А теперь Сева готовит здесь уроки. Надо освободить стол для театра, Неплохой у близнецов театр. Сева как-то был на репетиции и просто удивился. Сегодня Оля с Толей покажут целый спектакль.
Сева снял со стола приёмник, фотографию Скифа, стопку книг о собаководстве, о двигателях внутреннего сгорания, о планетах Солнечной системы.
Замечательный снимок Скифа. Мировой пёс. Не зря на выставке получил золотую медаль. Сева взял фотографию, облокотился на стол и подпёр голову рукой, рассматривая Скифа.
Надо попросить карточку Фёдора, чтобы всегда был перед глазами. Сегодня Фёдор с утра дежурит в штабе. В праздники особенно трудные дежурства. Есть ещё идиоты, которые так и норовят испортить людям настроение. Хулиганят, пристают, а то и стащат что-нибудь.
Сегодня Фёдор не взял Севу на дежурство. Надо было не послушаться и идти. Как он там справляется? А ведь мог бы вот сейчас, в это время, совершенно спокойно прогуливаться со Скифом, или сидеть в кино, или просто дома валяться на диване и читать интересную книжку…
Рано утром шёл мокрый снег, а потом дождь. Сева представил себе, как Фёдор, в толстом свитере и плаще, шагает большими ножищами к станции метро. Люди спят ещё, а он шагает…
Недавно эта дурёха Милка упрашивала Севу бросить работу в дружине. Говорила: опасно, хулиганы могут отомстить. А, например, её отцу не опасно было воевать на фронте?
Вообще Фёдор не любит откровенничать, но как-то раз он сказал: «Бывают минуты, когда чувствуешь, что виноват перед стариками. Сколько они успели за свою жизнь… Хотя бы, например, моя мать… спасла от гитлеровцев человека. А теперь этот человек конструктор. С его участием спутники делают…»
И ещё под конец Фёдор тогда сердито сказал: «А мы с тобой хнычем: устал, не могу».
Вот что заставляет Фёдора встать рано утром в праздничный деньги под мокрым снегом торопиться на метро.
Должно быть, то же самое заставляет всех дружинников идти в штабы, патрулировать по улицам городов и сёл.
А работа на спасательной станции в парке? За время летних дежурств на станции Сева много рассказов услышал. Зимой, когда станет лёд на реке, особенно опасно работать. Попадёт человек в полынью, зовёт на помощь. Темно, руки стынут на ветру, а люди бегут, тащат канаты, доски, освещают путь фонарём и бегут к тонущему…
Интересно, что в парке теперь нет хулиганов. Боятся дружинников. Притихли. Несколько смелых парней своим упорством добились того, что в парке стало спокойно.
Через час Иван Ильич с женой вернулись и застали Севу всё в том же положении: стоит, облокотившись на стол, подпёр голову руками и рассеянно глядит на фотографию Скифа.
— Так и знала! Справил всё по хозяйству, как же! — махнула рукой Галина Николаевна.
— Мама, я сейчас! В минуту будет готово!
— Представляю, — улыбнулась она, вынимая из кошёлки коробку печенья, кульки, пакеты.
Иван Ильич поставил на стол большую коробку с тортом, начал развязывать узелок верёвки крепкими пальцами с широкими ногтями.
Так вот какая их прогулка! Толкались в духоте по магазинам.
— Зачем вы так! — огорчился Сева. — Был же уговор: я сбегаю попозже и докуплю, что надо.
— Много ты понимаешь, что выбрать повкуснее, — сказал Иван Ильич.
— И до чего много! Куда столько, не съедят.
— Пускай лучше останется, чем людям на пустые тарелки любоваться. — Галина Николаевна подтолкнула Севу. — Давай, сынок, берись за дело, времени мало до гостей.
На краю письменного стола Иван Ильич настелил слой газет и занялся приготовлением селёдки. Никому он не доверял это дело. Сам заправлял каким-то особенным соусом. И действительно, вкусно получалось. Ни кусочка не оставалось после ужина.
Галина Николаевна достала вышитую парадную скатерть и вместе с Севой начала собирать посуду на стол.
— Мама, я сам расставлю тарелки, разложу ножи, вилки.
— Ладно, ты же хозяин.
— С какой стороны от себя посадишь Милку, с какой Олю? — спросил Иван Ильич.
— Ни с какой! — рассердился Сева. — Фёдор слева будет сидеть.
— Правильно, у сердца. Ну, а с другой?
— Ладно, пускай Толька.
— Куда же сядет Родик? — поинтересовался Иван Ильич.
Сева покраснел и сказал:
— Родьку звать я и не собирался. Ни к чему этот нюня, только настроение испортит рохля, размазня и хныкальщик.
— Кажется, ты говорил, что у него друга нету, — сказала Галина Николаевна. — Старых друзей растерял. Значит, сидит человек один в такие дни. Весёлого, должно быть, мало.
— Тебе-то хорошо, сын, фыркать: такой, сякой размазня. А ему каково, соображаешь? — Иван Ильич постукал себя по лбу.
— Посадить его даже негде, — смутился Сева. — Из класса ещё пять человек. Куда всех?
