ными. Голубой отсвет падал на материнские руки, остро отточенные нот ти тянулись к длинным густым волосам, телевизор смеялся и говорил о любви. Он был включен в их доме всегда.
Вероничка, ассистент доктора Рыбина, вышла в холл, стягивая с лица медицинскую маску, и остановилась, привлеченная фразой из шоу. Она стояла, не двигаясь с места, глядя в экран, как загипнотизированная, пока реклама не избавила ее от наваждения. Тогда Вероничка налила себе чай и ушла.
После рекламы началась вторая часть. Женщина по фамилии Пиха — располневшая, блеклая, с расплывшимся лицом — рассказывала историю, напирая на слово «беда». Ее «мальчик», двадцатилетний заморыш с огромным КаДьпсом и бессмысленным взглядом испуганных глаз, Молча стоял рядом. За два месяца он попал в четыре аваРии, в каждой из которых погибли люди.
— Его теперь уволить хотят… — рассказывала мать. Слезы текли по ее щекам. — Мол, будто водитель плохой.
А как плохой, если по всем делам он только свидетелем? Даже полиция его не винит.
— Простое ли это невезение? — обратилась к камере Анна. — Или, может быть, кто-то проклял фуру, на которой ездит Борис? Мы узнаем об этом от наших медиумов.
Черноволосый актер стоял рядом с Анной на фоне яркого борта фуры. Он был одним из тех, кому в конце программы предстояло оценивать работу участников. Медиумы один за другим рассказывали про большегруз. Актер смотрел удивленно и восторженно.
— Непостижимо! Просто в голове не укладывается! — говорила в камеру Анна настойчивым, слегка истеричным тоном.
Мельника показали четвертым или пятым. Полине не понравился его болезненный, напряженный вид. Говорил он неуверенно, и она почувствовала разочарование. Как только испытание для Мельника закончилось, между Полиной и экраном возникла высокая мужская фигура.
— Да? — Полина подняла глаза и увидела пациента, бывшего на прошлой неделе. — Вы записаны?
— Нет, — ответил он, — Просто решил зайти и посмотреть, не работаете ли вы сегодня.
— Отойдите, — Полина нахмурилась и наклонилась в сторону, чтобы видеть Мельника. — Вы мне мешаете.
— Но, может быть…
— Нет.
Мужчина наклонился, оперся ладонями о стол, и Полине пришлось посмотреть на него. У него оказались чудесные глаза: умные, живые, жемчужно-серые.
— Почему? — спросил он. — Я ведь просто хочу вас куда-нибудь пригласить.
Полина вздохнула.
— Это ни к чему не приведет, — сказала она — Я не живу с другими людьми. Я не терплю ссор, особенно когда повышают голос. Я умная и способна на многое, но не хочу ни учиться, ни менять место работы. И я никогда не отращу волосы.
Мужчина улыбнулся так обезоруживающе, что у Полины сжалось сердце.
— Вы, оказывается, трусиха. Я-то думал, что девушка, которая рискует постричься так коротко, должна быть очень смелой.
— Перестаньте! — Полина почувствовала, что злится, и это ее удивило. С тех пор как они с матерью разъехались, она всегда была очень спокойна. — Разве может быть трусом человек, который рискнул остричься, имея такое лицо?
Полина провела рукой по колючему ежику волос. Мужчина стоял на месте и спокойно смотрел на нее. Полине стало стыдно.
— Хорошо, — сказала она. — Давайте знакомиться. Кто вы по профессии?
— Гинеколог, — ответил он.
— В частной, я надеюсь, клинике?
— Нет, в обычном роддоме. Так я подъеду за вами к восьми? Вы же заканчиваете в восемь?
Она неуверенно кивнула.
— Как вас зовут? — спросил он.
— Полина.
— Кирилл.
— Рада за вас.
Он отошел от стойки, потом остановился и спросил:
— Один только вопрос: почему вы боитесь отрастить волосы?
Полина хотела отшутиться, но не смогла.
— Не все страхи иррациональны, — ответила она, — Когда взрослый человек берет маленького за косу и поднимает от пола, и когда кажется, что от головы отрывайся кожа… Ты не хочешь потом ни повторять этого, ни помнить об этом. Так что сто раз подумайте, перед тем как заехать за мной.
Кирилл ушел. Полина подумала, что он не вернется. Но в восемь вечера он ждал ее перед стоматологией. В его руках не было цветов, и это успокоило Полину. Хотя и немного огорчило тоже.
В фургончике, где сидели медиумы, на полную мощность работал кондиционер. Мельник спрятал в рукава покрасневшие от холода руки. Рядом с ним сидели Айсылу и злая старуха с цветком на кофте. От старухи удушающе пахло пряными духами.
Напротив оказались огромный парень, голова которого едва не касалась потолка, и бледная девочка с прямыми волосами. Все напряженно молчали. Парень старался ни с кем не встречаться взглядом. Ундина шевелила губами, будто повторяла про себя стихи, и смотрела на Мельника внимательным, но совершенно бесстрастным взглядом, от которого ему становилось не по себе. Он прикрыл глаза и сосредоточился на поисках тепла, искал внутри себя его источник, бродил, будто по бескрайнему лесу в поисках одинокого костра, — и не мог его найти.
— Слава, улым, чем тебе помочь? — встревоженно спросила Айсылу.
