— Верно, — сказала Татьяна.
— Эх, на свадьбе погуляем!
— К нему сегодня невеста приезжает, — сказал, не оборачиваясь, идущий впереди Валерий Салуев.
От неожиданности Татьяна даже остановилась.
— Откуда ты знаешь?
— А вы на трубы поглядите.
Она поглядела на трубы офицерского домика. Над одной трубой дымок еле вился, зато из другой валил вовсю. Конечно, это лейтенант Кин натапливает свою половину дома. Стало быть, солдатский телеграф сработал с обычной точностью. Невесту Кина ждали к концу недели, но, очевидно, она смогла выехать раньше.
Татьяна еще не была знакома с ней, только видела на снимках, которыми Кин завесил стены двух комнат. Рамки были одинаковые — он сразу купил штук десять в леспромхозовском магазине, — а фотографии разные: Галя на улице, Галя с книгой, Галя на пляже, Галя — просто портрет, Галя выглядывает из окна машины... Красивая девушка, и понятно, почему Кин влюблен в нее по самую маковку.
Три недели назад он зашел к Дерновым и, стесняясь и краснея, попросил разрешение на вызов. Потом, все так же краснея, сказал, что нельзя ли ей будет ночевать у Дерновых. Или он будет ночевать здесь, если удобно... Татьяна почувствовала, что Дернов вот-вот ляпнет что-то не то, и успела опередить его. Конечно же, можно! Слава богу, три комнаты, хоть на велосипеде катайся. Дернов все-таки хмыкнул:
— Ну, наверно, она едет не для того, чтоб на велосипеде кататься.
Татьяна шлепнула его по затылку, и Дернов сказал своему заместителю:
— Видишь? А ты туда же — жениться!
— Так ведь все равно не отговорите, Владимир Алексеевич, — сказал Кин. Он так и сиял, будто светился от одного предчувствия того, как она приедет, как войдет в их будущую квартиру, что скажет, как улыбнется. Татьяна знала: он пишет ей каждый день, и временами ей становилось чуть грустно оттого, что в ее жизни ничего этого не было — ни каждодневных писем, ни томительного ожидания...
Не заходя к себе, только положив на крыльцо вещи, она обошла дом и постучала в дверь. Кин крикнул: «Входите», — и она вошла в густые запахи свежевымытых дощатых полов, распаренных березовых веников и одеколона «Эллада», который только и признавал Кин.
— Вы что же, «Элладой» пол мыли? — спросила она.
— А что? — в свой черед спросил из комнаты Кин. Татьяна засмеялась. Она смеялась, прислонившись к дверному косяку и представляя себе, как он ходил из комнаты в комнату и брызгал по углам «Элладой». Когда она возвращалась сюда, домой, из Ленинграда, полы тоже были вымыты и тоже пахло одеколоном — все мужчины одинаковы.
Кин вышел и стоял, не понимая, почему она смеется.
— Ладно, — сказала Татьяна. — Вы к поезду поедете? Значит, я успею. Какие она пироги любит?
— Пироги? — переспросил Кин. Он был какой-то ошалевший от того, что уже сегодня приедет Галя, и все вопросы словно бы доходили до него с трудом. — Про пироги я еще не знаю.
— Чем же вы думаете ее угощать?
В одних шерстяных носках (чтоб не пачкать пол даже тапочками) Кин метнулся на кухню, и Татьяна издали глядела, как он снимает крышки с кастрюль и распахивает дверцу холодильника. Вот, уха из хариусов, сам наловил, и дикая утка, тушенная с яблоками, как полагается — все по книжке! «А все-таки Володьке повезло, что прислали именно его», — подумала Татьяна.
— А это можно есть? — фыркнула она и тут же спохватилась, что, наверно, сейчас не время шутить по поводу утки, приготовленной в строгом соответствии с наукой. — Я все-таки сделаю еще пирог с капустой. А может, с рыбой? Ленинградцы любят с рыбой. Жаль, еще не зима. Зимой бы котлет из свежей лосятины сделали или зайца.
— Ну, — сказал Кин, — не все сразу. У нас еще не одна зима впереди. Давайте уж с капустой, Татьяна Ивановна.
Она улыбнулась, выходя от Кина. Капуста у Дерновых была своя. Маленькие кочешки все-таки успевали вырасти до первых заморозков. А улыбнулась она потому, что вспомнила — приехала сюда и решила посадить цветы возле дома. Вскопала клумбу, посыпала золой из печки, посеяла, полила... Потом жена старшины спросила ее:
— У тебя здесь что?
— Кажется, левкои, — неуверенно ответила Татьяна.
— Осенью пироги с твоими левкоями печь будем.
Так и вырос в тот первый год дурацкий газон с круглыми кочнами.
Она поймала себя на том, что тоже немного волнуется. Ей хотелось, чтоб Галя не испугалась сразу, как испугалась девять лет назад она сама: кругом лес, болота, телевизора нет, а тогда даже электричества не было, и свет давали только тогда, когда работал дизель — для прожектора. Кино привозят раз в неделю. Работа — только на сплаве, и то пять месяцев в году. Хорошо, если у них скоро появится ребенок — день будет занят с утра до вечера...
Она достала шерстяной костюм, который надевался лишь по праздничным дням. Надо будет сделать укладку. Пусть видит, что здесь не какой-нибудь глухой медвежий угол, и женщина здесь может оставаться женщиной. И еще — как следует убрать квартиру; Галя, скорее всего, будет ночевать здесь. «Господи, — подумала Татьяна, — я как будто хочу ее обмануть... Зачем?»
