Иногда Лоплоп и Ананси исчезали. Савл оставался с Крысиным королем.
Когда он гулял, лез куда-то или ел, он чувствовал себя сильнее. Он смотрел на Лондон с вершины газгольдера и радостно думал: «И как это я сюда забрался?» Они все реже и реже путешествовали по Лондону. Савл злился. Он научился двигаться быстрее и тише. Он хотел шататься по всему городу, ставить свои метки – он открыл для себя удовольствие поливать стены резко пахнущей мочой и знать, что теперь этот угол принадлежит ему. Запах его мочи изменился. Голос тоже.
Когда Савл просыпался, Крысиный король всегда был рядом. Первоначальное опьянение новым миром, перпендикулярным миру людей, прошло, и Савла мучило мелькание дней. Крысиная жизнь оказалась очень скучной.
Иногда ему еще приходилось чувствовать прилив адреналина, но это случалось все реже и реже.
Он знал, что Крысиный король ждет. Его яростные споры с друзьями стали центром жизни Савла. Шипя и пища, они раз за разом обсуждали, удержит ли паутина Ананси Флейтиста, как лучше отнять у него флейту, позвать ли в качестве прикрытия птиц или пауков. Крысиный король злился. Он был один. За ним не шли войска. Крысы презирали его и не подчинялись его приказам.
Савл узнавал об этих троих все больше и больше и становился все спокойнее.
Как-то вечером он сидел на крыше один, прислонившись спиной к вентиляционной шахте, а Крысиный король шнырял внизу в поисках еды. И тут по стене перед ним прополз Ананси. Савл сидел в тени. Ананси посмотрел прямо на него, а потом оглядел крышу.
«Этому я научился, – лениво подумал Савл, – даже он меня не видит».
Ананси пополз вперед под багровыми облаками, которые клубились, наползали друг на друга и исчезали. Они обещали дождь. Ананси присел на крышу, как всегда, голый до пояса, невзирая на холод. Вынул из кармана пригоршню сверкающих жужжащих насекомых и сунул их в рот.
Савл поморщился, но все же это зрелище его зачаровывало. Удивительного тут ничего не было. Ему показалось, что он слышит жужжание перламутровых крылышек за щеками Ананси. Ананси надул щеки и всосал насекомых внутрь, не жуя. Казалось, что он сосет огромный леденец.
Послышался тихий хруст.
Ананси открыл рот и высунул скрученный в трубочку язык. Резко выдохнул, как будто плевался из трубки, и по всей крыше разлетелся хитин, застучал по ногам Савла. Это были сухие частички мух, мокриц и муравьев.
Савл встал, и Ананси слегка вздрогнул.
– Фто такое, детка, – сказал он ровно, глядя на Савла, – я твоя тут не видел. Тихий мальсик.
Лоплопа удивить было сложнее. Он внезапно возникал из-за дымоходов и мусорных баков, и плащ бился у него за спиной. Уходил он всегда незаметно. Иногда он поднимал глаза к небу и вскрикивал «ой!», и из облаков вдруг появлялся голубь, или стая скворцов, или дрозд, откликаясь на его зов. Птицы нервно опускались ему на запястье, он долго смотрел на птицу, потом поднимал взгляд на Савла или того, кто оказывался рядом, и довольно улыбался. Потом он снова переводил взгляд на птицу и вдруг что-то властно приказывал ей. Она как-то съеживалась, быстро кивала головкой и подчинялась. Тогда Лоплоп становился добрым и справедливым правителем, у которого нет времени демонстрировать свою власть, бормотал птице что-то одобрительное, подбрасывал ее и смотрел ей вслед с видом благодетеля.
Савл думал, что Лоплоп все-таки сумасшедший.
А Крысиный король… Крысиный король тоже. Сварливый вздорный кокни слегка не от мира сего.
Кай с Наташиными ключами так и не объявился, и ей пришлось разбудить соседа снизу, у которого были запасные ключи.
Наверное, Кай просто пошел гулять и забыл о них. Она ждала, что он позвонит с веселыми извинениями, но он не позвонил. Через пару дней она сама набрала его номер, но соседи сказали, что сто лет его не видели. Наташа разозлилась. Еще через пару дней она сделала новые ключи и решила стребовать с него деньги, когда он появится.
Ее разыскала полиция. В участке ее допрашивал тихий человечек по имени Кроули. Он несколько раз и в разных выражениях спрашивал, видела ли она Савла после его исчезновения. Спрашивал, способен ли Савл на убийство. Спрашивал, что она думает об отце Савла, которого она никогда не встречала, и что о нем думал Савл. Он спрашивал, что Савл думает о полиции. Что она сама думает о полиции.
Когда ее отпустили и она, сходя с ума от злости, вернулась домой, то обнаружила в дверях записку от Фабиана, который ждал ее в пабе. Она позвала его домой, они курили травку и под аккомпанемент хихикания Фабиана сочинили трек из сэмплов The Bill. Они назвали его «Пошел ты в жопу, мистер полисмен!».
Пит приходил все чаще и чаще. Наташа думала, что он начнет к ней приставать, как рано или поздно случалось со всеми парнями. Он так и не начал, и это было приятно, поскольку ее он совершенно не интересовал, а ссориться ей не хотелось.