— Все в порядке, — ответил он.
— Знала бы, термос бы взяла. Чайку, медку, хлебушка…
— Не переживайте, Айсылу. Я справлюсь.
Он открыл глаза, чтобы не пугать ее.
Парень напротив заметно нервничал. Он вжимал голову в плечи, мял огромные, покрасневшие от жары ладони и отчаянно потел. На его плотной рубашке все шире расплывались серые влажные круги.
Рядом с ним ундина, тонкая, будто сплетенный из неотбеленных нитей канат, казалась еще более хрупкой. От нее пахло свежестью утренних, едва распустившихся цветов и прохладной рекой, но в ее молодом лице не было детской живости. Глаза смотрели неподвижно, она вся была погружена в свои мысли, и казалось, будто внешний мир не имеет для нее значения. Она оживала ненадолго, схватывала что-то извне, забирала с собой и там, внутри себя, обдумывала. Мыслила она не словами, а образами. Мельник видел их, они вспыхивали и таяли очень быстро и были похожи на призраки. Его собственный образ тоже мелькал среди них: Мельник нравился ундине.
Первым на испытание ушел парень, потом — ундина и, наконец, Айсылу. Остальные участники сидели, наверное, в каком-то другом фургоне, и Мельник остался один на один со старухой. Холод подступил еще ближе. Мельник снова закрыл глаза и отправился на безнадежные поиски костра, но вдруг что-то острое впилось ему в колено. Он вынырнул из темного заснеженного леса и увидел короткий палец с распухшими суставами и остро отточенным ногтем: старуха тыкала в него этим пальцем. Увидев, что Мельник смотрит, она сказала:
— Уж при мне-то мож’шь не выеживаться. Сидит он, в пальто кут’ца. Кого дуришь?
На счастье Мельника, дверь фургончика распахнулась, и его пригласили на съемку. Мельник вышел из машины и почувствовал, как жаркое летнее солнце согревает его плечи. К месту съемки пришлось идти по полю. Стрекотали кузнечики, опьяняюще пахло скошенной травой. Вслед за сопровождающим — молодым человеком в белой футболке и кепке с логотипом компании — Мельник дошел до оживленной трассы. Возле обочины стоял огромный грузовик. Его передний бампер был помят и покрыт черными шрамами. Рядом с машиной Мельник увидел Анну, актера, которого угадывали в Первой части, и еще двоих: полную женщина неопределенного возраста и молодого парня. Вокруг суетилась съемочная группа. Мельник нашел глазами Иринку и улыбнулся ей. По ее губам скользнула тень ответной улыбки.
— Что вы можете сказать об этой машине, Вячеслав? — спросила Анна, и Мельник сосредоточился на грузовике.
Он сразу понял, что молодой человек — водитель. Не хозяин, а именно водитель. Мелькнуло увесистое, уверенное имя Фред. Так водитель звал свою машину. Следом потянулось что-то темное и неясное. Мельник поднял глаза и увидел силуэт на пассажирском сиденье, но не успел понять, к чему это видение: все исчезло. Машину заволокло плотным туманом, в котором ничего не получалось разглядеть. Мельник силился прорваться сквозь густую пелену, и напряжение отнимало у него остатки тепла, подаренного жарким июльским солнцем. Мельник понял, что балансирует на краю, и отступил. Насти на съемочной площадке не было, и он лихорадочно искал голову, в которую можно было бы залезть. Мельник тронул мысли ближайшего оператора, но и там была та же молочная муть, в которой проскакивали не имеющие отношения к грузовику образы домашнего борща и загорелой худенькой девчонки с желтой, как у одуванчика, головой.
— Вячеслав? — спросила Анна.
Мельник взглянул на нее, и она отшатнулась, будто спасаясь от удара в лицо. Ее голову наполнял тот же туман.
— Вячеслав, вы скажете нам сегодня хоть что-нибудь?
— Да, сейчас, — ответил он и поднес к лицу онемевшие от холода ладони.
За его спиной Анна отступила к съемочной группе. Согревая ладони дыханием, Мельник видел, что она пьет воду и обмахивается веером. Время уходило, и он решил попробовать узнать что-нибудь от женщины, стоящей рядом с водителем. Еще не коснувшись ее, он понял, что она приходится тому матерью. Она была закрыта меньше остальных, наверное, потому, что меньше других думала о грузовике. Стоя под палящим солнцем на раскаленной дороге, глядя на стройных молоденьких ассистенток, на ухоженную, дорого одетую Анну, мать водителя вспоминала, что тоже была когда-то хороша собой. Она представляла себя счастливой молодой женщиной с густыми каштановыми волосами, одетой в красивое зеленое платье. За руку она держала сына, которому тогда было года четыре. Мальчик смотрел на маму счастливыми веселыми глазами и совсем не походил на мрачного, замкнутого в себе человека, в которого вырос.
— Вячеслав? — еще раз спросила Анна.
Дольше тянуть было нельзя. Мельник указал на молодого человека:
— Вы — водитель фуры. Это — ваша мама. Вы называете машину Фред.
Мельник замолчал, но на него смотрели, ожидая, что он скажет еще что-нибудь.
— Вы были очень красивой в молодости, — добавил он, обращаясь к матери. — И у вас было зеленое платье.