Конечно, она успеет и с пирогами, и с кремовыми булочками, — а подумать только: тогда, девять лет назад, пироги ей с отцом готовила соседка, а пирожные покупались в «Севере» на Невском...
...Вечер был жарким, а ночь теплой. Впрочем, даже не ночь, а та удивительная ленинградская пора, когда на светлом небе замирают вытянутые облака, розовые от ненадолго ушедшего солнца. Проходит час или полтора — облака начинают гореть, вспыхивать и уплывать чудесными рыбинами. Колдовская, пленительная ночь, и разведенные над Невой мосты, и перекличка буксиров, и крик чаек, — и вдруг тишина, когда, кажется, слышен шорох уплывающих облаков, которому вторит только плеск Невы у гранитных спусков.
А если тебе к тому же всего-навсего двадцать, и только что закончен техникум, и позади праздничный вечер — с музыкой, танцами, цветами, тем безудержным весельем, когда чувствуешь себя словно на гребне несущейся волны — просто здорово! Мир прекрасен, и люди в нем прекрасны, и вся-то жизнь еще впереди, и работа — здесь, в Ленинграде, и не где-нибудь, а в книжном магазине на Литейном.
— Вот что, гении книготорговли, — сказала после вечера первая красавица техникума Ирина Колесникова. — Не будем нарушать ленинградскую традицию. Гуляем по Неве до утра. Ничего, успеете выдрыхаться.
— Ирка ищет приключений, — заметила длинная, угловатая Валентина Шишова, прозванная за непомерный рост Валькой Аксельраткой. — Ей поклонников мало.
— Мало, — тряхнула рыжей головой Ирина. — Вперед, к новым впечатлениям и приключениям! В такие ночи происходят самые главные чудеса.
— А можно найти кошелек с лотерейным билетом, по которому выиграешь «Волгу»? — спросил кто-то.
— Все можно, — уверенно ответила Ира. Она не допускала никаких возражений. Здесь она была единовластной хозяйкой. Девчонки подчинялись ей. Даже те, кто втайне завидовал и ее рыжей копне, и большим синим глазам, и действительно обильным поклонникам, начиная от более или менее известного режиссера и кончая студентами филфака, где тоже есть дай бог какие девушки!
Уже на Неве Ира вспрыгнула на парапет.
— Гении книготорговли, — сказала она. — Чудеса начнутся через несколько минут. Оглядитесь и скажите: что вы видите?
Татьяна огляделась. Была Нева, спокойная, не тронутая ветром. Были розовые облака и чайки, стремительно, с размаху падающие в темную воду. Поодаль стояло человек пять или шесть рыбаков, замерших над своими закидушками. И еще — тишина, такая тишина, что казалось, вот-вот на самом деле должно произойти нечто необыкновенное — сразу, вдруг, — и само ожидание этого необыкновенного оказалось чуть жутковатым, перехватывающим дыхание.
— Ничего не видите? — сказала Ира. — Вон у сфинксов сидит одинокий офицер. Кто пойдет знакомиться?
— Тоже мне — чудо! — фыркнула Валька Аксельратка. — Лейтенантик! Если бы маршал сидел — другое дело.
— Между прочим — зеленая фуражка, — сказала Ира. — Мне здорово пойдет. Никто не хочет? Тогда я сама.
Она спрыгнула и пошла к офицеру, размахивая руками и постукивая каблучками о гранит набережной. Девчонки повалили следом. Было просто забавно, что придумала Ирка. Никакого чуда, конечно. Просто сидит лейтенант и, вдобавок ко всему, водит по лицу механической бритвой — должно быть, от нечего делать. И чемоданчик стоит возле ног.
— Молодой человек, — сказала Ира. Лейтенант повернулся и встал, продолжая бриться как бы по инерции. Глаза у него сделались круглыми — двенадцать девушек глядели на него насмешливо, в упор, и он растерялся, конечно, под этими взглядами. — Вы пограничник? — спросила Ира. — Значит, охраняете нас?
— Значит, охраняю, — ответил лейтенант, опуская руку с бритвой.
— Граница на замке, — прогудела сверху Валька Аксельратка. — А шпионов вы ловили?
Лейтенант уже справился со своим смущением. Татьяна увидела, как его лицо переменилось, — вернее, переменилось выражение глаз, и тоже стало насмешливым.
— Вон, — кивнул он на рыбаков. — Они за два часа ни одного завалящего окуня не поймали, а вы говорите — шпионы.
— Так, со шпионами ясно, — сказала Ира. — Может быть, мы вам мешаем, и вы кого-нибудь ждете?
— Жду, — усмехнулся лейтенант. — Десяти ноль-ноль.
— Красивое имя! — мечтательно сказала Ира.
— Просто она должна прийти в десять ноль-ноль, — неожиданно для себя сказала Татьяна. Ей уже нравилась эта игра. Ей нравилось, что лейтенант уже не стоит этаким столбом, а тоже принял их игру. — Я угадала?
— Нет, — засмеялся лейтенант. — Просто в десять ноль-ноль я должен представиться начальству, а потом уеду охранять вас.
— Девчонки, — сказала Ира, — да ведь он тоже, кажется, только что вылупился! Кончили училище? И уже, наверно, целых два дня лейтенант?
— Три, — кивнул тот. — А почему вы в грустном одиночестве? У вас девичник?