Он уже много недель не слушал музыки. С тех пор, как за ним пришел Крысиный король. Савл успел подзабыть, что это такое. И теперь ему показалось, что он просыпается. Он слышал музыку совсем по-другому.
Он понял, что завоевал этот город. Он сидел на крыше неизвестного здания и смотрел на Лондон под таким углом, под которым никто не должен был на него смотреть. Он разгадал заговор архитектуры, помешал зданиям тиранить своих создателей, ограничивать их, сдерживать их движения. Эти монолитные творения рук человеческих оборачивались против своих творцов, спокойно объявляя себя главными. Они не подчинялись людям, прямо как чудовище Франкенштейна, но они делали это исподтишка, и позиционная война оказывалась куда более действенна.
Савл беззаботно сорвался с места и побежал по крышам и стенам Лондона.
Он не мог откладывать проблему дальше.
Сначала он обдумал свое положение.
Крысиного короля рядом не было. Ананси был сам за себя, он бы сделал что угодно, лишь бы защитить свое царство. Лоплоп сошел с ума и оглох, а может, и умер.
Флейтист хотел убить их всех.
Савл остался один. Он понимал, что у него нет плана, но ощущал странное умиротворение. Он ничего не мог сделать. Он просто ждал Флейтиста. Но тем временем он мог спуститься под землю, мог изучить Лондон, мог найти своих друзей…
Теперь он их боялся. Когда он позволял себе думать о них, то скучал до боли, но сам он теперь изменился и опасался, что не сможет остаться им другом. Что он им скажет? Он живет теперь в ином мире.
А может быть, и нет. Он вдруг злобно подумал, что может жить где хочет. Разве не это заявил ему Крысиный король при первой встрече. Он живет там, где ему хочется. И даже если он оказался в разных мирах со своими друзьями, он все равно может их навестить.
Савл понял, как сильно ему хотелось увидеть Фабиана.
И тут же вспомнил, что Флейтист хочет убить его именно за то, что он умеет перемещаться между мирами. Вспомнив о Флейтисте, он ощутил укол одиночества, а потом понял, что чувствует запах крыс. Что этот запах теперь везде сопровождает его. Он встал.
Он осознал наконец, что запах Лондона – это и есть запах крыс.
Он зашипел, привлекая внимание, и маленькие головки высунулись из кучи мусора. Он быстро отдал приказ, и крысы рядами двинулись к нему, сначала неуверенно, потом быстро. Он крикнул, чтобы они привели подкрепление, и поток грязных бурых тушек залил крышу. Они вылезали из дымоходов, пожарных выходов, тихих уголков, затянули крышу как будто пленкой, они сбились в кучу вокруг него, подергиваясь от еле сдерживаемого гнева, они ждали его приказа, как бомба, застывшая за мгновение до взрыва.
Он понял, что ему не придется выходить против Флейтиста одному.
Все крысы Лондона были на его стороне.
Глава 22
Иногда, в перерывах между сном, едой, джанглом и встречами с Питом, Наташа вспоминала о чем-то еще.
У нее возникало чувство, что она кому-то нужна.
Она не понимала, для чего, но потом ей позвонили. Она растерянно взяла трубку.
– Таша, йо!
Голос был странный, радостный, но слышно было плохо. Наташа не узнала звонящего.
– Таша, ты где там? Это Пальцы. Я получил твое сообщение про Террор, и все ок, никаких проблем. Влепим тебя в афишу, типа ты знаменитость. Никто не признается, что никогда про тебя не слышал. – Человек в трубке заржал.
Наташа пробормотала, что ничего не понимает.
Последовала длинная пауза.
– Эй, Таш, ты мне факс отправляла. Типа пару недель назад. Говорила, что хочешь что-то замутить на Джанглист-терроре. Ну так хорошо. Я хотел спросить, какое имя на афишу ставить, мы заказываем новую партию. Взорвем Кэмден. С твоей помощью, конечно.
Имя? Наташа собралась, прижала трубку к уху, сделала вид, что прекрасно понимает происходящее.
– Давай… Рудгерл К.
Это имя она обычно использовала. Этого хотел человек в телефоне? Постепенно она начала вспоминать и понимать. Джанглист-террор в Элефант-энд-Касле. Точно. Она радостно улыбнулась. Она хотела там выступить? Она не помнила, но она же сможет сыграть «Город ветров», а почему нет…
Три Пальца повесил трубку. Кажется, он волновался, но Наташа пообещала прийти в назначенный день и рассказать всем. Она еще довольно долго стояла с трубкой у уха. Звонок ее совсем запутал, но потом нежные руки коснулись ее головы и отобрали трубку.
Она поняла, что пришел Пит, и расслабилась. Он положил трубку на базу, развернул Наташу лицом к себе. Она не помнила, сколько времени он с ней. Она смотрела на него и блаженно улыбалась.
– Совсем забыл тебе сказать. Думаю, нам не стоит упускать возможность рассказать миру о том, что мы делаем. Сыграем «Город ветров», ладно?
Наташа кивнула и улыбнулась.
Пит улыбнулась в ответ. Наташа видела его лицо. Оно казалось израненным. Длинные тонкие царапины только украшали его, но на самом деле она их толком не заметила. Слишком радостно он улыбался. Лицо у него было очень бледное, но он улыбался, как всегда, глядя на нее распахнутыми глазами. Он был такой милый… такой молодой… она улыбнулась.
