— Тогда приезжай сейчас, а я ребят вызову. Мне нужно до восьми освободиться. Визит к общему другу, понимаешь.
— А-а, — вмиг сообразил Грязнов.
Он, как близкий друг и Меркулова, и Турецкого, естественно, знал о Генрихе. Даже сам с ним встречался однажды, когда возникла острая нужда в информации.
— Прикрытие обеспечить?
— Думаю, нужды особой нет… Разве что машинку какую-нибудь незаметную?
— Ну уж это могу обеспечить. Тогда я подъеду, да?
— Приезжай, жду.
И после этого разговора Турецкий позвонил наконец в прокуратуру Юго-Западного округа столицы и попросил соединить его с Евгением Анатольевичем Климовым.
Представляться ему, как и сказал Меркулов, не было необходимости. Возможно, и сам Климов был уже в курсе, что дело, которое он вел, передается в Генеральную прокуратуру, которая и продолжит расследование.
Об этой новости сказал Евгению Анатольевичу окружной прокурор Павел Никифорович Ефимичев, причем сообщил с явным облегчением в голосе. Было видно, что он даже рад тому, что Генеральная прокуратура освободила его от необходимости «вариться» в этом «тухлом», по его убеждению, деле. Сам Ефимичев уже возбудил уголовное дело по признакам статьи 105, часть 2 — по факту убийства гражданина Порубова и нанесения тяжких телесных повреждений гражданке Копыловой. И еще из материалов расследования он уже знал, что убийца не оставил после себя практически никаких следов, даже оружия не бросил на месте преступления, как это делают обычно киллеры-профессионалы. И вообще ничего, кроме полутора десятков стреляных гильз да довольно невнятных описаний внешности стрелявшего, у следствия на данный момент не имелось. Поэтому Ефимичев, может, был бы и рад, если бы Женя Климов сам довел это расследование до конца, но никакой уверенности в этом у него не было. А жертва, судя по всему, оказалась личностью неоднозначной и влиятельной, недаром же ребята из ФСБ едва ли не первыми примчались на убийство, и, значит, ему, окружному прокурору, просто не дадут отныне спать спокойно, будут без конца теребить и требовать результатов. И вообще на нормальной жизни можно будет поставить жирный крест. Так что звонок из Генеральной прокуратуры показался Ефимичеву спасением, о чем он немедленно поставил в известность и Климова.
Евгений Анатольевич был не то чтобы разочарован, у него и у самого в этом деле не было абсолютно никакой ясности. Кроме того, он был уверен, что ему придется при дальнейшем расследовании столкнуться с фактами, разглашение которых, вполне вероятно, нежелательно. Следовательно, надо говорить не о помощи со стороны тех же фээсбэшников, а, скорее, о долгой и рутинной борьбе за информацию, за каждую ее малую толику.
Такого же мнения придерживался и Володя Небылицын. За то короткое время, которое он провел, опрашивая возможных свидетелей, у него сложилось ощущение, будто свидетели почему-то не заинтересованы говорить правду. Большинство отделывалось короткими репликами: «Не видел», «Не успел разглядеть», «Не слышал», «Слышал, что стреляли, но не видел кто и в кого», «Подошел позже, когда уже все кончилось», «К сказанному добавить нечего»… А там и сказано-то было, что от кого-то слышал, будто киллер окликнул свою жертву, перед тем как начать стрелять. Вроде сказал с упреком: «Генерал…» — а уже потом прогремела автоматная очередь.
Они как раз и обсуждали вдвоем все эти странности, когда Климову позвонил Павел Никифорович и с облегчением в голосе предложил подготовить все имеющиеся материалы по возбужденному делу для передачи в Генеральную прокуратуру.
— Тебе оттуда позвонят и скажут, когда и к кому конкретно доставить. Так что поторопись, экспертов подтолкни, чтоб не спали, ну ты и сам знаешь, что надо делать.
Знать-то они оба — и Климов, и Небылицын — знали, правда, облегчения не почувствовали, как любые другие настоящие профессионалы, у которых отбирают по неизвестным причинам работу, к которой они как бы отчасти уже прикипели. Именно поэтому, когда позвонил Турецкий — фамилия этого опытного следователя, сейчас исполняющего должность первого помощника генерального прокурора, была действительно известна Евгению — и сказал, что хочет попросить — и в этом тоже была своя «изюминка»: не приказал, не распорядился, а именно попросил, — короче говоря, оба почувствовали некоторое облегчение. И настроение резко улучшилось, когда Турецкий добавил, что хотел бы посоветоваться по этому делу и что для этой же цели он пригласил к себе генерала Грязнова, который тоже будет помогать дальнейшему расследованию. Так что ему, Турецкому, было бы важно, чтобы при беседе присутствовал и старший оперуполномоченный Владимир Афанасьевич Небылицын, который работал по горячим следам со свидетелями.
Несколько обескураженный таким поворотом дела, Климов спросил:
— Значит, дальнейшую работу вы будете проводить уже сами?
