью игнорировалось нами, потому что так должно было быть. Теплое солнце играло бликами на воде, пока мы медленно скользили у кромки океана.
— Здесь, — сказала Ангелина, — дорожный ресторанчик справа. Официанты ждут не дождутся посетителей. Выглядит превосходно.
— Да, ничего. Боливар, припаркуй машину рядом, так, чтобы мы могли не спускать с нее глаз. Мы займем столик.
Нет ничего приятнее ощущать себя богатым в таком месте, где все бедны. Сервису нет конца. Наше прибытие было замечено, и метрдотель лично поспешил встретить нас.
— Добро пожаловать, Ваша честь, добро пожаловать, миледи! — сказал он, открывая дверцу машины. — Столик, конечно же, вот этот, к вашим услугам. Ваше малейшее желание является для меня законом.
— Зажгите мне сигару, — засопел я и достал из коробки сигару с обрезанным концом. Официанты буквально сражались за честь дать мне прикурить, с пяти сторон мне протягивали пламя. Я самодовольно пыхнул дымом, опустился на стул и сдвинул на затылок шляпу с широкими полями. Ангелина грациозно присела рядом со мной.
— Вот это жизнь, — сказал я.
— Ты прирожденный фашист, — ответила Ангелина, у нее перехватило дыхание. — Мы прибыли сюда, чтобы спасти этих людей от попрания их чести и достоинства, а не за тем, чтобы гордиться собой, унижая их.
— Мне это известно. Но это не значит, что мы не можем чуть побаловать себя прежде, чем прекратить эти безобразия. Если мы находимся на тонущем корабле, то это не значит, что мы должны торчать в четвертом классе. Только первый класс! И все время, — добавил я, беря у официанта меню.
Немного погодя, когда мой желудок заполнился, я закурил сигару, с наслаждением вдыхая дым, запивая третьей чашкой чудесного черного кофе, свысока поглядывая на суету вокруг нас. Щелкнул пальцами в сторону Джеймса. Он поспешил ко мне, демонстрируя рабскую покорность своему хозяину, то есть мне. Я взял еще одну сигару.
— Зажги! — приказал я, и, когда он наклонился ко мне, сказал ему шепотом: — Когда ты повернешься, обрати внимание на мужчину в зеленой рубашке, который разговаривает с тремя жирными туристами. Нам улыбнулась удача, потому что это Джордж, наш связной. Проследи за ним. Узнай, куда он направляется.
— Нет проблем, папа. Он и не почувствует слежки.
Когда он ушел, Ангелина наклонилась ко мне:
— Проклятье, посмотри направо, и тебе это не понравится.
Я глянул и, действительно, там стояли два жалких типа, одетых в простые одежды, но всем своим видом излучавшие власть. Они разговаривали с юной парочкой, сидящей за первым столиком. Молодые люди показывали какие-то бумаги, которые шпики тщательным образом просматривали. Так, похоже, шла проверка документов. Ну и задачка для нас, не имеющих никаких бумаг.
— Ангелина, — сказал я и щелкнул пальцами, подзывая официанта. — Захвати Боливара и отправляйтесь к машине, пока я расплачусь. Подъезжайте к бордюру.
Официант был очень шустрым, но полицейские шпики оказались шустрее. Они проверили два ближайших столика, как будто собирались уходить, но вдруг направились ко мне, как раз в тот момент, когда я, рассчитываясь с официантом, бросил полную пригоршню монет на счет.
— Ваша честь, у вас имеются бумаги, удостоверяющие вашу личность? — спросил маленький и более подобострастный.
Я облил его презрением с ног до головы в застывшей настороженной тишине, дожидаясь, пока его не бросило в холодный пот, а потом заговорил:
— Разумеется, у меня есть документы, — я отвернулся и ступил на бордюр, ожидая машину. Все должно было получиться. Голос шпика завибрировал позади меня:
— Будьте так добры и покажите их мне.
Машина была близко, но недостаточно. Я повернулся к полицейскому и стал сверлить его взглядом василиска.
— Как тебя зовут? — зарычал я.
— Виладельмас Пиджол, ваша честь…
— Я скажу тебе, Пиджол, только одно. Я никогда не разговариваю с полицейскими на улицах. А также не предъявляю им документов.
Он повернулся, чтобы уйти, но его толстый товарищ был пожестче, либо глупее, короче, настоящий службист, и он сказал мне:
— Вы бы оказали нам честь, позволив сопроводить вас к нашему комиссару полиции, ваше превосходительство. Он был бы просто счастлив приветствовать вас в нашем городе.
Надо было быстро думать. Эта сцена длилась уже достаточно долго и могла в конце концов привлечь постороннее внимание. Было невозможно удрать на машине: они могли записать номер и потом быстро вычислить нас.
Посему мне пришлось быстренько придумать алан, и тут подъехала машина.
— Вы были так добры, сделав нам это предложение, — я улыбнулся, и они сразу расслабились и стали улыбаться как раньше, с некоторой долей облегчения. — Я здесь чужой, и поэтому вам придется показать нам дорогу. Садитесь в мою роскошную машину и подскажите направление моему водителю.
