И я один видел эту бойню своими глазами.
Савлу показалось, что он сам видит горы дохлых крыс. Кровь стучала у него в ушах, легкие горели.
Крысиный король снова заговорил, но на этот раз обычным голосом, без жутких мертвых интонаций.
– Я открыл глаза и сказал «нет». Я рванулся вперед, прочь от этого ужаса. У меня не оставалось воздуха, мои легкие молили о нем, разрываясь, я выбирался наверх, к свету, и слышал крики сквозь толщу воды, и я рвался вверх и вперед, и наконец моя морда очутилась над водой.
Я глотал воздух, как сумасшедший. Я не мечтал больше ни о чем.
Я повернулся и увидел, что смерти все продолжаются, но пена уже немного опала, и крысы больше не рушатся с неба. Я увидел, что человек с флейтой уходит прочь.
Он меня не заметил.
И я решил, что он должен умереть.
Я выбрался из реки и прилег под камнем. Крики умирающих слышались еще какое-то время, но потом они стихли, и река смыла все следы бойни. Я лежал, пытался отдышаться и клялся отомстить за крысиный народ.
Поэт сравнил меня с Цезарем – дескать, я плыл четыре часа напролет, расплескивая воду[3]. Но эта река не стала моим Рубиконом. Это был Стикс. Я должен был умереть. Утонуть вместе с другими крысами. Может быть, я тонул. Я думал об этом. Может быть, я и не думал тонуть, а может, это ненависть, пропитавшая меня до костей, удержала меня на плаву.
Правда, ублюдки из Гаммельна меня немного порадовали. Эти тупые уроды попытались обмануть дудочника, и я с удовольствием смотрел, как чертовы суки, хлопавшие в ладоши, глядя, как мы идем на смерть, визжали и липли к своим чертовым киндерам, уходившим прочь под звуки флейты. И я позволил себе улыбнуться, когда гора раскрылась и мелкие человечки поисчезали в ней. Они отправились прямо в ад, недоноски, а ведь они даже не сделали ничего дурного, и их ублюдочные папаши и мамаши это прекрасно знали.
Да, это было приятно.
Но мне был нужен этот хренов менестрель. Это он был во всем виноват.
Это он должен за все ответить.
Савл вздрогнул – такая злоба прозвучала в голосе Крысиного короля. От замечаний по поводу невинности детей он решил воздержаться.
– Он пожирал птиц небесных и дразнил меня, а я сходил с ума от бессилия, – Лоплоп говорил тем же задумчивым голосом, что и Крысиный король, – я сбежал в Бедлам, я забыл, кто я такой, я считал себя сумасшедшим, который вообразил себя Птичьим королем. Долгое время я гнил в клетке, а потом вспомнил, кто я, и вырвался на свободу.
– Все мои пауцишки, все сколпионы ушли вслед за ним из дволца в Багдаде. Он звал меня своей дудкой, и я сосел с ума, и мне было очень, очень больно. И все мои паучки видели, – тихо сказал Ананси.
Флейтист без всяких усилий лишил могущества всех троих. Савл припомнил презрение крыс в канализации.
– Поэтому крысы тебя не слушаются? – прошептал он, глядя на Крысиного короля.
– Когда Лоплопа и Ананси схватили, некоторые выжили и видели их страдания. Видели, как Лоплоп обезумел, видели, как пытали Ананси. Они стали свидетелями мук своих королей. Разве что слепой этого не увидел.
Мои же крысы, мой народ, не видели ничего. Погибли все до единого. Я тонул с ними, но вода не оставляет ни следов, ни шрамов. По полям и городам разошлась весть, что Крысиный король бежал, бросив свой народ. И они свергли меня. Идиоты! Они не умеют жить без меня! Наступила анархия и безвластие! Нам пришлось бежать в Смог. Наступил хаос. Я полтысячи лет лишен своей короны.
Услышав это, Савл вспомнил умоляющий писк крыс под землей. Он не сказал ничего.
– Ананси и Лоплоп все еще правят. Да, дорогой ценой, да, им пришлось склониться и покориться, но они вернули себе свои царства. Я хочу вернуть свое.
– То есть, – медленно сказал Савл, – ты думаешь, что, если ты уничтожишь Флейтиста, крысы вернутся к тебе?
Крысиный король промолчал.
– Он бродит по свету, – тусклым голосом сказал Лоплоп, – его не было здесь уже сотню лет, с тех пор, как он загнал меня в птичью клетку. Я узнал, что он вернулся, когда недавно призвал своих птиц, а они не явились. Есть только одна вещь, которая сильнее моего зова: его чертова флейта.
– Иногда пауцьки убегать от меня, бутта у них есь длугой хозяин. Плохой теловек велнулся и хотет убить клысюка.
– Понимаешь, сынок, никто, кроме меня, сбежать не смог, – объяснил Крысиный король, – он отпустил Лоплопа и Ананси, опозорив их, показав, кто тут главный. Но ему нужна моя шкура, потому что я сумел уйти. Семьсот лет он пытается исправить свою ошибку. А узнав, что у меня есть племянник, он отправился за тобой. Он почти нашел тебя. Он готов на все.
Ананси и Лоплоп переглянулись и уставились на Савла.
– Кто он? – выдохнул Савл.
– Жадность, – ответил Ананси.
– И алчность, – добавил Лоплоп.
– Его цель – завладеть всем, – пояснил Крысиный король, – он должен поглощать все, что увидит, и поэтому так ненавидит меня за то, что я сумел смыться. Он воплощение нарциссизма. Он доказывает свою важность, высасывая все вокруг.
