— Я повторяю, пацан один болтается, никого с ним нету, — сказал один из парней, оглядываясь на Толю. — Свитер на нём что надо, блеск. А ну, Родик, давай?
— Да брось ты, Жорка! — отмахнулся Родик.
Но Жорка повернул обратно, сел рядом с Толей и пощупал свитер.
— Недурна вещичка, откуда взял?
— Папа из Лондона привёз мне, и Оле такой же, — с гордостью сказал Толя.
— Ух ты! Лондон, Париж и прочее… а не брешешь?
— Ну, вот ещё! До трамвая здесь далеко?
— Э-э, значит, не из этих мест. Где же папочка? Один болтаешься?
Родик сплюнул, издали позвал:
— Пошли, Жорка, хватит тебе.
— Вы к трамваю? Можно с вами? — спросил Толя и встал.
— Идея, топаем вместе. — Жорка ухватил его за руку и поволок по траве в темноту, подальше от фонаря.
У Толи от страха ослабели ноги. Парень грубо дёргал его, больно впиваясь жёсткими пальцами в руку выше локтя.
— Пу-сти, пу-усти, — повторял Толя. Казалось, он забыл все другие слова.
«Что будет, что сделает? Сейчас мне конец! — лихорадочно думал Толя. — Вырваться от него, или конец».
Он изо всей силы дёрнулся, Жорка от неожиданности выпустил руку парнишки, и тот кинулся назад, к скамейке. Но вдруг запнулся о кочку и растянулся на мокрой траве.
И снова Жорка очутился рядом и больно вцепился в Толино плечо. Поднял рывком, обхватил поперёк туловища и понёс в темноту, к густым чёрным деревьям.
Толя выворачивался всем телом, стараясь ударить Жорку ногами, колотил руками, но парень так сжал его, что у Толи перехватило дыхание.
— Перестань выкомариваться! — прошипел Жорка и негромко свистнул. Послышался ответный свист Родика.
Луч фонаря на секунду осветил всклокоченную голову Жорки.
— Урод паршивый, пусти! — прохрипел Толя и бешено заколотил ногами. Потом с невероятным усилием вывернулся и стукнул коленом в бок своего врага.
— Родька, иди подержи его. Взбесился, рвётся из рук, — сказал Жорка, задыхаясь.
— Оставь его, слышишь? Оставь, говорю, — ответил Родик издали.
— Трус несчастный! Припомню тебе, будь уверен.
— Ну прошу, оставь, уйдём лучше. Это плохо кончится, — дрожащим голосом умолял Родик издали.
— Пусти! — закричал со всей силы Толя.
Жорка протащил его ещё несколько шагов, опустил на землю и, несмотря на отчаянное сопротивление мальчика, зажал ему рот и начал судорожно стаскивать свитер.
А Родик, сжимая кулаки, беспомощно топтался под фонарём и, боязливо оглядываясь по сторонам, изредка повторял:
— Жорка, уйдём, плохо будет!
В городе магазины уже закрыты, многие люди давно спят. Холодный ветер усилился, гонит по улицам пыль, шевелит открытые рамы окон в домах.
В такое время не очень-то приятно разгуливать, и каждый торопится домой.
Они ехали на мотоцикле втроём: Сева на багажнике, за рулём — Фёдор, а в коляске мерно и спокойно покачивался Скиф.
Светофор задержал их на перекрёстке, возле парка. Прохожих почти не было: время позднее, погода неважная. Сева громко зевнул, потянулся. Хуже нет, когда нечего делать, — сразу спать хочется. Дежурство было на редкость неинтересное, ни одного происшествия. Так и просидели почти весь вечер в штабе. Фёдор играл в шахматы с дружинником. Потом немного прогулялись со Скифом и опять маячили в штабе.
Открыли зелёный свет. Только стали набирать скорость, как вдруг Сева приподнялся и крикнул Фёдору в ухо:
— Что там справа? Ой, да никак Толька!
У решётки парка стоял рыдающий Толя в одной майке, а рядом старик, ухватив за шиворот Родика, что-то кричал. Фёдор подъехал и затормозил.
— Скорей, вон убегает! — старик встряхнул Родика, который пытался вырваться. — Туда езжайте, быстрее, уйдёт! Парнишку раздели, подлецы!
Вдоль решётки по панели бежал Жорка, и в руке у него белел свитер. Сзади, прихрамывая, спешил пожилой мужчина, но было видно: не догнать ему быстрого молодого парня. Мотоцикл сорвался с места так решительно, что Скиф чуть не ткнулся носом в ветровое стекло. Вот обогнали мужчину, теперь Сева отчётливо увидел тощую спину Жорки.
Вдруг тот метнулся к решётке, с ловкостью кошки проскользнул между выломанными прутьями в сад и скрылся за деревьями.
— Скиф, взять! — сказал Фёдор, останавливая мотоцикл.
Ещё на ходу Скиф приподнялся и, вытянув большое сильное тело, прыгнул на мостовую и бросился к решётке. Мелькнул пушистый хвост, и пёс исчез. Фёдор с Севой перелезли через ограду и побежали за ним. Они затоптались по сырой траве, не зная, в какую сторону повернуть. Послышался лай Скифа и визгливый, отчаянный вопль Жорки:
— Уберите собаку! Ай-ай, не тронь! Пусти, пшёл! Спасите, ай!
Разговор под дождём
Тяжёлые густые тучи, казалось, вот-вот заденут, сметут телевизионные антенны с крыш. Ветер приподнимал сложенные листы железа, и они грохотали, мешая Севе сосредоточиться. Он сидел возле трубы, а рядом — отец, в старом ватнике, постукивал по колену молотком и насвистывал. На этот раз не клеился, обычно задушевный, разговор на крыше. Долго молчали, прислушиваясь к шуму ветра, потом отец спросил:
— Значит, дружба врозь? Как не бывало?
