— Что-то тётя Клава задержалась. Ладно, подождём. А то хочешь, пойдём ей навстречу?
— Ага, — обрадовалась Милка.
— Вообще, может, стоит вам перебраться в колхоз и там отдыхать? Веселее.
— Мама так и хочет. Но как оставить собак? Вот объявятся хозяева, тогда переедем.
Сева с Милкой закрыли дом и вышли на дорогу. Сквозь деревья поблёскивало озеро. Солнце начало пригревать, и Севе стало жарко в куртке. Хорошо бы поплавать, покататься на лодке… А вдруг это другой Фёдор? Бросать всё и тащиться в город из-за чужого, незнакомого человека. Стоит ли? Но собаки? Кто бы ни был хозяин, их надо разыскать.
Крыша под руками
Фёдор бродил взад-вперёд по пустой квартире. Родители в санатории, вернутся не скоро. Только недавно переехали в новый дом, никого из жильцов Фёдор не знает, даже телефона ещё нет, чтобы поговорить с друзьями, посоветоваться, как быть.
Голова трещит, с трудом соображаешь. До чего получилось неудачно. Выкупался поздно вечером, разгорячённый ездой на мотоцикле и подхватил воспаление лёгких. Неделю провалялся с высокой температурой и за это время только и видел, что врача да медсестру из поликлиники. Люди занятые, нельзя отвлекать своими делами. Спасибо и за то, что медсестра покупала продукты и кормила. А дела у Фёдора неважные, помимо болезни. Сегодня пришло письмо от приятеля из Москвы, он удивляется молчанию Фёдора и сообщает, что задержится надолго. Просит собак переправить от лесника в питомник угрозыска.
Значит, псы остались одни. Тётя Клава не сможет управиться с ними. Что там творится в лесу? Фёдор был уверен, что приятель там с овчарками, и даже обиделся: хорош друг, не интересуется, почему он, Фёдор, застрял в городе. Хоть бы приехал узнать… А оказывается, собаки заброшены.
От волнения у Фёдора поднялась температура. С утра было гораздо лучше, а как прочёл письмо, почувствовал себя отвратительно. Но ничего не поделаешь, надо сообщить в питомник о собаках. Ехать далеко, а ноги еле держат. Всё же лучше действовать через силу, чем сидеть просто так. Надо идти, хотя и поздно. И тут позвонили у входной двери.
Они сидели в кухне и пили чай с пирожками, принесёнными Севой из магазина.
— Налить вам ещё? — спросил Сева.
— Вам! — поморщился Фёдор. — Какой был уговор?
— Тебе, — сказал Сева и с удовольствием повторил: — Тебе надо больше есть, поправляться быстрее.
— Врач и так удивляется, говорит, крепкий я, что так скоро… Ты, верно, разглядел в сарае моего Скифа?
— Как же, мировой пёс. Ему сколько?
— Молодой. Год и месяц. Знаешь, какой умный! Удовольствие учить.
— Хорошее имя — Скиф. Сам придумал?
— Когда был помладше тебя, у нас был тоже Скиф. Родители собак любят, всегда кто-нибудь есть. Э-э, брат, да ты спишь! Сейчас устроим постель, плацкартных мест в квартире сколько хочешь.
Вскоре Фёдор, отдыхая в кресле после ужина, смотрел на спящего Севу. Золотой парнишка. Стал бы другой лететь в город и разыскивать незнакомого человека — встреча в милиции не в счёт. И беспокоиться о чужих собаках, вместо того чтобы купаться да бродить по лесу.
Теперь мальчишка не хочет ехать обратно. Как узнал, что Фёдор один, наотрез отказался. В общем-то, действительно. Что там делать в пустом доме? Но всё же Фёдор виноват: у парня отдых испорчен. Надо устроить в пионерский лагерь или ещё как-нибудь.
Бедняга Скиф, натерпелся там в сарае. Завтра утром поедут на машине работники питомника — Сева уже был с письмом, договорился. Заберут от лесника овчарок, будут держать пока у себя. Надо попросить, чтобы захватили в машину Севины вещи и помогли тёте Клаве перебраться в колхоз…
Фёдор зевнул, потянулся. Даже комната выглядит более жилой с появлением мальчишки. А то сидишь, будто в витрине магазина, где выставлен гарнитур мебели.
Квартира ещё необжитая, только успели перебраться. Родители кое-как расставили вещи и сразу уехали. Всё казалось Фёдору здесь чужим. До чего же было пусто! А вот сейчас на диване спит человек, и сразу веселее на душе…
Сам не замечая этого, Фёдор начал насвистывать какую-то песенку, но вдруг спохватился, что может разбудить усталого Севку, и замолчал.
Хороший слух у Фёдора, и свистит он замечательно. Целые арии из опер, знает массу песен. Друзья с удовольствием слушают его и сами просят, точно артиста, что-нибудь исполнить. И Фёдор никогда не отказывается, готов хоть целый день свистеть. А стоит ему развеселиться, так губы сами по себе вытягиваются, и мелодии льются без конца…
Многие удивляются, что Фёдор не стал музыкантом. И он сам нередко жалеет об этом, хотя ни разу никому не сознался. Если бы его спросили, что же помешало ему в детстве учиться, он бы и сам толком не знал. Может быть, скрипка, купленная родителями, — звучание её не нравилось, раздражало. Или, может быть, непоседливый характер и недостаточное упорство. Или ещё старый, ворчливый сосед по квартире, который изо дня в день повторял одну и ту же фразу: «Самый ужасный недруг для всех людей — это плохой музыкант. Он терзает уши и портит настроение».
