— Еще нет, — охладил я его радость. — Нам еще предстоит борьба за избирательные урны. Но к тому времени мы будем готовы. На каждый их грязный трюк у меня готово три. Это будет трудно, но зато у нас теперь появился шанс.
Следующие две недели были очень хлопотными. Под строжайшим контролем изготовили и опечатали избирательные урны. Возникли некоторые проблемы с местным публичным домом, но как-то все утряслось. Сначала не хватало бюллетеней, но потом каждый нуждающийся напечатал себе сам. Я не знал, какие подвохи готовит шайка президента, но нам приходилось быть готовыми ко всему. И организаторы не подвели. Джордж, некогда гид, теперь активный участник нашей кампании, каждый день совершал облет избирательных участков. Местные добровольцы создали тайные комитеты и связывались с нами по рации, так что мы были в курсе всех дел. По радио и телевидению передавали каждую ночь новости. Сначала шли лживые правительственные, потом наши. Мы придерживались фактов и четкости, без всякой политической окраски. Этого было достаточно — как глоток свежего воздуха после бессмысленной болтовни. Мы точно знали, что их техники стараются обнаружить следы наших сигналов. Но у них ничего не получалось. На планету пришла свобода информации. Если это продлится до выборов, то режим Запилота, можно сказать, рухнул.
Мы получили самые реальные доказательства этому, когда к нашему защитному периметру подъехала правительственная машина. Примерно за три дня до выборов. Ее остановила охрана, которая связалась со мной.
— Простите, сэр Гектор, — сказал стражник, — но тут прибыла группа, они не хотят ни с кем говорить, кроме вас.
— Что показывают детекторы безопасности?
— Выявлено только личное оружие. Никаких бомб, излучателей. Один пассажир в черном, водитель и телохранитель впереди.
— Звучит не так уж плохо. Кто этот пассажир?
— Мы не можем сказать. Окна непрозрачные.
— Пропустите. Я не думаю, что для нас будет большой проблемой проследить за ними.
У нас их и не было. Машина остановилась среди деревьев далеко от замка. Гостями занялись Родригес и Боливар. Двоих на переднем сиденье обезоружили и быстро унесли. Я подошел и посмотрел в темное окно. Я был очень спокоен, почти расслаблен, конечно, во-первых, потому что был очень ловким, а если честно, то потому, что меня защищал полевой генератор.
— Бы можете выйти, — сказал я.
Дверь медленно открылась, и Запилот высунул свою голову, осмотрелся и весь вылез наружу.
— Вы доставили мне несказанное удовольствие, — сказал я.
— Не говорите ерунды, Харапо. Я приехал к вам по делу.
Он перегнулся на переднее сиденье и достал металлическую коробочку. Когда он повернулся, его встретил мой пистолет, нацеленный ему в живот.
— Уберите это, ублюдок и кретин, — хрюкнул он. — Я здесь не за тем, чтоб убить вас. — Он повернул выключатель на коробке, и она начала громко гудеть. — Это глушитель. Он перекрывает все записывающие устройства и приспособления, делает невозможным съемку кинокамерой и фотографирование. Я не хочу, чтобы оставалась запись нашей встречи.
— Пардон, — ответил я, пряча пистолет. — Чего вы хотите?
— Сделки. Вы единственный человек за последние 170 лет, кто решился на борьбу со мной. Мне очень нравится это. А то я уже начал скучать.
— Чего нельзя сказать о людях, которых ты забивал до смерти.
— Давай без этих передовых статей. Нас тут двое. Не думаю, что тебя волнуют микроцефальные солдаты больше, чем меня…
— Зачем ты это мне говоришь? — разговор принимал интересный оборот.
— Потому что ты политик. Вот почему. Единственное, о чем беспокоятся политики, — это быть избранными, потом повторно избранными. Ты возвысился надо мной. И этим сделал свой выбор. Пришло нам время потрудиться рядом. Я не собираюсь жить вечно, сам знаешь…
— Это самая лучшая новость, которую я от тебя услышал!
Он проигнорировал мое замечание и продолжил:
— Мои гериатрические уколы уже не приносят того эффекта, что раньше. Я, наверное, на днях уйду. Поэтому я раздумывал о том, кто может занять мое место. И решил, что это можешь быть только ты. Как тебе мое предложение?
Он начал кашлять и вынужден был полезть в карман за носовым платком. С его точки зрения это было великое предложение. Просто невероятно. Он построил политическую машину и полностью подчинил себе планету. И предлагал мне долю — с последующим контрольным пакетом акций. Значительное предложение.
— А что я должен буду продать за такую работу?
— Не будь кретином. Ты проиграешь выборы. Берешь самоотвод. Потом возглавляешь оппозицию. Все будут думать, что ты — самое великое явление, после изобретения секса, так что либералы с кровоточащими сердцами примкнут к тебе в любом случае. Ты организуешь их и будешь следить, чтоб они не напортили. Разумеется, ты будешь сообщать нам, кто настоящий революционер, а мы будем от них избавляться. Такая система будет жить тысячи лет… Как тебе сделка, а? Ты согласен?
— Нет! Ты понимаешь, я верю в избирательную систему…
— Ха, ха!