Пит отошел на пару шагов, держа ее руку в своей.
– Давай поиграем, Наташа.
– Конечно, – выдохнула она. Это было бы прекрасно. Немного драм-энд-бейса. Она сможет раствориться в нем, перебирать мелодии, сочетать их друг с другом. Может быть, они смогут сыграть «Город ветров».
Всех друзей Савла, кроме Кая, уже давно опросили. Глядя на листок бумаги, зажатый в ладони, Кроули ощутил неприятный холодок в желудке. Он боялся, что знает, где Кай.
Он чувствовал себя нелепо, как коп из американского сериала, который действует по наитию и утверждает, что у него чутье. Он попытался сопоставить данные осмотра истерзанного тела в метро и информацию о Кае, приятеле Савла, который пропал пару недель назад.
Какое-то время Кроули носился с идеей, что за всем этим может стоять Кай. Было очень просто решить, что та бойня была делом рук другого пропавшего человека. Но эту версию он держал при себе. Его нежелание признавать Савла убийцей всем остальным казалось идиотским, и он понимал почему. Но все равно оставалось что-то… какие-то мысли бродили у него в голове… что-то не складывалось. Он видел Савла. Дело было в чем-то еще.
Он рисковал потерять контроль над расследованием. Он царапал на бумаге какие-то схемы, а потом по-дружески просил лаборантов об услуге, потому что действовать по обычным каналам было слишком рискованно. Он не мог участвовать в мозговых штурмах вместе с остальными и оценивать версии, потому что они прекрасно знали, кого именно ищут. Они искали Савла Гарамонда, опасного преступника, сбежавшего из тюрьмы.
Поэтому Кроули воздерживался от обсуждений, с помощью которых раскрыл свои самые главные дела. Он боялся, что без них будет вариться в собственных догадках, не сможет ничего придумать и никто не воспримет его всерьез. Но выбора у него не было. Кроули остался один.
Предположим, Кай убийца. Но от этой версии ему пришлось отказаться. Кай не был близко знаком ни с одним из главных героев драмы. У него было еще меньше мотива, чем у Савла. Он даже физически был слабее.
А еще его группа крови совпадала с группой той крови, которая покрывала стены на станции Морнингтон-Кресент.
И фрагменты челюсти, которые удалось найти, тоже, судя по всему, принадлежали Каю.
Ничего определенного. Не при такой степени сохранности тела. Но Кроули верил, что знает, кто это был.
И все равно не мог поверить, что им нужен Савл. Но ему не с кем было поговорить об этом.
А еще он ни с кем не мог разделить свою жалость. Жалость, которая переполняла его изо дня в день, жалость, которая вытесняла ужас, гнев, отвращение, страх и недоумение. Огромная жалость к Савлу. Потому что, если он окажется прав, если не Савл стоит за всем этим, значит, он попал в огромную беду, и вокруг него вертится калейдоскоп жестоких и странных убийств. Если Кроули казался себе одиноким и изолированным от окружающих, то Савл был по-настоящему одинок.
Фабиан вернулся в свою комнату, и ему немедленно снова стало плохо. Теперь его не угнетало одиночество только в те часы, когда он садился на велик и колесил по Лондону. Он все больше и больше времени проводил в седле, сжигая калории из фастфуда, которым в основном питался. Он и так был худым, но многие часы поездок согнали с него последние унции лишнего жира. Теперь от него остались только кожа и мышцы.
Он проезжал по морозу многие мили, и кожа у него горела. Он противно потел от напряжения, и ему становилось еще холоднее.
Он ехал прямо на юг, к Брикстон-Хилл, мимо тюрьмы, через Стритем, к Митчему. Здесь уже начинался пригород, дома становились ниже, магазины делались одинаковыми и скучными. Он ехал и ехал, по большим развязкам, по маленьким улочкам, останавливался на поворотах, переезжал дорогу по светофору, коротко кивал тем, кого пропускал, вклинивался перед «Порше» и не обращал внимания на то, что на него злятся.
Этим теперь ограничивалась социальная жизнь Фабиана. Он общался только с людьми, которые проезжали мимо него. Никаких близких отношений у него не осталось. Он не понимал, что происходит.
Поэтому он ездил и ездил, останавливался купить чипсов, шоколадку или апельсинового сока, ел, прислонив велосипед к выцветшей рекламе мороженого или дешевого ксерокса где-нибудь около убогого магазинчика или газетного киоска.
А потом он возвращался на дорогу, к мимолетным встречам на асфальте, к опасному флирту с легковушками и грузовиками. Общества для Фабиана больше не существовало. Единственные социальные контакты, которые ему остались, сводились к сигналам и подмигиванию фарами, грубостью и вежливостью на языке транспорта. Только в таких случаях его кто-то замечал и что-то делал из-за него.
Фабиану было больно от одиночества.
Мигал автоответчик. Фабиан нажал кнопку и услышал голос того полицейского, Кроули. Он, кажется, был в отчаянии, и Фабиан не думал, что проблема только в записи. Фабиан ощутил презрение и злобу, как всегда при разговоре с полицией.