Фёдор вздохнул и засвистел грустную мелодию. Сначала тихонько, потом всё громче. Сева заворочался, открыл глаза.
— Ты здесь, как хорошо. Почему спать не ложишься? Слушай, как дела с тем проигрывателем, помнишь? Ты хотел выяснить, думал, что парня обвиняют зря.
— Так и оказалось. К нам в штаб пришла хозяйка и сообщила, что это её сын унёс проигрыватель.
— А ты давно работаешь в дружине?
— Как в университет поступил. Два года.
— Интересно до чего. Я тоже хочу в дружину. И собаку… и… — Сева не договорил и ткнулся головой в подушку.
На другое утро Сева занялся делами Фёдора. Отправил письма, съездил в милицию, где вчера узнал адрес Фёдора, рассказал о его здоровье. Наведался в собачий питомник и приставал ко всем, торопил, пока машина не выехала к леснику.
Неплохо бы прокатиться самому. Вот бы Милка удивилась! Запылённая машина останавливается у сарая, выходит Сева с двумя работниками. Не сообразил, надо было попросить Фёдора написать начальнику, чтобы взяли.
Теперь уже поздно, машина уехала. Пора заявиться домой. Сева представил себе встречу с матерью и уныло почесал за ухом. Надо сначала к отцу. В тысячу раз легче всё объяснить ему. Сева поехал в ремонтную контору, и там сказали, где сегодня работает отец.
Дворник пропустил Севу наверх. Мальчик выглянул в чердачное окошко, прищурился от солнца. Вот они, крыши, крыши без конца. Есть и повыше, есть и пониже. Виден купол станции метро.
Невозможно подумать, сколько листов железа надо для крыш на целый город. А на всю землю? Конечно, есть и соломенные крыши, и тростниковые, черепичные и ещё всякие. Но всё равно, сколько железа надо, чтобы у людей была крыша над головой.
Часто и гулко постукивает молоток. Потом замолчит, и тогда слышна негромкая песня ветра.
Сева вылез из окошка. Вот отцовская загорелая до синевы спина, чёрный хохолок на макушке. Сева улыбнулся. Любит батя хозяйничать на крыше, раздевшись до пояса, а после хвастаться загаром.
Крыша довольно крутая, но отец привязался канатом к трубе. Сева тихонько позвал:
— Папка, это я к тебе.
И, когда отец испуганно обернулся, поспешно сказал:
— У меня всё хорошо. Я поговорить, соскучился.
Как бывало не раз, они удобно устроились рядышком, прислонившись к трубе, и под шум ветра начали откровенный разговор. Сева рассказал о лесных делах со всеми подробностями.
— Как же нам быть? — спросил отец. — У меня не хватит духу сказать маме, что ты останешься в городе. Она в дорогу тебя собирала, столько забот. Хлопотала, чтобы ты поправлялся на воздухе.
— Сколько можно отдыхать? Что я, больной? Пробыл первую смену в лагере — и хватит. А как другие? То же самое. Надышались, напоправлялись, и пора закругляться.
— Нет, не могу я матери сказать, как хочешь. И вообще не дело затеял. Самовольничаешь больно! — вдруг рассердился он. — Катается взад-вперёд, точно командировочный какой!
Сева молча вздохнул. Надо переждать немного, отец успокоится.
— Всё это ладно… Вот как сделаем… — отец пошарил в карманах и достал кошелёк. — Поезжай обратно к леснику, чтобы духу твоего здесь не было. А мать и не узнает. Скажешь тёте Клаве, пусть не выдаёт нас.
Сева мрачно вздохнул и промолчал. Отец покосился на него и мирно заговорил:
— Да какой этот Фёдор тебе товарищ? Взрослый мужчина…
— Знаешь, как с ним интересно? А дежурства… Его штаб в разные места посылает. И в кино следить за порядком, и на мотоцикле ездит на срочные вызовы, всего не перескажешь. И ещё собаку воспитывает, чтобы задерживать нарушителей… В общем, специальная служба… Как его все уважают! Сегодня я встречался с его знакомыми…
— Затараторила трещотка! Вижу, без Фёдора жить не можешь. Да ему-то с тобой недосуг. Учится, студент на юридическом; знаешь, как трудно? Где ему с тобой!
— Что я, маленький? Нянчиться со мной? Буду ему помогать в делах, пока не поправится. Хочешь, чтобы я веселился, а больной человек мучился один?
Отец опустил голову и почесал за ухом.
— Ну, гляди сам. Если Фёдор хороший человек… Хотя верю, что мой сынишка с дурными людьми водиться не станет.
Сева вспомнил Родика и Жорку, вонючую папиросу, телефонную будку.
— Ясно, не буду, вот увидишь. А с мамой поговори, пожалуйста, очень прошу! Сейчас мне к Фёдору. Покормить надо, потом из штаба хотят навестить, куплю что-нибудь к чаю… Домой приду попозже, когда мама устанет кричать и нагремится посудой. Ладно?
— Ладно, иди. Я уж привык между вами переводчиком… Осторожно, я провожу до окошка.
Спускаясь по лестнице, Сева думал об отце. Добрая у него работа, одна из главных для людей: крыша над головой. А у отца она под руками каждый день. И в холодный, и в ветреный, и в непогожий, и в жаркий.
Всю рабочую жизнь у отца крыша под руками.
Только в снежные зимы он в мастерской готовит водосточные трубы, карнизы. А в остальное время — крыша всегда под руками.