Так уж и нет, подумал я, вспомнив про Теллера.
– Конечно, – произнес Елисеев. – Нельзя исключать ничего, даже самой невероятной возможности. Красильников не мог узнать про деньги со стороны. Значит…
– Значит, он мог узнать об этом от кого-то из сотрудников, – закончил я. – Возможно, в вашем магазине, несмотря на тщательную проверку, все же завелась крыса? Ведь Красильников мог завербовать кого-то уже после проверки.
– Почему бы и нет? – спросил себя Елисеев.
– Но тогда это ужасно! – воскликнул я. – Что если это, например, тот самый покойный учитель немецкого Пустоватов? Вы только представьте себе, Григорий Григорьевич, что Красильников получал от него сведения о происходящем в магазине, и наконец дождался хорошего куша. Сто тысяч! Для таких господ это не шутка. А чтобы обезопасить себя, он убил информатора. Ведь такое могло случиться?
– Вы сами верите в такую возможность? – с сомнением спросил миллионер, он явно не хотел соглашаться с тем, что кто-то из его сотрудников мог оказаться крысой.
– Я сейчас пытаюсь проанализировать факты, которые мне казались странными и необъяснимыми.
На самом деле, в душе я считал, что учитель немецкого тут ни при чем. Скорее информатором Красильникова мог быть Теллер, поскольку они были знакомы с Красильниковым. И тот мог шантажировать Теллера историей его жены. Ведь он сам рассказал мне ее. А Теллер совсем недавно в сигарном магазине показал, что боится шантажа – с моей стороны. Но, возможно, как Красильников проговорился про сейф, так и Теллер проговорился про шантаж. И тогда все встает на свои места – все действующие лица получают мотив, и их действия становятся понятны. А жертвы, скорее всего, подписали себе смертный приговор, просто став случайными свидетелями встреч между Теллером и Красильниковым в помещениях магазина.
Я не стал рассказывать это Елисееву, потому что и он прежде не был откровенен со мной. Однако у меня начал складываться в голове план – дерзкий и опасный. Но только так я мог бы прояснить судьбу пропавшего Бориса.
– Григорий Григорьевич, – сказал я, – у меня к вам просьба. Когда привезут деньги, я хотел бы оказаться поблизости. Возможно, что эти деньги действительно постараются похитить. Кто – это второй вопрос. Главное – как и когда. И я хотел бы также находиться рядом с охраной, приставленной к сейфу, пока не прибудут ваши конторские люди из Петербурга.
– Вы думаете, может что-то случиться? – серьезно спросил миллионер.
– Я уверен, что-то обязательно случится. Уж слишком все сходится.
– Значит, Красильников? – спросил Елисеев. – Может, мне вызвать побольше охраны?
– Нет-нет, – ответил я. – Мы сделаем все по-другому.
На следующее утро дождь, казалось, прекратился, и солнце даже ненадолго выглянуло из-за облаков, но скоро тучи опять заволокли небо, и прохожие раскрыли зонты. Я представил себе, как Маша на даче, сидя в плетеном кресле-качалке на открытой веранде, кутается в плед, пьет чай и смотрит на калитку, ожидая, вдруг я приеду – непременно с шумной компанией друзей. Я вздохнул.
За обедом Коля спросил меня:
– Владимир Алексеевич, не можете мне кое-что объяснить?
– Что, Коля?
– Я тут читал одну басню Крылова, «Ларчик», и не смог ее понять. Ну, вы помните, как мастеру принесли ларец, он искал способ его открыть, но не смог. И вот в конце написано: «Потел-потел, но, наконец, устал, от ларчика отстал и, как открыть его, никак не догадался: а ларчик просто открывался».
– Ну и что здесь тебе непонятно? – спросил я.
– Так как открывался ларец? – спросил Коля.
– То есть как это – как открывался?
– Там написано – он просто открывался. Как именно «просто»? Защелка у него была, шпингалет или крючок? Каким способом он открывался?
– А, дорогой ты мой, – рассмеялся я. – И ты попал в эту же ловушку старика Крылова!
– В какую ловушку? – удивился Коля.
– Видишь ли, это была первая басня, написанная Иваном Андреевичем. И многие, читая ее, задавали такой же вопрос, как же именно «просто» открывался ларчик? Все дело в том, что в последней строке надо обращать внимание не на слово «просто», а на слово «открывался». Он просто – открывался, то есть надо было просто откинуть крышку. Понимаешь, Коля – просто откинуть крышку. Многие критики тогда писали, что это неудачная басня, что Крылов не смог сформулировать правильно последнюю строчку, что как поэт он не справился с задачей. А ведь это неправда, Коля! Я считаю, что это одна из самых замечательных басен дедушки Крылова. Потому что она сама является ларчиком! Если ты знаешь, как она просто открывается в последних строках, то и смысл понятен. А если ты этого не понимаешь, то и будешь думать, пока не устанешь и не смиришься с тем, что это какая-то нелепица.
– А, – сказал Коля, – теперь все понятно.
Он продолжил есть рулет из утки. А я встал и налил себе рюмку водки из буфета. Но не успел выпить, как вдруг подумал: вот в чем штука!
