— Господи! — шутливо всплеснул руками Дернов. — Кого же мне ругать будет? Куда ни посмотришь — всюду начальство!
И Татьяна, которая с напряжением ждала, как Дернов отнесется к тому, что она отдала на заставу книги, облегченно вздохнула: все в порядке, все хорошо, Дернов весел... Уже сходя с крыльца, он остановился и, взяв жену под руку, тихо сказал:
— Молодец, Танюша!
— Ты хвалишь меня за то, что я избавила тебя от заботы о полках?
— Нет. Просто ты очень здорово сделала. Я бы ни за что не догадался.
— Вот и я пригодилась, — улыбнулась она. Вдруг хлопнула дверь, она обернулась — Огонек выскочил на крыльцо и бегом спустился по ступенькам. Должно быть, что-то забыл. Она ждала. Огонек бежал, потом пошел шагом, поднес руку к фуражке и спросил Дернова:
— Товарищ лейтенант, разрешите обратиться к Татьяне Ивановне?
— Обращайтесь, — фыркнул Дернов. — Только знаете, как говорят? Жена офицера всегда на звание старше мужа.
У него и впрямь было отличное настроение.
Огонек, словно не расслышав и не улыбнувшись даже, сказал очень серьезно, почти торжественно:
— Спасибо вам от лица всей заставы. Обязуемся беречь книги и проводить конференции с обсуждением.
— Вот и хорошо, — снова фыркнул Дернов. — Но если вы к своему духовному развитию добавите физическое... — Татьяна предупреждающе сжала его руку, и Дернов не договорил. — Ладно, Ершов, идите.
В сенях, опустевших после того, как отсюда унесли ящики с книгами, он обнял Татьяну. Он целовал ее быстро и жадно, а она смеялась, жмурилась, подставляя ему лицо, губы, и все, что волновало ее, заставляло нервничать, — все ушло: это был ее, хороший, добрый, нежный Дернов, она любила его, и к этому чувству сейчас примешивалось другое — чувство законченного, пусть маленького, но очень важного и необходимого для других людей дела...
Татьяна открыла дверь. На крыльце стояло ведро, из него торчали рыбьи хвосты. Там, в ведре, было семь или восемь хариусов — больших, с жирными темными спинами. Кто-то из солдат наловил и принес, а постучать постеснялся. Она улыбнулась, вываливая рыбу на кухонный стол: такой подарок она получала впервые, и не трудно было догадаться за что — конечно, за книги. Но куда столько рыбы! Впрочем, Аня умеет солить, надо будет засолить этих хариусов; говорят, соленые, они не хуже семги.
Все-таки ей было приятно получить такой подарок, что ни говори.
Но тут же она завернула три штуки в газету. Сегодня Дернов ехал на совещание в комендатуру, она увязалась за ним, машина будет через час. Они успеют зайти в «смешторг». Деньги есть. В самую пору купить тот шкаф-сервант, гэдээровскую «Хельгу». Ну, а грузовую машину Дернов вполне может попросить у коменданта.
Эти завернутые в газету рыбины предназначались для Антонины Трофимовны. Не потому, что Татьяна считала себя чем-то обязанной ей, — просто хотелось сделать что-то приятное. И когда Дернов зашел за ней, она сказала, передавая ему сверток:
— Сначала заедем на почту. Кстати, кто из солдат сегодня рыбу ловил?
— Я отпускал троих, — сказал Дернов. — А к чему это тебе?
Она открыла дверцу кладовки. Дернов увидел рыбу и нахмурился.
— Ни к чему это, Таня, Взятка не взятка, а...
— Глупенький, — рассмеялась она. — Это же от сердца. И если уж ты просишь не вмешиваться в твои дела, оставь мне мои. Пусть у нас с солдатами будут свои отношения. Идем.
Дернов ничего не ответил. То ли согласился, то ли не хотел спорить. Скорее всего — согласился: Татьяна уже знала, что уступать он не умеет. Но в машине он ехал молча и, если Татьяна обращалась к нему с какими-нибудь вопросами, отвечал односложно: «да», «нет», «не знаю», «посмотрим»... Тогда она тоже замолчала. Очевидно, Дернов все-таки даст выволочку тем троим, которых отпускал сегодня ловить рыбу. Татьяна тоскливо подумала, что она никак не сможет предотвратить его разговор с солдатами: уговаривать же Дернова не делать этого было бы бессмысленным. Тем более при водителе.
Машина шла медленно; водитель был осторожным и старательно объезжал все выбоины. Дернов, сидящий рядом с ним, не выдержал.
— Дай-ка мне руль, — резко сказал он. — А то едешь, как на собственные похороны.
— Товарищ лейтенант...
— Ничего, ничего, здесь на пятьсот километров ни одного инспектора ВАИ.
«Зачем он это сделал?» — думала Татьяна, судорожно цепляясь за сиденье. Машину мотало, но Дернов не сбрасывал газ. Казалось, ему доставляла наслаждение эта гонка по плохой лесной дороге. А Татьяна и не знала, что он умеет так лихо водить машину. Но зачем это ему понадобилось?
Не знала она и другого.