— Зачем же? Только вместе, коллега, только вместе. Я наслышан о ваших с Небылицыным способностях и не хочу разрушать толковую следственно-оперативную группу. Усилим маленько, если не будете возражать, своим присутствием — и только. И еще просьба, посмотрите, нет ли еще экспертиз у медиков, у криминалистов, у баллистиков. Я понимаю, что так быстро требую практически невозможного, но, может быть, они вас послушают и выдадут хотя бы предварительные заключения? Что-то ж у них уже наверняка есть? И последнее. Если не возражаете, я хотел бы вас с Небылицыным увидеть у себя, на Большой Дмитровке, в течение ближайшего часа. Грязнов уже едет. А в восемь у меня срочное дело. Но я вас с Вячеславом Ивановичем, видимо, оставлю, чтобы вы обменялись своими соображениями. Не возражаете?
Как было возражать после такого любезного приглашения?
Климов вспомнил, что он уже слышал о Турецком. И по всему выходило, что работать с ним можно только в полном контакте, то есть при взаимном понимании. Еще говорили, что он терпеть не может всякого рода ловчил и прохиндеев, что он не признает никаких дутых авторитетов и, когда сталкивается с таковыми, бывает остер на язык и довольно резок в выражениях. Но при этом обладает общительным и веселым нравом. Некоторые, словно заговорщики, добавляли, что красивым женщинам от него нет проходу и что по этой части он — великий ходок. Ну уж это скорее всего, сплетня, хотя Турецкий вроде и не стар, ему где-то немного за сорок пять, так что вполне может быть.
Сам, имея, по мнению коллег, вовсе «не вредный, компанейский характер», Евгений как-то сразу поверил, что они сработаются, сумеют быстро найти общий язык.
О Володе Небылицыне и говорить было нечего. Едва он услышал фамилию Грязнова, как с ходу заявил, что у этого человека, бывшего многолетнего начальника МУРа, он готов быть даже на побегушках и что теперь у них предстоит действительно большая и интересная работа. Ну а препятствия? Так в любую минуту можно будет сослаться на авторитет старших товарищей! И пусть только кто-то попробует им сказать «нет»!
4
К Турецкому, к которому теперь переадресовывались все телефонные звонки, так или иначе связанные с фактом убийства генерал-полковника Порубова, дозвонилась сестра тяжело раненной жены Виктора Анатольевича — Татьяна Андреевна Васильева, как она представилась…
Несмотря на плачущий, взволнованный и сбивчивый голос женщины, Александру Борисовичу без большого труда удалось выяснить, что ее звонок явился следствием поразительной оперативности телевизионщиков, успевших показать, начиная с первой утренней передачи, а затем повторив несколько раз на протяжении дня, репортаж с места происшествия — громкого и, по всей видимости, заказного убийства бывшего начальника Управления ФСБ по Москве и области. Говорилось в репортаже и о том, что была тяжело ранена молодая супруга генерала. Единственным человеком, о котором не было сказано почему-то ни слова, была маленькая дочка Порубова и Копыловой, оказывается, состоявших чуть ли не десять лет в гражданском браке. Все-то они знали, эти пронырливые тележурналисты! Все, да вот, видимо, не все. Именно судьба маленькой Насти больше всего сейчас волновала ее родную тетю.
Такой поворот темы немедленно заинтересовал Турецкого. Сидевший рядом с ним Климов тут же вмешался в разговор и подсказал, что искать девочку надо в детской комнате милиции, назвал адрес, по которому Настя находилась, и объяснил, почему получилось так, а не иначе. Все было логично, но Турецкий, узнав, сколько девочке лет, пожелал немедленно сам с нею повидаться. Пять лет — достаточно взрослый ребенок. В эти годы его собственная дочка Нинка выдавала иной раз такие наблюдения, что приходилось только диву даваться. А заодно следовало поговорить и с тетей Таней — вполне возможно, что она могла сообщить следствию что-нибудь важное.
Собираясь в Генеральную прокуратуру, следователь и сыщик несколько подзадержались, виной чему были объективные обстоятельства. Судебный медик Богатиков еще не составил акт эспертизы вскрытия трупа, точно так же, как и эксперты-баллистики, которые все еще готовили свое заключение по поводу гильз, изъятых с места происшествия, проверяли находки по картам пулегильзотеки, а ожидание требовало определенного времени. И к моменту телефонного звонка Татьяны Андреевны разговор не добрался и до середины, а время уже Турецкого поджимало. Но он решил, что для начала надо хотя бы встретиться и познакомиться с этой Татьяной Андреевной, а беседу по существу можно будет провести с ней и позже. Вот они и договорились с женщиной встретиться в детской комнате милиции, в Ясеневе. А оттуда было сравнительно недалеко и до Чертановской, куда Турецкий должен был ехать после этой встречи.
Но чтобы не прерывать важного разговора и не откладывать обсуждения вопроса на потом, Александр Борисович предложил Вячеславу Ивановичу, совместно с Климовым и Небылицыным, продолжить их беседу в его кабинете. Сам же собирался встретиться со Славой еще сегодня, но позже, где-нибудь в районе половины одиннадцатого. Затягивать свой разговор с Генрихом он тоже не собирался, но главное время у него все-таки забирала дорога — концы по Москве получались дальними, да с учетом вечерних пробок и того дольше.