— Потише, приятель, ты находишься в высшем обществе, — заорал я, разливая вокруг шампанское, поскольку в возбуждении замахал руками. — Открой ворота, потом проваливай!
— Ваши документы, пожалуйста, — попросил он снова, несколько более укрощенный присутствием столь блестящих людей. Он подошел к открытому окну, заглянул внутрь, и я увидел, как широко раскрылись его глаза, когда он заметил Флавию. Ее узнали! Он только открыл рот, чтобы прокричать команду, как я не замедлил воспользоваться этим и влил ему в рот шампанское.
— Окна! Газ! — приказал я.
Окна захлопнулись, и из вентиляционных отверстий машины повалил газ. Офицер безмолвно брякнулся на землю, а вокруг него разлеглись его подчиненные. Как только последний упал, я включил лазерную пушку. По глазам резанул рубиновый луч, во все стороны посыпались искры. Стальная дверь раскалилась до прекрасного алого цвета.
— Не очень-то поддается, — заметила Ангелина.
— Металл слишком толстый. Джеймс, готовь артиллерию. Стреляй по верхней части…
Длинный капот машины раскрылся, и оттуда выползло уродливое серое дуло. Эхо взрыва 105 мм калибрового орудия долго отдавалось в закрытом пространстве. Даже внутри почти герметичной машины мы ощущали давление на барабанные перепонки. Было такое ощущение, что мы находимся внутри гигантского колокола, а наши головы вместо языка. Дверь впереди нас затряслась и согнулась, потом с оглушительным шумом вывалилась на дорогу. Вокруг засвистели пули, ударяясь о крышу и окна машины, бесполезно лупя по орудию. В окнах крепости появилось множество солдат. Но они не долго стреляли, как только попали и полосу действия усыпляющего газа, мгновенно успокоились.
— Давайте отсюда выбираться, — заорал я, с трудом слыша самого себя, у меня в ушах стоял непрерывный звон. — Подождите!
Один из солдат, стреляя, наклонился над капотом нашей машины, потом упал, и если бы мы поехали, то раздавили бы его. Я должен был открыть дверь, выйти, пройти до капота, переступая через упавших. Потом я дошел до капота и оттащил в сторону солдата. Впрыгивая в машину, я увидел еще одного — в противогазе, с винтовкой наперевес. Он выстрелил в меня и ранил в плечо, буквально отбросив меня на землю. Становилось все забавнее. Я хотел подняться, но только барахтался, нисколько не преуспев в подъеме. У меня перед глазами поплыл туман, и я еле различил Джеймса, который стоял надо мной, стреляя из игольчатого ружья. Он поднял меня и затолкал в машину. Я очень хотел видеть, что происходит и чем все закончится, но мои глаза по понятным причинам закрылись. Машина помчалась прочь от взрывов, мы проскочили через остатки ворот и прорвались на дорогу, после чего я полностью потерял сознание. Когда я открыл глаза, то первое, что увидел, было лицо Ангелины. Ее приятно видеть в любое время, но особенно в такой момент. Я начал говорить и зашелся в жутком кашле. Она поднесла стакан с водой к моим губам, и я выпил воду одним глотком. Она отступила в сторону, и я обнаружил себя лежащим под открытым небом. И это было большим облегчением. Гораздо лучше, чем зловещие потолки тюрьмы. Вода помогла моему речевому центру, и я сделал вторую, более удачную попытку.
— Как все прошло?
— Разумеется, все было отлично, кроме твоего дурацкого героизма, — но, высказываясь так, она улыбалась, и разве я мог ей поверить? Я почувствовал, что ее рука лежит в моей, заметил что-то блеснувшее в уголках ее глаз, — слезы? Улыбка стала шире, когда я с нежностью сжал ее ладонь.
— Сопротивление было окончательно подавлено, когда газ просочился в здание. Нескольким солдатам пришла в голову удачная мысль надеть противогазы, но они не смогли противостоять игольчатым ружьям. Мы выскочили на дорогу и поняли, как хорошо, что машина у нас бронированная. Потому что с тыла нас неплохо обстреляли, они гнались за нами на своих машинах, но мы свернули с главной дороги и взорвали мост. Больше мы не видели и не слышали преследователей. Мы поднялись на холмы, нашли это чудесное местечко и остановились на отдых. Как видишь, и машина и палатка спрятаны под деревьями, и все у нас замечательно. За исключением твоей руки. У тебя серьезная рана, разорвана мышца, задета и плечевая кость.
— Но я ничего не чувствую.
— Естественно, ты весь напичкан лекарствами.
Я поморщился, когда она помогла мне сесть, подкладывая под мою спину подушки. Я осмотрелся: я лежал на спальном мешке под высокой сосной. Близнецы тихо посапывали во сне. Флавия лежала поодаль. Это была невероятно мирная картина, тишину нарушало только шуршание сухих веток, которыми играл легкий ветерок. Я посмотрел вниз, любуясь зеленой травой, ярко выделяющейся на фоне далеких коричневатых гор.
— А ты-то хоть поспала? — спросил я.
— Кому-то же нужно охранять.
— Сейчас этим займусь я. Тебе нужно поспать.