— Такое мне говорить! Никому не позволю.
— Эх, сынок, дружба у тебя непутёвая. Чуть против шерсти…
— Ты бы слышал, какие обвинения да каким голосом, точно я действительно какой-нибудь… Сперва ничего разговор шёл, а потом Фёдор как разошёлся! Он вообще такой вспыльчивый… Даже от начальника штаба недавно влетело: Фёдор наорал на кого-то… А на меня не очень-то покричишь! Я тоже сказал, что в няньки не хочу…
— Значит, больше не пойдёшь к своему Фёдору?
— Ни ногами, то есть ни ногой! Завоображал он, вот чего не думал!
— А по мне — так Фёдор прав, — сказал отец и почесал за ухом.
Сева привскочил и изумлённо посмотрел на отца.
— Хочешь — обижайся, хочешь — нет, а Фёдор правильно сердится. Поручил тебе этих близнецов, а ты что?
— Обязан я? Очень интересно с такой вот мелюзгой. Говорить о чём? В куклы играть? Увлекательно, не оторвёшься! Фёдор обо мне подумал?
— Вот тут он зря понадеялся на тебя. Не угадал вовсе, ошибся.
— Почему ошибся? Не понимаю!
— Да будто взрослому поверил. Не каждый раз человек занимается делом в своё удовольствие. Бывает и трудно, и тошно, а всё равно делаешь, раз надо… Тут Фёдор ошибку дал. Забыл, что ты как ребёнок — одни забавы на уме.
— Ну, знаешь, папа!
— А что? Гонять на мотоцикле — это пожалуйста. Возиться с собакой, как её… Кеф.
— Скиф.
— Вот-вот…
— Да разве я только это? — возмутился Сева. — В штабе сколько работы дают, дежурства на водной станции, и в кино охота…
— И на стадионе остальное время пропадаешь.
— Ну и что? Лёгкая атлетика мускулы знаешь как развивает? Хочу, чтобы как у Фёдора были.
— Своими мускулами увлёкся, а про людей забыл. Эх ты! — вздохнул отец.
Сева опустил голову и замолчал.
— Мать ведь обижаешь, совсем от дому отбился. Хоть бы чашку за собой сполоснул, уважил хозяйку. Легко ли ей нас, двух мужиков, накормить да обстирать при её-то работе?
Мать Севы — одна из лучших работниц текстильной фабрики. С шестнадцати лет как пришла в цех, так ни одного дня не пропустила и не опоздала. И очень гордилась тем, что за всё время только два раза получала бюллетень, а больше никогда и не болела.
— Я комнату подметал и мусор вынес, — сказал Сева.
— Большое дело, конечно, — улыбнулся отец. — Мамке-то не так достаётся. А по партийной линии какая ей нагрузка? Сколько работать другой раз приходится! Слышал ты хоть раз, чтобы она пожаловалась?
— Давай устроим маме выходной, — сказал Сева.
— Вот это дело! Давно мы ей выходного не давали.
Правда, не очень часто, но всё же отец с сыном вдруг спохватывались и на целый день героически отпускали мать погостить к подруге. А сами трудились над приготовлением обеда и ужина и даже пришивали себе пуговицу или штопали носки. Ни Сева, ни отец не сознавались в этом друг другу, но в глубине души чувствовали себя заброшенными и одинокими в такие дни.
— Верно, папка. Устроим завтра маме выходной, — повторил Сева. — К Фёдору мне больше не идти…
— Вот он обрадуется небось.
— Что меня никогда не увидит? Обрадуется?
Стараясь сохранить серьёзное лицо, отец сказал:
— Плохо ли от такого работничка избавиться?
— Ну ладно, я пошёл. — Сева отвернулся и медленно, с тяжёлым вздохом начал вставать.
Отец мягко, но решительно притянул мальчика к себе, усадил рядом и уже серьёзно начал говорить:
— Не надо так, сын. Чуть что — и сразу лезешь в бутылку. Ведь Фёдор не зря дело к сердцу принял. Мальчонка тот сколько страху натерпелся, захворал даже, а могло всего не случиться, если бы ты…
— Что я? — нетерпеливо спросил Сева.
— Если бы Толя с тобой в тот вечер был. Ну, погуляли бы вместе, или там на стадион его захватил… Малец и отвлёкся бы от своих думок, не побежал чуть не ночью куда глаза глядят…
— Ну и подлец Жорка! Свитер захотел!
— Ничего, этот своё получит. Другой раз не только свитера, а чего и подороже не захочет.
— Сегодня же к Тольке пойду! — сказал Сева.
— Вот-вот. Может, и поскучаешь, а его уважишь. Говоря по правде, думаешь, Фёдору ты так уж нужен! Проще взять помощника постарше да половчее, чтобы самому-то легче… А возится с тобой. Можешь и ты с другим повозиться. Как думаешь, верно?
Мелкие капли дождя начали падать на крышу, потом она вся заблестела, и тонкие ручейки заторопились к жёлобу. Сева поднял воротник плаща и задумчиво сказал:
— Всё равно кончено с Фёдором. Я ему такое наговорил! Больше не увидимся никогда. И Скифа не увижу. Купишь мне собаку, а, папа?
— Вот опять же. Тебе забава, а маме лишняя работа — убирать за ней. Ну, сынок, иди, намокнешь.
— А ты?
— Ерунда, не сахарный, в ватнике хорошо. Иди, а мне кончать тот угол.
— Пусть дождь пройдёт, скользко. Идём пока вместе.