Капитан Салымов, вернувшись из отпуска, начал лихорадочно готовиться к инспекторской. Он делал это слишком нервно; должно быть, на нынешнюю проверку капитан возлагал особые надежды — во всяком случае, от его былой неторопливости и размеренности не осталось и следа. Все действия лейтенанта Дернова он одобрил: да, правильно, надо было приучать солдат к физическим нагрузкам, да, правильно, держать их в состоянии постоянной готовности, да, правильно, укреплять дисциплину... Дернов, выслушивая эти похвалы, усмехался про себя: а чего же вы раньше сами не делали этого, товарищ капитан? Ждали меня? Конечно, он отчетливо понимал, что в случае, если инспекторская пройдет хорошо, капитан Салымов всю удачу припишет себе, ну, а в случае каких-нибудь неполадок вину можно будет свалить на заместителя. Я, дескать, был в отпуске, а лейтенант Дернов недосмотрел, не доделал, не справился...
Быть может, по молодости лет Дернов еще придумывал себе людей. Внутреннее раздражение, которое вызывал в нем капитан Салымов, после его возвращения только усилилось. Капитан мешал ему. Дернову казалось, что нервозность начальника заставы передается солдатам и то, что ему удалось сделать за полтора месяца, пока Салымова не было здесь, рушится. Первые же зачетные стрельбы словно бы подтвердили это его ощущение.
Солдаты стреляли не очень хорошо. Салымов стоял, делая пометки в своем блокноте и ни во что не вмешиваясь: стрельбы проводил Дернов. Это было вчера. Когда на огневой рубеж вышел Ершов, лейтенант хмуро сказал: «Стрельба одиночными, пять патронов...» Ершов начал стрелять и мазал отчаянно. «Не так, не так! — досадливо сказал Дернов. — Что, вас на учебном пункте ничему не научили? Ефрейтор Линев, покажите, как надо стрелять».
Вот тогда-то капитан Салымов, взяв Дернова под руку, отвел его в сторону. «Ошибка, товарищ лейтенант. Вы не должны просить кого-то... Вы были обязаны показать сами».
Дернов поглядел на Салымова — тот ответил спокойным, даже, пожалуй, жестким взглядом. Дернов не имел права спорить. Но ему стало неприятно, что Салымов сделал это замечание. Он крикнул: «Отставить, ефрейтор! Я сам...» Должно быть, злость помогла: все пять пуль, выпущенных из ершовского автомата, пробили белый фанерный силуэт, «Вот так надо стрелять, Ершов. Не рвите спусковой крючок, задерживайте дыхание...»
Конечно, Салымов был прав, но Дернов не мог и не хотел признать это. Ничего плохого не произошло, если бы Линев выполнил его приказ. А солдаты, конечно, догадались обо всем и наверняка посмеиваются между собой — вот и лейтенант получил «фитиля», не все нам получать от него! И та неприязнь, которую Дернов с самого начала испытывал к начальнику заставы, усилилась и стала прочной.
Вот почему Дернову понадобилась эта гонка: она успокаивала нервы.
Ничего этого Татьяна не знала и облегченно вздохнула, когда они выехали на шоссе и неимоверная тряска прекратилась. Дернов жал и жал на газ; в щелях брезента, накрывавшего «козлик», свистел встречный ветер.
— Значит, тебе на почту? — крикнул, не оборачиваясь, Дернов.
— Да.
Он затормозил возле почты и вышел сам, доставая сигареты.
— Только по-быстрому, Таня.
Со свертком она поднялась на крыльцо, толкнула дверь. Антонина Трофимовна была на месте и встала, когда Татьяна подошла к барьеру.
— А я только что думала о тебе, — сказала Антонина Трофимовна. — Сидела и думала почему-то...
— Это вам, — сказала Татьяна, протягивая сверток. — Как вы... живете?
— Живу, — пожала плечами Антонина Трофимовна. — Что мне сделается? Спасибо тебе, девочка. А ты вроде бы похудела.
Они разглядывали друг друга, будто две давние подруги, не видевшиеся бог знает сколько времени, и Татьяна заметила, что в Антонине Трофимовне что-то переменилось. В тот раз у нее не были накрашены губы, и прически не было — а теперь и прическа есть, и губы тронуты помадой, и от этого Антонина Трофимовна выглядит моложе, свежее, даже веселее...
Увидеть это было уже само по себе достаточным для Татьяны.
— Ну, и хорошо, — сказала она. — А знаете, когда я тогда с Михаилом Евграфовичем ехала, мы о вас говорили.
— Знаю, — сказала Антонина Трофимовна, отворачиваясь.
«Стало быть, он был еще раз и рассказал!» — успела подумать Татьяна.
— Он, по-моему, очень славный человек. Вы передайте ему привет, пожалуйста. Что-то он давно на заставе не показывается.
— Работает много. Лес-то большой.
Перегнувшись через барьер, Татьяна обняла Антонину Трофимовну, и та смущенно забормотала: «Ну что ты... Ну вот, девчонка! Всю прическу мне испортила».
— Так вы передайте ему привет, — уже лукаво крикнула от дверей Татьяна.
Нет, здесь уже все хорошо, все в порядке! Антонина Трофимовна улыбалась ей по-прежнему смущенно, словно растерявшись от того, что эта девчонка так легко и быстро разгадала ее тайну. Господи, да какая здесь тайна! Раз поглядеть — и все ясно и понятно!
— Ты чего такая сияющая? — спросил Дернов, когда они снова садились в машину.
— Так, — сказала Татьяна. — Я люблю, когда людям хорошо.
— Две-три рыбины осчастливили твою телеграфистку?
— Если бы рыбины! — засмеялась она.
Дернов не стал ее расспрашивать ни о чем. У него еще было время до совещания. Можно было ехать в магазин и купить наконец эту полированную, роскошную, сверкающую «Хельгу»...