– Чего-то я расхотел лезть в этот Хрустальный город. А другого пути нет?
Вопрос был риторический. Другого пути на схеме Шайтана не было. И сейчас они крались по скользкому склону в сторону ледника. Вблизи ледяная махина казалась еще грандиознее и стало видно, как оголившийся лед под обвалившимися серыми кусками отливает густой синевой. Это было бы потрясающе красиво, если бы не было так жутко.
Ледник был сравнительно молодой, поглотивший собой реку Баксан, когда-то протекавшую по дну ущелья. По словам Игната, этот ледяной «язык» обладал особой, не свойственной другим ледяным рекам, прочностью. Непонятно, с чем это было связано – возможно, с измененными свойствами воды после ядерных ударов и регулярными волнами космического холода. Так или иначе, твердость, сравнимая с бетоном, позволила мерзлякам бурить в нем туннели, не боясь, что все начнет смещаться и рушиться. Это было идеальное укрытие, сравнимое разве что с шахтами в горных массивах, из которых вырос сам Карфаген. Получалось, что при всей своей ненависти к счастливчикам, занявшим лучшие места в подземелье, эти ребята стали делать то же самое, только на поверхности. Если можно считать поверхностью запутанные лабиринты в кристально чистом и прочном льду.
Собственно, эту систему камер, туннелей и всего, что их заполняло, и стали называть Хрустальным городом. Как и у Карфагена, у Хрустального города должен иметься главный, хорошо укрепленный вход. Возможно, таких входов было даже несколько. Но, естественно, пришельцы из враждебного мира не могли явиться сюда открыто. Поэтому существовали тайные ходы, известные узким и, как водится, криминальным кругам. Забавно – несмотря на то что официальным властям так и не удалось договориться хотя бы о перемирии, аутсайдеры обоих миров давно и успешно, мало-помалу налаживали контакты. Это не означало взаимных симпатий, но означало вполне конкретные интересы. Как минимум Хрустальный город выполнял транзитную функцию: иначе было просто не попасть в Нейтрино, как назывался когда-то научный поселок вверх по течению замерзшей реки, рядом с подземным обиталищем шаманов. Путь вне ледяных туннелей был смертельно опасен, некоторые же считали, что невозможен в принципе.
Начинало темнеть, а значит, холодать, и следовало во что бы то ни стало попасть внутрь Хрустального города, под защиту ледника. Пока Змей сверялся со схемой, показанной Шайтаном и которую пришлось восстанавливать по памяти, Игнат беспокойно озирался.
– Что-то не нравится мне это затишье, – сообщил связной. – Если верить инструкциям, так приходит «дыхание смерти».
– Не каркай, – огрызнулся Змей, водя пальцем по мятой бумажке. – Дай ориентиры увидеть… Черт, как они вообще тут ориентируются?
Легкий ветерок осторожно коснулся щеки – ее как кислотой обожгло. Змей настороженно поглядел на Игната.
– Чувствуешь? – напряженно проговорил он. – Это оно!
Сжав зубы, Змей всматривался в белесый пейзаж, где не было ничего похоже на обозначенную Шайтаном природную пирамиду из обвалившихся камней – это был главный ориентир трещины, в которой прятался тайный лаз контрабандистов. Взгляд с непривычки отказывался цепляться хоть за что-то в этом чуждом пространстве.
В воздухе послышался тревожный свист. Он нарастал, усиливался, переходя в гул. Самое неприятное, что ветра при этом не было. Но не было и сомнений – источник звука приближается.
– Все, хватит таращиться! – крикнул Игнат. – Бегом к машинам – попробуем хоть там укрыться!
Даже неискушенный в местной природе Змей понимал: укрыться в ледяном металле от зловещей волны холода не удастся. В отчаянии он снова взглянул в карту, крутанулся вокруг собственной оси.
И увидел. Он просто не туда смотрел – слишком условной была карта, воссозданная по памяти. И пирамида оказалась совсем не такой, как он себе представлял, – просто горка каменных обломков, почти скрытая снежными наносами.
– Туда! – заорал Змей, указывая в расщелину слева от пирамиды. – Там должна быть трещина!
Не тратя времени на обсуждение, рванули со спринтерской скоростью в надежде обогнать ледяную смерть. Гул тем временем нарастал. И когда они уже кубарем катились в незаметную до того расщелину, и без того сумеречное небо налилось свинцом, задрожала земля, и перед глазами изумленного посредника все еще остававшиеся чистыми камни стали на глазах покрываться густым инеем.
Он рефлекторно задержал дыхание, одновременно ища взглядом дверь. Шаман так и сказал: «дверь в стене». Змей не стал тогда спрашивать, в какой именно стене – ведь, по логике вещей, стена в леднике должна быть изо льда, но здесь был сплошной камень.
Рядом, задыхаясь, корчился Игнат – он тоже не спешил сжигать себе легкие «дыханием смерти». Когда в глазах уже стало темнеть от недостатка воздуха, а лицо потеряло всякую чувствительность, сквозь мутные стекла заиндевевших очков Змей увидел его – массивный железный шестиугольник, утопленный в склон.
Он даже не стал задаваться вопросом – где у этой двери звонок или старинный колокольчик с веревочкой. Просто вскинул дробовик на уровень бедра – и, не целясь, жахнул в дверь картечью. Передернул помповый затвор одеревеневшими пальцами – и чуть не выстрелил снова – уже в открытую дверь.