– Он мозет зацаловать кого хошь, – сказал Ананси.
– Он вечно голоден, – добавил Лоплоп, – он ненасытен.
– Он может выбирать, понимаешь? – объяснил Крысиный король. – Призвать ли ему крыс? Пауков? Собак? Кошек? Рыб? Лис? Норок? Детей? Он может до любого достучаться, очаровать любого, кого захочет. Он просто делает выбор и играет нужную музыку. Он выбирает любого… кроме одного, Савл.
Он не может зачаровать тебя.
Ты и крыса, и человек одновременно. Не совсем крыса и не совсем человек. Он не может зачаровать тебя, Савл. Ты настоящая проблема для него. Ты – мой козырь, Савл, мой джокер. Туз в рукаве. Худший его кошмар. Он не может играть две мелодии одновременно. Не может зачаровать тебя.
Поэтому тебя он просто хочет убить.
Все молчали. Три пары мутных глаз сверлили Савла.
– Не паникуй, сынок. Все еще изменится, – вдруг сказал Король, – нас всех это достало. Хватит с нас. Он высосал и разжевал разум Лоплопа. Он пытал Ананси, и его раны до сих пор болят… пытал на глазах у его народа. А что до меня… он украл мое племя, и я хочу его вернуть.
– Месть, – сказал Лоплоп.
– Месть, – сказал Ананси.
– Месть – это хорошо, – согласился Крысиный король, – пусть чертов флейтист попробует звериной магии.
– Вы трое… – произнес Савл, – это все? Больше никого нет?
– Есть и другие, – ответил Лоплоп, – но с нами их нет. Они не помогут. Кошачий царь Тибальт застрял в ночном кошмаре, и это рассказал нам человек по имени Йолл. Катарис, собачья королева, исчезла, и никто не знает куда.
– Мистел Баб, повелитель мух, ловкий ублюдок и убийца. Я не могу лаботать с ним.
– Есть и другие, но только мы довольно страдали от него и готовы на все, – сказал Крысиный король, – мы начинаем войну. И ты нам поможешь, сынок.
Глава 13
Кай очнулся от стука крови в висках. Каждый удар отдавался где-то в затылке и болью разливался по всему черепу.
Ресницы слиплись от гноя. Он с трудом открыл глаза, но увидел только черноту. Он заморгал, пытаясь понять, что за неясные фигуры тянутся перед ним. Ему показалось, что они уходят очень далеко.
Кай мерз. Он застонал, поднял голову – движение отозвалось болью во всем теле, – покрутил головой в разные стороны, попытался пошевелиться. Руки болели, и он понял, что они голые и вытянуты над головой. Руки что-то держало. Он всмотрелся и увидел толстую грязную веревку, обхватывавшую запястья и уходившую куда-то ввысь. Он висел в воздухе, и руки горели под его весом.
Он дернулся, пытаясь понять, где находится, но ноги его не послушались. Он потряс мутной головой и посмотрел вниз. Увидел, что совсем голый. Член съежился от холода. Та же самая веревка была обвязана вокруг щиколоток. Его растянули в виде буквы Х, он висел в темноте, веревки врезались в лодыжки и запястья. Вокруг свистел ветер. По телу побежали мурашки.
Кай задергался, заморгал, пытаясь понять, где он. Посмотрел себе под ноги. От холодного воздуха в голове немного прояснилось, и он понял, что вокруг все-таки есть тусклый рассеянный свет. Темные пятна внизу стали понятнее. Прямые линии, бетон, болты, шпалы. Железнодорожные пути.
Кай дернулся. Попытался посмотреть себе за плечо.
И закричал от неожиданности. Крик отдался эхом.
За спиной тянулась платформа подземки. Грязная, пыльная, замусоренная, еле освещенная желтоватыми лампочками. Над головой нависали своды туннеля, аркой расходились по сторонам. Справа была стена, слева – край платформы. Веревки, на которых он висел, тянулись к огромным железным костылям, вбитым в кирпич.
Он был распят поперек входа в туннель, там, откуда выезжали поезда.
Кай орал и орал, и только эхо было ему ответом. Он напрасно рвался, пытаясь освободиться от веревок. Он сходил с ума от страха. Он висел голый перед поездом и не мог ничего сделать.
Он кричал снова и снова, но никто не пришел.
Он изо всех сил вывернул голову. Взгляд его метался от стены к стене в поисках какой-нибудь подсказки. Он пытался понять, что это за место. Черная полоса на стене, черная стена над местом для рекламы – пустым. Значит, Северная линия. Краем глаза он заметил кусок знака с названием станции, красного круга, разделенного синей линией. Наплевав на боль в шее и затылке, он извернулся, попытался отвести плечо, чтобы хоть что-то увидеть. Заметил, что слов два, одно над другим.
…гтон ент… ингтон сент… рнингтон ресент…
Морнингтон Кресент. Станция-призрак, странное пространство между Юстоном и Кэмден-тауном над старой Северной линией. Странная маленькая станция, которую закрыли на ремонт в конце восьмидесятых и так больше и не открывали. Поезда замедляли ход, проезжая мимо, и пассажиры видели платформу. Иногда тут появлялись плакаты с извинениями за неудобства и обещанием возобновить работу, иногда на платформе лежали странные предметы, очевидно предназначенные для исцеления недужных станций. Но чаще всего в слабом свете виднелось только название. Станция жила странной полужизнью, она не могла уйти на покой, лживые обещания поддерживали ее существование.