Кукольный театр
Фёдор чувствовал себя ещё не совсем здоровым, но понемногу начал работать в дружине. Скучно сидеть дома одному. А Сева часто выполнял его поручения. Перезнакомился со всеми в штабе, и мальчишку теперь считали своим.
Как-то раз он разносил по домам повестки, в которых вызывали родителей провинившихся ребят. Сева живо обегал свой участок. Оставался ещё один адрес. Разыскал дом в тихом переулке. Во дворе, мрачном, узком, было пусто. Несколько дверей, над ними таблички с номерами квартир. В вечерних сумерках ничего не разобрать.
Вторая подворотня вела на задний двор. Сева заглянул туда: поленницы дров, угол небольшого здания, мусорные баки. Низкий забор. И тоже людей не видно. Сева хотел повернуть обратно, как вдруг в глубине арки над забором полыхнул красный огонь, рассыпались искры по тёмному небу.
Сева бросился вперёд. Между домом и сборным, на одну машину, гаражом пылал костёр. За ним, в глубине, — кирпичная глухая стена.
Прижимаясь спиной к стене, точно стараясь втиснуться в неё, с глазами, полными ужаса, стояли двое детей. Мальчик прикрывал рукой плечи девочки и, не переставая, надрывно кричал:
— Спасите, спасите!
В одну секунду Сева оценил положение: ребятам не выйти. Огонь захватил поленницу, мусор на земле, вот-вот доберётся до стены. Если в гараже бензин, — может произойти взрыв. Сева сложил ладони рупором и крикнул в подворотню:
— Пожар! На помощь!
Для верности протяжно свистнул. Потом, действуя руками, ногами, раскидал ближайшие поленья. Опрокинул пустой бак на костёр.
Вот и узкий проход гаража. Огонь поднимается всё выше, уже возле детей… На лицо девочки упала искра. Сева стащил с себя куртку, бросился к стене. Прикрыл курткой девочку, взял её на руки и выбрался на открытое место. Мальчишка сам прыгнул вслед за ним.
Начали собираться люди. Поднялся шум, гремели вёдрами, помогали дворнику тащить шланг. Наконец задымились, зашипели последние уголья. Жильцы с дворником накинулись на ребят, спрашивали, откуда взялись эти, в запачканных белых свитерах, чумазые поджигатели. Никто не видел их до сих пор, неизвестно, откуда они. Дети еще не пришли в себя после пережитого страха. Не слушая никого, молча отряхивали друг с друга копоть.
У кирпичной стены валялся остаток обгорелой сумки. Ребята присели над ней, осторожно потрогали. Девочка схватилась за голову и всхлипнула:
— Ой, Толя, что мы натворили! Сгорел театр!
— Не надо театра, ничего не надо, — сказал Толя. — Перестань реветь, Оля, замолчи.
Сева наблюдал за детьми. Что-то у них не в порядке, тут не просто баловство. Какие-то удручённые. Может быть, серьёзное горе у них.
— Идём в милицию, безобразники, — сказал дворник.
Ребята испуганно шарахнулись к Севе.
— Тут близко штаб нашей дружины. Пошли разберёмся, поможем, если надо. — Сева взял детей за руки.
— Какой ты дружинник, пацан совсем, — удивился дворник.
— Да я помогаю в штабе. Не верите, идёмте вместе.
— Можно и к дружинникам, всё одно, — согласился дворник и поплёлся за Севой с детьми.
В то утро близнецы Оля и Толя совершенно не подозревали, что такой необыкновенный для них день кончится пожаром в незнакомом дворе.
Встали они рано и от волнения не могли ни позавтракать как следует, ни взяться за какое-нибудь дело. Они слонялись по комнате, с нетерпением поглядывали на часы, а Оля без конца подбегала к зеркалу и расчёсывала свои прямые короткие волосы.
К обеду вернулась с работы их мать, Нина Васильевна, и еле уговорила близнецов сесть за стол.
— Представляю, папа удивится, как мы выросли! Верно, мам, а?
Нина Васильевна молча кивнула. Она тоже волновалась за детей. Хорошо ли встретит их отец?
— Толя, — строго сказала Оля, — иди опять в ванную. На шее грязь осталась.
— Ну тебя! — отмахнулся он.
— Мы должны понравиться папе, а он всегда ненавидел грязнуль. Наверное, теперь ещё больше. У них в кино все нарядные. Мама, я надену зелёную кофту, мне лучше всего, верно?
Нина Васильевна посмотрела на дочь и подумала: «Что может быть хорошо к такому вот лицу? Нос кнопкой, рот чересчур велик, щёки круглые, как мячи. Только глаза не хуже, чем у брата, — синие, блестящие. А ресницы у обоих чёрные, хотя сами ребята светлоголовые…»
— Что ты на меня так смотришь? Зелёную надеть? Решай, — говорит Оля, прижимаясь лбом к плечу матери.
— Поехала обниматься, целоваться, — вздохнул Толя.
— Хочешь, чтобы как ты? Издали объявляла: «Мама, люблю тебя больше всех, дай тридцать копеек на кино».
Все трое засмеялись. Толя встал из-за стола, взял Олю за шею и закружился по комнате, приплясывая.
— Хватит, дети. Опоздаете, — сказала Нина Васильевна.
Оба остановились, растерянно посмотрели на будильник. Нет, время есть, отец их ждёт ровно в четыре возле обувного магазина, под часами.
