— Ну нет уж! И так я задержался, поопаздывал всюду.
Оля крепко ухватила его за рукав.
— Если опоздал, так всё равно. Тем более можешь ненадолго остаться. Мы интересное покажем! Пожалуйста, идём.
У Оли было такое весёлое оживление на лице, что Сева махнул рукой и пошёл за ней.
Стол в кухне был завален пёстрыми тряпками, картонками.
— Новый театр будет. Толе сюрприз, — сказала Милка.
— Пока он ничего не знает. Захочет ли, неизвестно: молчит, если заговариваем. А сам очень тоскует без театра, — вздохнула Оля.
— Сейчас покажу тебе кукол. — Оля открыла большой ящик за плитой.
Сева дружелюбно посмотрел на Милку и шепнул:
— Молодец, что возишься с близнецами. Валяй дальше в таком духе.
Милка покраснела от удовольствия. Но если бы Сева знал, до чего трудно приходится иногда! Вот даже сегодня её напугал Толя: подозвал смотреть картинку в журнале, да как крикнет в самое ухо!
Сколько раз Милка давала себе обещание больше не ходить к этим шальным близнецам. Но как-то незаметно привыкла к ним, особенно к Оле. С ней бывает удивительно интересно. Она столько знает, и всё ей так нравится, всем так увлечена. Вообще сразу становится всё интереснее, когда Оля рядом.
Пускай она посмеивается иногда, но ведь это не со злости… И теперь для Милки день без Оли кажется длинным-длинным…
Оля порылась в ящике и достала довольно коряво сделанных зайцев, кошек и каких-то неопределённых зверюшек. Аккуратно расправила каждого и положила на стол, посматривая на Севу.
Он чувствовал, что следует похвалить этих уродцев, чтобы поддержать хорошее начинание девочек, но не мог себя заставить покривить душой. Он неопределённо пожал плечами и молча вздохнул.
Оля тоже вздохнула и сказала:
— Не нравится? Неважно получилось, сама знаю… Без Толи ничего не выйдет хорошего.
— Напрасно расстраиваешься, не так уж плохо. Вот зайчик, например, совсем как настоящий! — бодро сказала Милка.
— Конечно, — улыбнулся Сева. — Ему бы голову побольше сделать, а так правда ничего.
— Терпеть не могу, когда утешают! — рассердилась Оля. — Что, сама не вижу, какой урод? Я позвала Севу, думала, он посоветует вместо Толи… Толя сразу понимал, где и как исправить. Я ведь ему помогала… Ну там сшить материю, погладить, а так всё Толя…
Оля достала из ящика последнюю, аккуратно завёрнутую в тряпку, побольше размером, куклу. Сняла тряпку… и Севе показалось, что в кухне появился настоящий весёлый человечек! В красной курточке, хитрющие глазки, лихой курносый человечек со светлым хохолком из мочалы.
— Вот это да! — удивился Сева. — Откуда такой?
— Толя сделал… Единственная осталась; мы забыли взять, когда пожар… — сказала Оля.
— Ну, так нельзя! Тольке надо опять взяться за это дело. До чего способный парень! Почему бросил? Да я ему сейчас! — вскипятился Сева.
— Подожди, с ним надо потихоньку. Мы-то с мамой знаем, — сказала Оля. — Вот и Милка торопится. Не надо, я сама…
В исполкоме, перед комнатой, где заседала комиссия, было много народу. Разговаривали шёпотом, сидели на кончиках стульев, готовые вскочить по первому вызову. Волновались родители за непутёвых сыновей, волновались подростки: как решат их судьбу?
У выхода на лестницу стоял милиционер, а рядом Жорка переговаривался с матерью и злобно поглядывал на вконец перепуганного Родика, который беспомощно жался к Севе. Мать Родика — худенькая, бледная, с удручённым видом — тихо сидела в уголке.
— Спасибо, что пришёл, так жутко, знаешь? — шептал Родик Севе на ухо. — Вон Жорка, так бы и растерзал меня! Какой я идиот, всё лето с ним болтался, слушал, раскрыв рот, а что получилось? До чего докатился! Хорошо, ты здесь, мне легче.
— Я просто с Фёдором пришёл. Долго он там в комиссии пробудет?
— Конечно, долго, раз свидетель по нашему делу. Жалко, Толю не вызвали, он бы сказал, что я не виноват! — проговорил Родик, ломая руки.
— Ещё чего! Больного малыша дёргать. Он же сказал, всё записали.
— Лучше бы сам пришёл. — Родик схватился за голову. — Всё кончено, пропала школа, пропала!
— Раньше бы учился как следует.
— И ты с выговорами, ну вот.
Открылась дверь, и женщина позвала Жорку с матерью. Родик проводил их испуганным взглядом.
— Теперь скоро и меня. Ох!
— Будет тебе, совсем распсиховался.
Родик сгорбился и замолчал. Минут через десять позвали его. Он зачем-то потряс Севину руку, точно прощался навсегда, потом набрал воздуха, как перед прыжком в воду, и вслед за матерью скрылся за дверью.
Время тянулось, тянулось. Сева прошёлся вверх и вниз по лестнице и снова сел. Как решат насчёт растяпы? Чего он так цепляется за музыкальную школу? Подумаешь, какой пианист знаменитый…
Наконец вышли Жорка с матерью, Фёдор и Родик с ошеломлённым, улыбающимся лицом.
Жоркина мать вцепилась в локоть Фёдору и сказала:
— Нет, вы тоже ответите! Помяните моё слово, ответите!