– Знаешь, Коля, – повернулся я к юноше. – Что если действительно ларчик просто открывался? Просто открывается, и не надо тут мудрить! Надо просто посмотреть, что хранится в этом ларчике!
– Вы о чем? – спросил Коля.
– Ничего, ничего, ешь, не обращай на меня внимания.
«Скорый» из Питера должен был прибыть в девять. Ближе к восьми я начал одеваться. Палку с набалдашником я оставил дома, но в одном кармане у меня по-прежнему лежал кастет, а в другой я положил «наган». Иван быстро доставил меня к Николаевскому вокзалу. На перроне уже стояла группа из пяти человек, среди которых своим клетчатым пиджаком и кепкой выделялся Теллер.
– Здравствуйте, Федор Иванович, – сказал я. – Надеюсь, Елисеев предупредил вас о моем присутствии?
– Предупредил, – сухо ответил Теллер, – хотя я совершенно не понимаю, зачем вы здесь. К тому же вам не хватит места в пролетке. У нас их всего две.
– Ничего! – бодро ответил я. – У меня свой личный извозчик.
Мне показалось, что во взгляде Теллера мелькнула легкая зависть, которую он сразу подавил.
Мы стояли под навесом дебаркадера, и дождь стучал по крыше оглушительно. Справа пассажиры заходили в вагоны состава, отправлявшегося в столицу. Мужчины курили на перроне, носильщики бодро катили тележки с чемоданами и коробками, перехваченными толстыми кожаными ремнями, чтобы не разлетелись по перрону. Невдалеке от нас женщина в темном платье, присев на корточки, обнимала маленькую кудрявую девочку, а рядом стояла няня. Пахло дровяным дымом, углем и чем-то еще таким особым, чем обычно пахнет на вокзалах.
– Долго еще ждать? – спросил я.
– Не больше пятнадцати минут, – ответил главный охранник и попросил меня отойти с ним на несколько шагов в сторону от группы.
– Господин Гиляровский, – сказал он. – Я не знаю, чем руководствовался Григорий Григорьевич, но вы должны понять, что встреча и сопровождение крупной суммы денег – это не просто прогулка по Тверской. Это процедура, в которой все роли расписаны, и любое промедление, отставание или просто несоответствие регламенту заставит нас сильно нервничать, потому что сохранность денег может оказаться под угрозой.
– Не беспокойтесь за меня, Федор Иванович. Я не буду мешаться под ногами. Я поеду за вами, стараясь соблюдать дистанцию. Вы можете просто не обращать на меня внимания.
– Хотелось бы! – зло ответил Теллер.
Раздался далекий гудок паровоза, служитель вокзала через рупор громко объявил:
– Внимание! Ожидается прибытие поезда из Санкт-Петербурга на четвертый путь! Просим встречающих отойти от края платформы!
Теллер вернулся к своим спутникам, одного из которых я узнал – это был мой давнишний знакомый, амбал, с которым мы фехтовали у забора. Далеко, на путях, широким веером расходившихся в стороны рельсов, показался черный силуэт паровоза. Из его трубы вырвалась струя белого пара, и он снова дал гудок. Паровоз все разрастался в размерах, пока, наконец, не подошел ближе к уже самому концу платформы, шипя гидравлическими тормозами. Следом показался изогнутый ряд вагонов. Наконец состав въехал под крышу дебаркадера и остановился. Мы находились прямо напротив третьего вагона, из которого должны были передать деньги. Первым вышел проводник, а за ним сразу два человека в черных костюмах. Они встали по бокам от двери, пропуская третьего – господина в хорошем коричневом костюме и с кожаным саквояжем в руках. Спустившись на перрон, он остановился. Еще один охранник не выпускал пассажиров из вагона, пока господин в коричневом костюме не передал Теллеру саквояж. Охранники магазина тут же окружили своего шефа. Руки они держали в карманах, вероятно, на рукоятках револьверов. После того как группа Теллера с саквояжем начала удаляться, охранник в вагоне открыл выход для остальных пассажиров, возмущенных задержкой.
Отправившись вслед за главным охранником, я увидел, как он со своими людьми вышел на площадь перед Николаевским вокзалом. Они разместились в две ожидавшие пролетки. В первой ехал Теллер, а по бокам от него втиснулись два охранника. Во вторую сели двое остальных людей Теллера. Я свистнул Ивана, и тот быстро подъехал.
– Видишь этих господ? – спросил я. – Следуй за ними, но не обгоняй.
Такой процессией мы доехали до самого магазина, где пролетки с Теллером и охранниками тут же проследовали на разгрузочный двор через открывшиеся ворота. А я отпустил Ивана и вошел через дверь охраны. Мы встретились возле лестницы, ведущей на второй этаж, к конторе. Теллер, сопровождаемый двумя своими людьми, быстро пошел наверх. Я – следом за ними.
В конторе нас ждал Елисеев.
– Ну, что? – спросил он. – Привезли?
– Так точно! – отрапортовал Теллер и поставил саквояж на стол.
– Никаких происшествий?
– Никак нет!
– Хорошо.
Елисеев вынул из жилетного кармана маленький ключ на цепочке, открыл замок и распахнул саквояж, плотно набитый пачками денег, перехваченных бумажными лентами. Елисеев провел по деньгам пальцами, и, захлопнув саквояж, снова запер его на замок.