— Равенство перед законом…
— Да ладно тебе!
— Свободу слова, презумпцию невиновности…
— У тебя что, высокая температура, Харапо? Какого черта ты об этом говоришь?
— Я знал, что ты не поймешь. Ладно, буду говорить на твоем языке. Я хочу все сразу. Хочу все деньги, всю власть, всех женщин. Я готов убить каждого, кто встанет у меня на пути. Ты понял?
Запилот вздохнул и кивнул, потом засопел:
— Я старый человек и начинаю волноваться, когда слышу такие речи. Это мне напоминает меня юного. Ты должен быть в моей команде, Харапо. Скажи, что ты будешь со мной работать!
— Я сначала убью тебя.
— В самом деле замечательно. Точно так же поступил бы и я. — Он отвернулся и медленно забрался в машину. Прежде чем закрыть дверь, он снова посмотрел на меня и покачал головой: — Я не могу пожелать тебе удачи. Но могу сказать, что наша встреча много мне дала в эмоциональном плане. Теперь я знаю, что оставляю свое дело в надежных руках человека, который меня понимает, который думает так же, как я.
Дверь глухо чмокнула, и я подал сигнал, чтобы принесли тех, двоих. Я наблюдал, как вваливают их в машину, и она отъезжает.
— Что это было? Чего он хотел?
— Он предлагал мне мир. Партнерство сейчас, и все остальное после его смерти.
— Ты согласился?
— Мой дорогой сын! Я, наверное, плут и мошенник, но я не преступник. Этим должны заниматься Запилоты. Маленький человечек, презирающий все человечество. Я могу ограбить человека, такого же богатого, как он, но я никогда не лишу его жизни и свободы. В самом деле, я никогда не грабил людей. Я грабил корпорации, компании, которые сводят с ума и лишают нас нашего богатства…
— Пап, — заныл Боливар, — не надо лекций.
— Верно. Давай вернемся в замок. Мне нужно помыть руки и выпить. Мне что-то не нравятся такие компании, которую я только что был вынужден терпеть.
31
В день выборов я был на ногах с самого рассвета. Вышел на балкон, дышал свежим утренним воздухом, наблюдая, как солнце встает из-за горизонта.
— Неужели это мы такие энергичные с самого утра? — сказала Ангелина, в изумлении глядя на часы.
— Сейчас не время для лежебок! История делается сегодня, и я один из тех, кто ее делает.
— Я не могу так рано встречаться с такими личностями, — она натянула одеяло на голову. — Убирайся, — пробурчала она.
Я насвистывал бодрую мелодию, спускаясь по ступенькам. И ничуть не удивился, увидев, что маркиз уже расхаживает по двору.
— История должна быть сделана сегодня, — сказал он мне.
— Я только что то же самое говорил самому себе. — Мы подняли чашки с кофе и выпили за победу. Скоро Боливар и Джеймс присоединились к нам. И к девяти, к тому времени, когда открываются избирательные участки, мы успели связаться с нашей командой. Через три минуты мы услышали дюжину воплей о помощи. Нашего наблюдателя избили, двоих застрелили, четыре урны были вскрыты. Мы ничего не могли поделать. Наши силы были малы и слишком разбросаны. Пришлось сконцентрироваться в больших городах. Нашим самым мощным оружием были журналисты с других планет. Как только там получили мое сообщение о предстоящих выборах, к нам проснулся интерес, и большие планетные системы послали сюда своих репортеров.
— Работает, — сказал Боливар, заканчивая вызовы по радио. — В Приморозо десять округов. Мы поймали и распечатывающих избирательные урны. Один журналист поймал их на подтасовке, так что будет пересчет. Нам действительно повезло, что приехало так много репортеров.
— Удача, мой сын, никогда не бывает случайной, — я скромно опустил глаза. — У нее сорок три независимых журналиста, больше я не смог обеспечить за такой короткий промежуток времени. Их поездки оплачены, они наслаждаются отпуском, и им нужно зарабатывать деньги, поэтому они усиленно ищут материал.
— Я должен был знать, — сказал он. — Если есть какой-нибудь удачный способ делать дела, мой папа не замедлит им воспользоваться!
Я хлопнул его по плечу и отвернулся, слишком переполненный эмоциями, чтобы говорить. Похвала всегда дороже, чем жемчуг.
К полудню все закипело. Нам пришлось сражаться с арьергардом и поддерживать наш собственный. Как мы знали, в некоторых маленьких городках сторонники Запилота просто закрыли избирательные участки и открыли свои собственные со своими урнами. Нам пришлось им уступить. Нам приходилось надеяться только на удачу и на то, что справедливость восторжествует и людям удастся высказать свою волю. Как только начали поступать такие донесения, маркиз все больше и больше впадал в панику. Он хрустел суставами и печально качал головой.
— Мы должны что-то предпринять! Нельзя же так сидеть и смотреть на стены, может быть совсем поздно! Мы никогда не выиграем, пока не ударим первыми и ударим очень сильно. Отчего бы просто не расстрелять сторонников Запилота?
— Мой дорогой маркиз, мы должны победить честным путем, иначе это будут совсем не демократические выборы.