— Пожалуйста, — сказал Фёдор, освобождая локоть. Но она обежала полукруг и впилась в другой рукав Фёдора. И продолжала во весь голос:
— Все ответите! За что моего ребёнка в прокуратуру?
— Вот так ребёнок, — покачал головой Фёдор. — Он совершеннолетний, и дело передают в прокуратуру. Вам же объяснили.
— Подумаешь, свитер! У Жоры их сколько угодно. Он пошутил.
— Вот так шуточки! Оставить пацана в одной майке! До сих пор лежит, перепугался как.
— Перестань, не надо. Пошли, — пробасил Жорка и увёл мать.
Вдруг Родик кинулся к Севе, обнял и, захлёбываясь, сказал:
— В школе оставят, оставят! Переэкзаменовка — пустяк, сдам, математика — ничего. Сам директор был, сказал, оставит, а Фёдор за меня так здорово! Всё прекрасно!
— Ненормальный, — определил Сева. — То всё пропало, то всё прекрасно. Не человек, а маятник.
Мать Родика вытирала глаза платком и застенчиво улыбалась. Фёдор подвёл к ней Родика и сказал:
— В последний раз мать огорчил. Ясно? И смотри мне. Как следует учиться не будешь, голову оторву. Это точно, так и знай.
Родик просиял ещё больше.
— Да чтобы я когда-нибудь пропустил хоть один день, да и вообще…
— Ну, то-то. — Фёдор нагнулся и зашептал Родику на ухо: — Знал бы, как теперь я жалею, что отлынивал в своё время от музыки! Не повторяй этой глупости. Понял?
— Спасибо вам, — сказал Родик. — Прямо огромное ещё раз спасибо.
Часов в девять вечера Фёдор возвращался домой. У подъезда, бессильно опустив плечи, стоял Родик. Он показался Фёдору ещё более тощим и унылым, чем всегда.
— Ну, что опять случилось? — недовольно спросил Фёдор. Он чувствовал себя усталым, а дома ещё много дела. Некстати явился этот нудила.
— Простите, Фёдор, надоел я… Но мне вот как необходимо поговорить!
— Нельзя ли в другое время?
— Можно, конечно; если вам некогда, то я потом. — Родик попытался улыбнуться.
— Ладно, пошли. Только ненадолго.
Родик ждал на лестнице, пока Скиф шумно здоровался с Фёдором, и решился войти в квартиру только после того, как его обозвали нервной дамочкой и трусом.
А незачем было волноваться. Скиф мельком взглянул на Родика, чихнул и заскрёб лапой штанину Фёдора.
— Есть хочет. Извини, друг, запоздал с твоим обедом. Ничего, наверстаешь! — Фёдор похлопал Скифа по спине. — Так что тебе, Родька, выкладывай по-быстрому.
— Вы понимаете… не с кем посоветоваться, никого у меня, кроме вас!
— Вот те на! О чём же советоваться?
— Как бы это сказать… я не в смысле учёбы сейчас, а как мне стать… ну, знаете, таким человеком, настоящим! Чтобы сила воли и прочее…
— Ну, брат, такое сразу не решишь! Да и что я, в самом деле, профессор? И чего это тебе загорелось к ночи?
— Не могу больше себя таким видеть! Хожу — и противно самому! — сказал Родик, ломая руки. — Как мне жить дальше?
— Вот что, — мягко проговорил Фёдор. — Наладится. Главное, ты сам захотел. Знаешь что? Масса дела, завтра старики мои приезжают, надо хлам убрать, пылесосить, пса накормить. Я займусь, а ты рассказывай. Хорошо?
— Я помогу. С удовольствием!
Фёдор достал из холодильника кусок мяса, завёрнутый в целлофан, и в сопровождении Скифа и Родика пошёл в кухню. Бросил целлофан в мусоропровод и стал энергично тереть мясо под краном.
— Главное, Родька, нажми на музыку, понял?
— Это само собой, да только… вот все преподаватели говорили, как один: «Силы воли нет. Из тебя вышел бы крупный музыкант, была бы сила воли».
Родик замолчал. Как-то странно выкладывать душу человеку, который, стоя к тебе спиной, моет, разрезает на большие куски мясо, запихивает его в кастрюлю. Да ещё когда рядом суетится и нетерпеливо повизгивает огромный пёс.
— А почему вы сами готовите, Фёдор? Можно бы в столовой.
— Самообслуживания? Скиф в очереди с подносом ждёт у стойки, когда нальют суп, — засмеялся Фёдор.
— Можно взять на дом.
— Ещё чего! Ходить по улице с судками, лучше самому варить. И Скиф привык домашнюю еду лопать. Я знаю, сколько нужно на день всяких калорий и так далее.
Он чиркнул спичкой, чтобы зажечь газ. Родик поспешно достал сигарету, сунул в рот.
— Разрешите прикурить.
— А вот не разрешу. — Фёдор дунул на спичку. — Брось сейчас же.
— Ну что вы! Все мужчины, курят.
— Курят взрослые, крепкие мужчины, им хоть бы что. Да и они бросают, если нужно. А такие вот крючки, вроде тебя, окончательно хиреют от табака. Брось, говорю, слышишь?
— Не могу я без сигарет.
— Тогда нечего трепать языком про силу воли. На спички.
Это было сказано с таким презрением, что Родик, опустив глаза, вытащил из кармана коробку и положил сигарету обратно.
— Выбирай что хочешь, — сказал Фёдор. — Или уходи, или спустим коробку вот сюда. — Он поднял крышку мусоропровода. — И чтобы на этом твоё курение кончилось.
— Ну что вы, так сразу.
— Даже на такой пустяк тебя не хватает. Решай, некогда.