Те, кто сомневался в надежности огромного загона, получали свою дозу переменного тока, что служило хорошим уроком для остальных. Один такой умник из соседнего квадрата накануне решил пролезть в щель между проводами, пытаясь раздвинуть их обмотанными одеждой руками. Труп снимали с проводов изолированными баграми, запах горелого мяса еще долго не выветривался из соседних квадратов. Чего-чего, а электроэнергии глубинный реактор по-прежнему выдавал с избытком.
Змей знал про Накопитель давно. Полковник однажды продемонстрировал его посреднику лично. И уже тогда намекал на некие далеко идущие планы. Но Полковник был давно мертв, а Накопитель – вот он. А ведь тогда не верилось, что это жуткое место власти всерьез решатся применить по назначению.
Выходило, положение действительно было серьезное. Что-то в старом добром Карфагене пошло не так. Хотя, чего уж там – здесь с самого начала все шло не так. Просто потому, что люди не должны были жить во мраке, в толще горных пород, когда там, наверху, простиралось настоящее небо, светило настоящее солнце. Правда, добраться туда было не проще, чем запустить в космос ракету. Даже сложнее – ведь ракете не пришлось бы пробивать собою километр скальных пород.
Змей лежал на каменной крошке, среди топтавшихся вокруг ног в пыльной обуви. Но глядел он не на «летучего вертухая», свесившего ноги из своей воздушной корзины и надменно поплевывающего на головы изолятов. Посредник смотрел на длинную, перечеркнувшую пополам свод трещину, из которой сочилась вода, долетая до людей тонкой влажной пылью. «Полковник говорил: строители опасались, что все это рухнет при малейшем подземном толчке, – вспомнил пленник. – А тут еще и вода. Откуда вода там, сверху? Ведь подземная река пролегает на несколько уровней ниже». Создавалось ощущение, что за несколько дней, пока он находился здесь, воды стало больше. Не хотелось думать о том, что произойдет, если трещину размоет всерьез.
– Эй, Видящий! – позвал вкрадчивый голос. – А, Видящий!
Змей лениво повернул голову влево. Там сидел на корточках и скалился беззубым ртом дурачок из Горячего туннеля. Горячим этот туннель называли не из-за температуры, а по причине повышенного уровня радиации. Видимо, туда проник внешний воздух во время ядерного удара. Опасались даже, что радиация поползет дальше. Обошлось. Даже работы в туннеле не стали сворачивать – там добывалась особо качественная руда. Кого волновало, что монеты из этого вольфрама слегка фонили? Да никого. Как никто не парился по поводу людей, продолжавших вкалывать и подыхать в этих туннелях. Более того, никого не парило, что у обитателей Горячего рождались дети. Вот вроде этого дурачка. Веселого, безобидного. Только без рук с рождения.
– Чего тебе? – тихо спросил Змей.
– А правда, ты видишь то, что – там? – дурачок указал взглядом вверх.
– Правда. Видел. Когда умел.
– А правда, что там нету неба?
Змей тряхнул головой, сел, внимательно посмотрел на безрукого паренька. Поинтересовался:
– Как это – нету неба?
– Ну, так говорят. У нас небо есть. Вот оно! – Дурачок ткнул пальцем в мрачный каменный свод, подсвеченный скупым светом прожекторов. – Настоящее! А там вроде как и нет ничего над головой. Нету неба!
Змей прикусил губу, разглядывая парнишку. «Не такой он дурачок, каким прикидывается. Все ведь относительно в этом мире и целиком зависит от нашего восприятия. Для кого-то и впрямь эта масса камня – сродни небу. Просто потому, что другого они и представить себе не могут. А увидели бы – может, и испугались бы до смерти. Действительно: как это – без привычного «неба» над головой? Одна лишь голая, страшная пустота. Отсюда, кстати, и любопытный вывод: даже под землей человеку нужно оно, небо. Пусть этот бедолага и зовет небом бездушную толщу скал. Если вдуматься, то небо – оно везде, стоит лишь поднять голову».
Это Змей понял в далекой Обители, где шаманы ставили свои странные опыты над нейтрино – частицей, для которой не было никаких преград. Как не было преград для человеческого духа. Для человека небо – оно везде, стоило лишь поднять голову и очистить взгляд от условностей.
– Там есть небо, – сказал посредник. – Только там оно – легкое, как сам воздух.
– Я не понимаю… – Дурачок неловко пожал худенькими плечами, с которых свисали пустые рукава полотняной куртки.
– Ты скоро поймешь, – неожиданно пообещал Змей. – Нет – ты увидишь. Своими глазами. Самое настоящее небо…
Он не успел договорить – паренек уже бежал вприпрыжку к жавшейся в стороне худой женщине с серым лицом, таращившейся в сторону Змея настороженным взглядом. Бежал и кричал:
– Скоро! Скоро я увижу небо! Мы все его увидим! Так сказал Видящий!
Змей с досадой отвернулся. Не хватало еще, чтобы вокруг его персоны снова поднялся нездоровый ажиотаж. И хоть про его почти утраченные способности стали потихоньку забывать, у многих оставались к нему вопросы и основательные претензии. Хорошо еще, его бросили в квадрат, где томились одни лишь беженцы, не знавшие толком о похождениях Видящего…
Он снова повалился на спину – в сон морило. Но не успел даже коснуться поверхности лопатками, как его подхватили цепкие руки. Дернули, поставили на ноги, для убедительности ткнув в спину автоматным стволом.