И, хотя время есть, близнецы торопливо, но старательно одеваются, причёсываются. По совету матери — оба в белых свитерах, которые прислал из Англии отец.
— Папе не скажем, что ты зимой учился на «плохо», — решила Оля, поправляя сзади прямые стриженые волосы.
— Ещё бы говорить! Перешли оба в четвёртый — и ладно, — сказал Толя. — А театр весь уложила? Ничего не оставила?
Оля пошарила рукой в облезлой кошёлке, осмотрела снаружи.
— Всё-то всё, да только… Мама, дай твою новенькую сумку, не испортим. Пускай папе всё, всё понравится! Воображаю, он обрадуется, что у нас театр!
Во всей школе никто больше не умел делать таких смешных кукол, вырезать из картона такие декорации. Даже из других школ приходили смотреть кукольный театр близнецов.
Оля придумывала сказки, а Толя всё мастерил для спектакля.
И они решили показать отцу маленькую сказку. Похвастаться своей работой.
Нина Васильевна не пожалела новой сумки и помогла аккуратно уложить туда кукол и декорации. Близнецам так хочется отлично выглядеть при недолгом свидании.
Целый год они ждали встречи с отцом. И наконец-то увидят весёлого, красивого папу, которым так гордятся. Ведь он прославился чуть не на весь мир.
Удивительная получилась история: был самый обыкновенный человек, работал фотографом, тоже обыкновенным, а вечерами ходил в самодеятельный драмкружок. Тоже обыкновенный, при небольшом клубе.
И вдруг пригласили отца близнецов сниматься в кино, на главную роль. И картина получилась такая интересная, удачная, что ей дали премию на международном фестивале.
Знаменитому артисту стало не до своих детей. Разъезжал по всему свету, в Москве долго был. Семье отправлял много денег, посылки. А теперь вернулся в Ленинград, но гостит да гостит у приятеля, тоже артиста. Им весело и удобно в отдельной квартире. Денег продолжает давать сколько нужно.
А для близнецов как-то времени не остаётся… Вот только сегодня, в четыре, возле обувного магазина, под часами.
Оля с Толей прибежали к месту свидания на двадцать минут раньше. Не надо отцу ждать, и вообще интереснее увидеть его издали, посмотреть, как подойдёт.
— Вдруг он нас не узнает? — испуганно спросила Оля.
— Мою сестрицу, вот такую, ясно, не узнает. — Толя вытаращил глаза и надул щёки.
— Хватит попугайничать! Гляди, какие туфельки. Догадался, зачем папа сказал: к магазину?
— А то нет. Купит нам. Мне — вот те полуботинки.
— Мне — жёлтенькие туфли. Они лучше всех, — сказала Оля. — Только просить не будем. Если папа сам. Не смей первый говорить, слышишь?
— Нашла кого воспитывать. Зачем бы он сюда? Купит нам, конечно.
Оба ткнулись носами в витрину и стали разглядывать обувь, выбирая всё новые и новые пары.
Когда на часах стало без трёх минут четыре, близнецы повернулись к витрине спиной и сразу позабыли о туфлях и полуботинках.
Они искали глазами высоких светловолосых мужчин, хорошо одетых. Оля вздрогнула, шагнула вперёд… Нет, ошиблась. У отца такое весёлое, замечательное лицо. Нет, не тот человек.
— Столько народу, можем пропустить. Ты тут стой, а я — на краю панели. С двух сторон последим, — сказала она.
Толя не стал, как обычно, возражать, а молча кивнул. Ещё не раз дети вздрагивали и срывались с места и потом смущённо улыбались друг другу.
В двадцать минут пятого Толя мокрыми от волнения руками пригладил волосы и посмотрелся в витрину.
— Придёт, не может не прийти. Мало ли — задержался… Вот он! — Толя кинулся наперерез мужчине в сером костюме.
Мужчина недовольно посмотрел на Толю, отстранил локтем и заторопился дальше.
Больше часа близнецы провели на солнцепёке. Свитера кусали шею, невыносимо хотелось пить. По очереди сбегали в ларёк с газированной водой.
В половине шестого Толя молча взял у Оли набитую декорациями и куклами сумку. Так же молча повернулся и зашагал в противоположную от дома сторону.
— Куда, подожди! — закричала Оля, догоняя его. — Папа ещё придёт, увидишь, обязательно! Он рассеянный, может, перепутал. Сказал маме — в шестнадцать, а явится в шесть. Подождём!
Но Толя уже завернул за угол, и девочке пришлось бежать изо всех сил, чтобы не потерять брата из виду.
— Отвяжись ты, наконец! — устало сказал Толя.
Оля потянула носом вместо ответа и огляделась. Совсем незнакомые места. Она прочла на табличке название улицы и сразу же забыла. До чего устала. Ноги заплетаются… Сколько времени они кружат по городу? Сначала бежали, бежали, а теперь уже еле бредут.
— Давай, Толя, я понесу, — сказала она и взялась за ручку сумки.
— Не трогай, я сам. И чего привязалась хвостом? Катись домой.
— Так размахиваешь сумкой, что весь театр поломается.
— Пускай ломается. Наплевать на всё.
— А мне вовсе не наплевать. Всем так нравится… Помнишь, ребята из первого «а» хохотали? Особенно — когда щенок песню поёт…
Толя остановился и с яростью сказал:
— Замолчи, не смей про это!