Она начала протестовать, но, поскольку была дисциплинированным солдаток, смирилась и отправилась в свой спальный мешок, перед этим мягко поцеловав меня, снабдив водой и лекарствами. От лекарств у меня пересохло во рту, и я выпил почти кувшин воды. Тишина вокруг была такой, что я мог слышать пенье птиц у подножья холма. Я встал и почувствовал, что шатаюсь, все остальное было в порядке. Когда я проходил мимо Боливара, он открыл глаза. Я показал ему поднятый большой палец: все в порядке. Он кивнул и снова уснул. Машина стояла в тени густых деревьев. Я заглянул внутрь и увидел, что включены система оповещения и радар. Стоило кому-нибудь покрупнее птички начать двигаться в нашем направлении, немедленно срабатывала сирена. Я был уверен, что у кого-то из ребят были наушники. Мне стало очень тепло от сознания, что мои сыновья могут сами о себе позаботиться при любых обстоятельствах. Я достал контейнер с холодной водой из морозильника, рядом стояла куча бутылок с пивом. Это было еще лучше! Я с нетерпением сорвал пробку и выпил одним глотком полбутылки. Пришлось потянуться за оружием, потому что за спиной послышались легкие шаги. Я обернулся и, увидев подходившую Флавию, расслабился и допил пиво.
— Вы сумели доставить нас сюда, — сказала она. — Я благодарю вас от всего сердца.
— Не стоит. Я делаю такие вещи иногда дважды в неделю. И не забывайте, какие у меня помощники.
— Я должна вам признаться, что вначале, когда Джордж рассказал мне, сочла ваш план безумным. Я бы никогда не поверила, что вам удастся выиграть у Запилота выборы. Теперь я приношу вам извинения за сомнения. Я не только верю, что вы сумеете это сделать, я страстно желаю, чтоб все получилось. Знаете почему?
— Простите. У меня страшно болит голова. И в таком состоянии, как вы понимаете, тяжело отгадывать загадки.
Она прошла вперед, остановилась на расстоянии вытянутой руки. Она была действительно красивой. Такие Глаза, казалось, в них можно утонуть. Губы ярко-красные, полные… Я вздохнул, и осушил еще полбутылки, затем откинулся на сиденье, чтобы держаться подальше от этих глаз. Серьезная и лучезарная, она сложила на груди руки.
— Я желаю вам победы, потому что вы самый благородный на свете человек. Я искренне в это верю.
— Я верю, что я плут и обманщик, но благодарен вам за добрые слова. Однако полиция сотен планет скорей всего не согласится с вами.
— Я вас не понимаю, но я верю в вас. Скажите мне, почему вы пренебрегли своей безопасностью, вышли из машины и подвергли себя риску быть убитым?
— Мне больше ничего не оставалось делать. Этот солдат лежал под колесами машины. И погиб бы, когда мы двинулись вперед.
— Но вы рисковали всем и всеми из-за жизни этого человека. Разве жизнь так важна?
— Вы сами и ответили. А что может быть более ценным, чем жизнь? Это все, что есть у человека. И все, что есть у каждого из нас. Один короткий выстрел, и обрывается существование, и все, ничего позади и впереди. Все, что у вас есть, — это вы сами. Другого не дано.
Она покачала головой:
— Но моя религия говорит…
— Прекрасно. Я надеюсь, вы наслаждаетесь теологией. Я никогда не разубеждаю человека и хочу, чтобы уважали мои верования. Все очень просто. Я смотрю в лицо реальности. У меня только одна жизнь, и я должен много успеть. И отсюда четко следует, что если я верю в это, то я не могу лишать кош бы то ни было жизни. Только эгоистичные политики и религиозные тираны убивают людей, чтобы спасти самих себя. Живите и дайте жить другим, так я говорю. Помогайте хорошим ребятам и отбрасывайте плохих.
— Отлично сказано, пап, — сказал Боливар, появляясь за Флавией.
— Спасибо. Я начинаю думать, что вся эта затея не так уж и плоха, — он кивнул, однако смотрел не на меня, а на Флавию, которая тоже не отрывала от него глаз.
— Ладно, я чувствую, что не совсем здоров и сейчас просто упаду. Флавия, если вам не спится, почему бы вам не поговорить с Боливаром? Я уверен, что у него уйма вопросов об этой планете.
Они с воодушевлением закивали, а я тихо отошел. Я кивал сам себе. Внезапно меня посетило странное чувство — я не ощущал себя старым, но понял, что мои сыновья выросли и уже совсем взрослые. А может, это было действие лекарств или моей маленькой религиозной лекции.
— Возьми себя в руки, Джим, и думай только о приятном, — пробурчал я себе под нос, осторожно забираясь в спальный мешок. — Ты же планетный спасатель, и с тебя будут брать пример, а может, и лепить статуи.
Это была совсем неплохая мысль, и я заснул с улыбкой на губах.
11
Далеко после полудня наше войско проснулось и потребовало еды. Руку мою лихорадило, отчего я сразу почувствовал себя очень неуютно. Я долго выбирал между наркотиком и ясной головой и наконец остановился на ясной голове. Нужно было тщательно продумать план, исследовать множество вероятностей. Я покопался в порошковой яичнице, смешанной с дегидрированным беконом, быстро выпил кофеиновый конденсат. К тому времени, когда тарелки были вымыты, у меня было готово решение.
— Боливар, мы отправляемся на работу, — непререкаемым тоном позвал я. Мне показалось, что он с большой неохотой вырвал себя из общества обворожительной Флавии. Ах, молодость, молодость!