Едва они ввалились в узкий и темный закуток – дверь с лязгом захлопнулась. Видимо, скоростное отпирание-запирание было предусмотрено конструкцией как раз для таких случаев. Хрипло дыша, Змей закашлялся: все равно здесь был неуловимо холодный воздух. Рядом, стоя на коленях, сипел Игнат, и оба не могли поверить, что живы.
– Черт… – пробормотал Змей, осторожно касаясь обожженного холодом лица. – Это было круто. Так близко по краю я не ходил, даже когда Шайтан в «русскую рулетку» играл.
– У тебя давно склонность к суициду?
– Так я ж не по своей воле. Проштрафился по малолетству и, вместо того чтобы в шахту сбросить, босс в револьвер один патрон вставил, барабан крутанул, а ствол – мне ко лбу. Щелк – а я все еще живой.
– Может, он просто пугал тебя и никакого патрона не было.
– Ты плохо знаешь Шайтана. Я мельком заметил, что он еще один патрон в барабан вставил – чтобы обострить ситуацию. Вот тогда я первый раз в штаны со страху надул.
– А второй раз?
– Вот как раз сейчас вроде. А, нет, это от снега мокренько…
Ненавязчивый разговор двоих, чудом избежавших гибели, оборвал вспыхнувший со щелчком свет – это был треснувший, жутко грязный плафон под обледенелым потолком. В его свете показалась неказистая изломанная тень. Тень осторожно приблизилась, и в тусклом свете проявилась странная фигура старика – тощего, с синеватым отливом кожи, но самое поразительное – одетого, как говорится, не по погоде. В легкой рубашке с закатанными рукавами, с расстегнутым воротом, без шапки, он вроде и не замечал жуткого холода, от которого продолжали трястись Змей с Игнатом. В руке он сжимал обрез двустволки с опущенными вниз стволами. Гостей он, по-видимому, не боялся, хоть и смотрел настороженно. Спросил не столько с угрозой, сколько со сдержанным интересом:
– Экстремалы?
– Чего? – не понял Змей.
– Какие, на хрен, экстремалы? – сердито буркнул Игнат.
– Шучу, – спокойно сказал старик. – Бежали красиво. Давно я не видел здесь экстремалов – после Катастрофы любителей острых ощущений как-то поубавилось. Скажите спасибо, что случайно в триплекс глянул. А то пойти пожрать собирался – получились бы из вас два блока мороженого мяса.
– Спасибо, – отозвался Игнат. – Это я тебе не забуду, старик.
– Сам ты старик, – обиделся местный. – Мне двадцать пять.
Наступила неловкая пауза. Змей разглядывал этого синюшного и не понимал, всерьез тот или шутит. Старик (так его продолжал про себя называть Змей) усмехнулся, пояснив:
– Выгляжу хреново, знаю. Такова расплата за адаптацию к холоду. Зато жить буду дольше, чем вы, земляные черви.
Теперь уже обиделся Игнат:
– Чего это мы – черви?
– С того, что душонки у вас червивые. – Старик сплюнул. – В грязи живете, грязь жрете. Скажите спасибо, что пустил вас, а не оставил в заморозку.
– А ты не мог нас не пустить, – отчетливо произнес Змей. – Ваш патруль при обходе тела бы заметил и поинтересовался: что это за неучтенное окошко такое? А ведь оно неучтенное, да?
Лицо местного чуть перекосило – видимо, сказанное попало в точку. Спросил неприязненно:
– Хорош трепаться – чего на нашу территорию влезли?
– Шайтан прислал, – сказал Змей. – Сказал найти Бродягу.
– Шайтана знаю. – Старик присел на прямоугольный блок, который поначалу показался Змею бетонным. Однако, приглядевшись, понял: это лед. – Тот еще говнюк.
– Ну, тут я спорить не буду. А где Бродяга?
– А вам он зачем?
– Шайтан просил передать: должок у него.
Старик внимательно оглядел визитеров. Во взгляде появилось недоверие. Змей усмехнулся:
– Давай зови Бродягу. У них с Шайтаном бизнес. Если Бродяга в минуса уйдет, убытки с тебя вычтет.
Это была чистая импровизация, но на синюшного подействовала. Он поднялся с ледяной глыбы, сказал:
– Ждите здесь.
Попятился, неловко водя обрезом, и скрылся в темноте.
– А ведь я не верил, что здесь действительно живые есть, – признался Змей. – Подозревал, что Шайтан лжет.
– Зачем?
– Откуда я знаю, зачем он то и дело лжет? Просто поверить во все это трудно. – Змей помолчал. Спросил: – Чего он синий такой? На вид вроде и не мерзнет совсем. Даже смотреть на него зябко.
– Так он и не мерзнет, – сказал Игнат. – Синюшность – от препарата. Я же рассказывал.
– Я бы сейчас тоже от такого препарата не отказался. У меня уже зубы стучат от холода.
– Эту синюю дрянь можно начать принимать, но отменить уже невозможно: начинаются необратимые процессы, и приходится сидеть на ней постоянно. Оттого у нас их пленные дохнут: препарат они держат в секрете, а наши ученые ничего подобного сделать пока не могут.
Продолжить рассказ он не успел: вернулся первый синюшный и с ним еще один, такой же синий и тощий, только не такой старый с виду. С обтянутым кожей лицом тридцатилетнего, только даже не седой – белый, как альбинос. Видать, не на всех чудесный «морозильный» препарат одинаково действует. Одет этот новый мерзляк был в рабочий полукомбинезон, открывавший мускулистые, однако такого же неестественного цвета руки и плечи.