– Вперед! – приказали кратко и тихо.
Он даже оборачиваться не стал. Чего он там не видел? Безликой рожи шакала, спрятанной под балаклавой? Интересно только было, куда его повели – уж не «в расход ли» собрались отправить? Это был бы глупый финал: он ведь так и не отыскал Тану. Просто потому, что не ожидал оказаться в этом огромном загоне для скота. Хотелось надеяться, что девушку все же отпустили и она уже дома. Только надежда была слабая.
Его вели узким извилистым коридором меж проволочных стен и предупреждающих табличек на столбиках: черепа, кости, молнии, восклицательные знаки. Но лучше всяких табличек от спонтанных порывов останавливали десятки обугленных крысиных тушек, застрявших в проводах на уровне земли.
Пронумерованные квадраты делили людей на плотные группы по каким-то признакам, понятным лишь хозяевам этого гигантского зоопарка. Но, скорее всего, задержанных загоняли сюда в том же составе, в каком хватали – там, на все еще свободных уровнях Карфагена. Глаз привычно выделял признаки и сортировал людей по внешности и одежде. Вот эти – явно были беженцами из затопленных шахт Грязного сектора – их выдавали подслеповатые взгляды, непривычные к яркому свету, серая кожа и какие-то омерзительные наросты на лицах. А эти мрачные люди – явно из мастеровых, не понимавших, как они здесь оказались, – эти были трудолюбивые, сравнительно благополучные и никогда особо не выступавшие против режима. Это всегда происходило так: кто-то не вылезал с дерзких акций, для таких протест – просто образ жизни. А кто-то впервые выбрался из привычной берлоги, просто попросить, чтобы ему не заслоняли свет, – и его тут же заметали по-жесткому, как опасного бузотера.
Были тут и откровенные беспредельщики – самые активные и дерзкие из беженцев, сразу заявившие претензии на свою роль в Центральном секторе. Даже здесь они вели себя вызывающе, освистывая ведущих Змея шакалов и демонстрируя места, обычно спрятанные от искусственного освещения. Один такой показывал тощую задницу, двигая «булками» с особым цинизмом, умудрившись вывести из себя одного из сопровождавших посредника людей. Боец в балаклаве сделал товарищам знак, остановился, вскинул травмат – и влепил пластиковую пулю прямо в несвежую ягодицу шутника. Пространство наполнилось воплями боли и проклятиями, голожопый бунтарь упал на гравий, принялся кататься и корчиться. Демарш, однако, не прекратился. Более того – на пути возникла целая вереница обгаженных задниц, словно мечтавших об очистительной пуле.
Стрелявшего перекосило, он снова вскинул оружие, но старший группы остановил его жестом:
– Отставить стрельбу. На этих мазохистов патронов не напасешься.
– Тут боевые нужны, – хмуро сказал стрелок.
– Будет приказ – будут боевые. Не для того всю эту шваль здесь собирали, чтобы боеприпасы тратить.
Последняя фраза особенно не понравилась Змею. Похоже было на то, что создателями Накопителя была задумана некая расправа над собранными здесь людьми. Или же их собирались использовать каким-то особо изощренным и болезненным способом. Хорошо, если просто как каторжников на тяжелых работах. Но мысли навязчиво подсказывали и другие способы безотходного использования человеческого материала, о которых известно было каждому неприкасаемому: мясо, удобрения, кожа.
Один из квадратов приковал взгляд, мгновенно вытеснив посторонние мысли. Это был буквально «черный квадрат» – по цвету большой группы собранных здесь людей в одинаковых темных одеяниях. Змей не сразу сообразил, где уже видел этих людей в черных балахонах. И лишь когда одна из фигур медленно поднялась в центре этого черного пятна, вспомнил.
Черные Святители – так они себя называли. Выходит, повязали их тогда, в баре. Не вышло у самозваных святош перетянуть на себя одеяло в борьбе за тупые умы обитателей Карфагена. И слава богу, уж лучше старая, жадная и злобная Директория, чем эти фанатики. Впрочем, шут его знает, под чьи лозунги легче было бы умирать.
«Пошли они все к дьяволу, уроды», – злобно подумал посредник.
«Монах», поднявшийся и возвышавшийся над сидевшими на гравии единоверцами, вдруг принялся расталкивать собратьев и быстрым шагом направился к проволочному ограждению, словно не слыша окрика конвоира и не обращая внимания на угрожающе поднятый ствол травмата. Черный подошел к низко гудевшей проволоке вплотную – и едва не положил на нее растопыренные ладони. Он впился в Змея взглядом выпученных глаз с такой силой, что почти физически остановил его.
Тут же в спину посредника уперся холодный ствол:
– Давай, пошел!
Змей продолжил движение – и параллельно, не сводя с него взгляда, как голодный вурдалак, двинулся главарь Святителей. Остановился он только перед угловым столбом квадрата, но продолжал смотреть Видящему вслед, пока конвой не скрылся из виду.