— Позабыл, что комната резиновая? Живо, хватай шапку да беги за Родионом, пока не поздно, — сказал отец.
На стук не ответили, и Сева, подождав немного, вошёл в комнату. Родька играл на рояле какой-то весёлый танец. Руки так и мелькали по клавишам. Сева не очень разбирался в музыке, но тут прослушал до конца с большим удовольствием.
— А здорово можешь, когда стараешься! — похвалил он.
— Уже к тебе пора? По-моему, ещё рано, — сказал Родик.
«Вот нахал! — подумал Сева. — Никто не зовёт, а он сам напрашивается».
— Успеет ли Фёдор домой заехать после дежурства? — как бы раздумывая про себя, сказал Родик.
— Зачем домой? Он прямо к нам может. Еды полно, не останется голодный.
На рояле стояло блюдце с конфетами. Родик развернул одну и со вздохом положил в рот. Ожесточённо грызя конфету, он протянул Севе блюдце и сказал:
— Хочешь эту гадость?
— Здорово угощаешь! — засмеялся Сева. — Почему так лихо сам грызёшь, если гадость?
— Курить бросил. Понимаешь? Мучаюсь, но не курю. Вот и сосу целыми килограммами. Тошнит даже.
— Чудак! Таких чудаков не видел! Кто тебя заставляет?
— Говорят, от курения помогает. Вот и ем, как сумасшедший, а курить ещё больше хочется.
— Говорят, говорят. А своя голова не работает? Мало ли, одним помогает, другим нет. Думать надо!
— Значит, выкинуть эти конфеты? — обрадовался Родик.
— Зачем? Отдай ребятишкам.
— Правильно… А вдруг закурю, если рот перестанет сводить от сладкого?
— Поискать таких надо. Наверно, днём с огнём не найдёшь! Говоришь о себе, как о постороннем. От тебя же зависит, что делать!
Родик схватился за голову и с отчаянием сказал:
— Слабовольный я, понимаешь? Я так задумал: брошу курить — на что-то годен. Не брошу — пропаду.
Некоторое время Сева ходил по комнате и, почёсывая за ухом, раздумывал: что делать с этим чудаком? Бывал ли он, Сева, в таких переделках, когда мучился, не знал, выдержит или нет?
Что-то не вспоминается такой случай… Всегда выдерживал, если надо… Заставишь себя думать о другом, отвлечёшься — и выдерживаешь.
— Вот что, Родька, ты всё время что есть силы думай о другом. Здорово помогает. Например, на рояле играешь, так курить не хочется?
— Ну конечно. Да не могу же я сутками играть!
— Другим займись. Ходи, бегай… не знаю, в конце концов, пол натирай! Чтобы не сидеть просто так и думать о папиросах.
— Вообще-то правильно думать о другом. Постараюсь. Сева попросил Родика что-нибудь сыграть. Стоя рядом, следил за пальцами. Здорово получается. Как эта размазня соображает, какие клавиши нажимать? Хорошо играет, приятно слушать. Когда он закончил, Сева посмотрел на часы.
— Ух ты! Побежали, поздно!
— Успеет ли Фёдор домой? Вот что меня волнует.
— В чём дело, можешь объяснить? — недовольно спросил Сева.
Родик прикрыл ладонью рот.
— Чуть не проговорился! Нельзя, дал слово молчать.
— Брось наводить туман. Выкладывай, что там с Фёдором?
— Как бы тебе объяснить… — замялся Родик. — Я у тебя сегодня на баяне буду играть… ну, разные вещички и вообще…
— А при чём здесь Фёдор?
— Он обещал привезти свой баян.
— Первый раз слышу, что у Фёдора баян, — сказал Сева. — И хорошо он играет?
— Фёдор не умеет. Когда-то пробовал учиться и бросил. Он хотел баян мне подарить, но неудобно. Будут деньги, так просто куплю, раз ему не нужен. Конечно, для чего Фёдору баян; не умеет играть, — так для чего же.
Странно подумать: Родик умеет делать что-то такое, с чем Фёдору не справиться. Никчёмный растяпа оказался хоть в одном сильнее Фёдора!
— Почему же тайна? Очень хорошо, раз поиграешь, чего же тут скрывать, не понимаю, — пожал плечами Сева.
— Только не выдавай меня, как будто ничего не знаешь, ладно? Фёдор придумал настоящий концерт устроить. Несколько репетиций было. Увидишь, здорово получается! Куклы близнецов после пьески ещё будут песенку петь… Сам Фёдор вальс насвистывает, я на баяне сыграю…
— Вот черти! Потихоньку от меня.
— Это всё Фёдор. Но ни слова, что знаешь, понял?
— Ладно, — сказал Сева. — Ну, пошли скорее, хранитель тайн.
Они вышли на лестничную площадку. Пока Родик возился с ключами, запирая квартиру, Сева постоял у окна.
Крыши, крыши, сколько их видно… Кое-где они блестят на солнце влагой. Не высохли после дождя.
Может быть, на какой-нибудь из этих крыш работал отец. Много их перебывало под его руками…
«Как же бросить, ведь там люди» — вспомнились слова отца.
Добрая у него работа.
И у Севы должна быть своя крыша под руками. У каждого человека она должна быть.