— Спасибо вам! Спасибо вам!
Когда мы взбирались в машину, они улыбались, я думаю, что если бы я им позволил, они поцеловали бы мне руку. Боливар надавил кнопку, и сиденья приняли нужное положение. Шпики развалились на мягких сиденьях. Машина мягко тронулась.
— Проинструктируйте моего шофера, — сказал я и повернулся к Ангелине. — Эти два добрых полицейских согласились сопровождать нас к комиссару полиции, который пожелал увидеть нас.
— Очаровательно, восхитительно, — произнесла она, приподымая брови.
— Сначала прямо вперед, потом направо и третий поворот, — сказал Пиджол.
— Как приятно быть среди друзей, — улыбаясь, отметил я, и они довольные, окончательно расслабились. — Или, как сказал один великий поэт… Я произнес фразу, которую смог бы перевести каждый студент-первокурсник, изучающий эсперанто. Она значила: «Когда я сосчитаю до трех, ты положи своего друга поспать, а я займусь своим».
— Я не силен в поэзии, ваше превосходительство, — ответил Пиджол.
— Я научу вас прямо сейчас. Это так же легко, как сосчитать один, два, три…
Я наклонился над Пиджолом и схватил его за глотку, у него вывалились глаза из орбит, он задохнулся, чуть-чуть потрепыхался и затих. Ангелина, больше всего на свете не любившая полицию, была более драматична. Она острым каблуком заехала толстяку в живот. Когда он согнулся, треснула его по затылку, и он обмяк у ее ног.
— Отлично сработано, мам и пап, — сказал Боливар, глядя в обзорное зеркало. — На улице ни души. Я как раз приближаюсь к третьему повороту.
— Хорошо. Рули к берегу, а мы обдумаем, что делать дальше с этими шпиками.
— Им стоит перерезать глотки, связать их проволокой и утопить, — очаровательно улыбаясь, предложила Ангелина.
— Нет, дорогая, — ответил я, беря ее за руку, — ты же изменилась, разве ты не помнишь? Больше никаких увечий или убийств…
— Это не относится к полиции!
— Да, дорогая, и к полиции тоже, — она села поудобнее, бормоча грязные ругательства, а я пытался ее успокоить. — Мы их не убьем, но нам придется лишить их памяти. Наркотик, как тебе известно, отшибает память о событиях, происшедших в последние 24 часа до инъекции.
— Стрихнин было бы лучше и быстрее.
— Да, дорогая, но он действует навсегда.
— Посмотри, пап, дорога разветвляется, — сказал Боливар, — одна ведет к зарослям.
— Отлично. Поезжай туда, а я сделаю им уколы.
Ангелина постаралась убрать синяки с физиономий копов. Я вынул аптечку и привел себя в порядок. Боливар обнаружил следы шин на грунтовой дороге между деревьями и поехал по ним. Затем мы расстелили спальные мешки под густым кустарником и запихнули в них полицейских. Потом вернулись к ресторану, где ждал нас Джеймс. Он уселся на переднее сиденье.
— Прокатились? — спросил он.
— Избавлялись от слишком назойливых полицейских, — сказал я. — Что с Джорджем?
— Я следовал за ним, он прошел в бар с приятелями, которым рассказывал, что всю ночь сопровождал труппу туристов и теперь отправляется отдохнуть.
— Ты запомнил дом?
— Конечно, пап. Мне кажется, что ты захочешь нарушить его сон. Я покажу тебе дорогу.
К Джорджу я пошел один, открыв замок пальцами. Я еще в детстве научился проделывать такие штуки. — Ты настоящий профессионал, Джим, — сказал я сам себе, пробираясь по темной комнате. Гордость за себя предшествует провалу. Либо у Джорджа были уши, как у кота, либо он очень чутко спал, либо возле входа была вмонтирована сигнализация. Все это уже не имело никакого значения. Важен был результат.
Зажегся свет и застал меня на полпути, почти в центре комнаты. В дверях стоял Джордж и держал в руках большой короткоствольный пистолет.
— Давай, молись, полицейский, — холодно отчеканил он. — Я собираюсь тебя убить.
8
— Не стреляй, Джордж. Я твой друг…
— Который крадется ночью, как вор?
— Днем, сейчас день в полном разгаре. Мне пришлось так появиться, потому что я не хотел, чтобы меня кто-нибудь видел. Я отличный парень и так же смотрю на жизнь, как ты и как Флавия…
Эта фраза почти погубила меня:
— Что ты знаешь о Флавии? — заорал он. И я взмолился, чтобы его палец не надавил на курок. Я подпустил немного драмы в ситуацию, опустившись на колени и умоляюще простирая руки.
— Послушай меня, смелый Джордж! Я прибыл с другой планеты, на которой и получил ваше послание. То, которое ты передал одному туристу и его жене, за что тех вышвырнули с вашей сказочной планеты.
— Откуда тебе известно об этом?? — дуло пистолета слегка опустилось, я встал, отряхнул колени и присел на кушетку.