Он слушал драм-энд-бейс и уже мог вставить осмысленное замечание. Она записала его музыку и использовала ее для своих треков. Ей нравился этот звук. В нем было что-то живое. Обычно основную тему она просто набирала на компьютере, но бездушность электронной музыки и ее идеальное качество начали ее раздражать. Ей нравились звуки флейты. Паузы, которые он делал, чтобы вдохнуть, вибрации звука, слышавшиеся, когда она замедляла музыку, крошечные несовершенства, без которых невозможен человек. Теперь ее басовые партии следовали за звуками флейты.
Она постоянно экспериментировала и записывала новые треки без него. Через некоторое время она решила собрать все свои эксперименты с флейтой в одном треке. Иногда они играли вместе, и она включала то ударные, то басы, то голос, а Пит импровизировал. Она записывала это все, а потом много размышляла над результатом. Наконец она придумала, как им выступить вместе. Джаз-джангл. Свежий и противоречивый вариант драм-энд-бейса.
Но сейчас она погрузилась в работу над треком, который назвала «Город ветров». Она возвращалась к нему день за днем, отлаживала его, добавляла новые басовые ноты, украшая его флейтой, закольцовывая трек сам на себя.
Она прекрасно представляла, чего хочет добиться. Нервные ритмы Public Enemy, примерно как в Fear Of A Black Planet, высокие частоты, которые постоянно как будто смотрят назад через плечо. Она растянула звуки флейты, повторы настораживали слушателей, и тут флейта начинала возражать, снова и снова возвращаясь к чистым нотам, и эта чистота переходила в паранойю. Ничего невинного в ней не было.
Питу нравилось то, что она делала.
Она не позволяла ему слушать незаконченный трек, но иногда уступала просьбам и играла ему пятнадцатисекундные фрагменты. Несмотря на притворное раздражение, ее радовали его восторги.
– Наташа! – говорил он. – Ты меня в самом деле понимаешь. Я не думал, что это возможно.
Картины убийства на Морнингтон-Кресент все еще преследовали Кроули.
О гибели неизвестного сообщили, но вот жуткие подробности замалчивали. Оставалась отчаянная надежда на то, что, скрыв невероятные факты и обдумывая их тайком, полиция сможет что-то придумать.
Кроули в это не верил.
Убийство не было связано с его расследованием, но Кроули все равно приехал осмотреть место преступления. Чудовищное происшествие напомнило ему о странном исчезновении Савла и убийстве двух полицейских.
Поезд все еще стоял у платформы, хотя прошло несколько часов с тех пор, как машинист в истерике позвонил в полицию и сообщил какой-то бред. Короткий осмотр места происшествия подтвердил, что «летающий человек» был подвешен на веревке у входа в тоннель. Обрывок веревки все еще свисал сверху. Немногих пассажиров вывели, а машинист разговаривал с психотерапевтом где-то на станции.
Поезд был измазан засохшей кровью. От тела почти ничего не осталось. Идентифицировать личность не удалось. Зубы разлетелись в крошку, когда на лицо человека обрушилась стена стекла и металла.
От этого преступления нельзя было отвлечься. Останки были везде. Валялись на платформе, забрызгали стены, прилипли обгоревшими кусками к контактному рельсу, размазались по первому вагону. Камеры не записали ни преступника, ни преступление, ни жертву.
Они оба пришли и исчезли незамеченными. Как будто металлические колья, окровавленные обрывки веревки и клочки плоти сами собой возникли в темном тоннеле.
Кроули переговорил с детективом, которому досталось это дело. У того до сих пор тряслись руки, хотя он провел на месте преступления уже больше часа. Кроули не представлял, как связать это преступление со своим расследованием. Здесь даже жестокость была другая. Убийство полицейских было жестоким, ужасным, но явно внезапным. А здесь как будто провели какой-то садистский ритуал, принесли жертву темному божеству. Жертву явно пытались лишить достоинства и способности к сопротивлению. Кроули размышлял, оставался ли мужчина – они нашли кусок тела, явно подтверждавший, что это был мужчина, – в сознании, когда поезд мчался ему навстречу. Кроули вдруг замутило от ужаса.
Но, несмотря на все различия, Кроули чувствовал, что эти преступления связаны.
Было какое-то сходство в адской легкости, с которой отняли жизнь, в мощи неведомого убийцы и абсолютной уверенности в том, что у жертвы нет никакого шанса спастись.
Он попросил трясущегося детектива из Кэмдена связаться с ним, если появятся новости, намекнув на возможную связь между делами.
Несколько дней спустя Кроули все еще снилась станция Морнингтон-Кресент. Пятна крови на стенах, кровавый ковер внизу, мясницкий шик, жуткий декор.
Он был убежден, что три (четыре?) убийства, которые он расследует, скрывают какую-то тайну. В этой истории крылось что-то еще, что-то, чего он не знал. Факты оставались фактами, но ему хотелось верить, что Савл не совершал этих преступлений. Он искал утешения в твердой, но неясной уверенности, что происходит что-то важное, что-то необъяснимое. Что бы Савл ни делал, он не виноват во всем этом. То ли это был внезапный приступ безумия, то ли им управлял кто-то другой, то ли произошло что-то еще. Кроули не знал.