ились и требовали своего, и власти их поддерживали, не то что у нас.
– Это верно, тамошние власти допустили такую печальную ошибку, серьезно подмочив свою репутацию в глазах более-менее разумных подданных. Недаром же говорят: не тот дурак, кто съел два жбана огурцов, а тот дурак, кто их ему дал. Ты и в самом деле рассчитываешь, что Ложа совершит такую же глупость – при том что мы тоже читали Баглена Сегройского?
– Значит, вы эту книжку не поняли! – запальчиво возразил Дирвен. – Власти должны помогать нам и финансировать, иначе все начнут жить, как Тейзург, потому что посмотрят на него и сами такие же станут!
– Вот даже не знаю, что хуже, когда балбесы вроде тебя не обучены грамоте – или когда они научаются читать и давай все на свой лад перетолковывать, – проворчал молчавший до сих пор Крелдон.
Они с Орвехтом на допросах нередко работали в паре: коллега Суно ведет разговор, а коллега Шеро в это время изучает собеседника, отслеживая с помощью особых магических приемов эмоции, намерения, скрытые душевные движения.
– Подражателей у Тейзурга не так уж много, – продолжил Орвехт. – Остальные смотрят на них со стороны и продолжают жить по-своему. Истинное бедствие – это когда появляются такие, как вы, начинают баламутить общество и стравливают тех и других. Вот тогда, при достижении некой точки кипения, возможно все что угодно.
– Было бы возможно, кабы мы это допустили, – тяжело припечатал Шеро Крелдон. – Посидишь на гауптвахте, да без книжек, раз они тебе впрок не идут. Срамотизм был бы, если б ваша малахольная банда пошла по улицам с этакими картинками. – Он кивнул в угол, где стоял конфискованный у Филенды шест с разрисованным кругом.
– Это наша борьба! Мы все равно будем показывать и рассказывать, что такое срамотизм, и обо всех безобразиях Тейзурга, и про то поимелово в гостинице, чтобы каждый знал, от чего надо оберегать неокрепшие умы!
На пороге кабинета появились вызванные мыслевестью службисты.
– Заберите у него все амулеты – и на гауптвахту.
– Стало быть, чтобы защитить от влияния неокрепшие умы, для начала надо всем и каждому рассказать в подробностях о безобразиях Тейзурга? – спросил Суно.
– Да! Потому что должны же люди знать о том, про что им говорить и читать запрещено, чтоб они сами такие не стали… И мы так и сделаем, чтобы до каждого донести правду и всех поднять на борьбу! Мы будем добиваться, чтобы о Тейзурге и его делах даже упоминать было запрещено!
– На хлеб и воду его, – сумрачно распорядился Крелдон.
– По твоей логике, сначала надо всем рассказать – и каждой старушке, что сидит с вязанием у окна, и каждому малолетнему школьнику – а потом запретить? – уточнил Суно.
– Ну да! В том мире так и сделали, написал же об этом Баглен Сегройский, и правильно сделали…
– Вообще ему жрать не давайте, пока не поумнеет! – рявкнул вслед маг-безопасник.
– Ты хочешь уморить его голодом? – скептически уточнил Орвехт, когда дверь закрылась.
– Хочу выпить чего-нибудь покрепче кофе, – проворчал душитель свободы Шеро Крелдон, доставая из шкафчика запечатанную бутылку с золоченой эмблемой винодельни. – И за какие грехи боги посылают нам дураков?
– Грехов-то у нас с тобой немало за время службы накопилось – видно, за то и посылают. Лучше давай порадуемся, что мы этих деятелей накрыли до того, как они успели бучу в городе поднять.
– И коллеге Снарвехту нынче будет радость. – Безопасник достал два тяжелых граненых бокала, разлил вино. – Получит он подкрепление, за коим приезжал. Тех амулетчиков, которых Дирвен в свою шайку сманил, я к нему в пограничье отправлю: пусть с нечистью на болотах воюют, а не в столице куролесят. С остальными посмотрим, что делать… Самое печальное, что их немало – с полсотни ведь набралось за короткий срок, и стало бы еще больше, ежели бы мы это дело своевременно не прихлопнули.
– Когда это дураков было мало? – хмыкнул Орвехт, пригубив изысканное марочное вино.
– И то верно. Зато мы оперативно сработали, за это и выпьем.
«Хотя бы она не влипнет…»
Он больше не был видящим восемь из десяти, но кое-что осталось при нем. Так, он знал наверняка, что Хеледика жива и здорова, только находится очень далеко. На северо-востоке. И хорошо, что она сейчас в дальних краях. В Аленде что-то назревало, а он даже приблизительно не мог определить, что это будет, каким образом случится, от кого зависит. Кружил по городу, а по ночам забирался на крыши, поближе к звездам, но это не помогало.
Иногда рядом с ним на коньке крыши устраивался лохматый белый пес. Если их замечали снизу люди – показывали пальцами, смотрели, переговаривались. Некоторые начали оставлять на чердаках еду, и это было кстати: не надо заботиться о пропитании.
Однажды его разыскал Шнырь. Хантре его еле видел, словно гнупи был соткан из цветного тумана: смуглое лицо с большим вислым носом, голова покрыта черной щетиной, зеленая курточка с золотыми пуговицами, линялые штаны, тупоносые деревянные башмаки. За спиной висел сшитый из разноцветных лоскутьев матерчатый ранец.
«Если я все-таки могу разглядеть этого паршивца, который благодаря чарам Тейзурга даже для магов невидим, дела не так плохи», – подумалось Хантре.
– Чего ты, Крысиный Вор, домой не идешь? – сварливо спросил визитер. – Господин по тебе скучает, а мы, конечно, рады-радешеньки, что ты убрался, но тоже скучаем… Глянь, я тебе вон чего принес!
Он поставил на пол и открыл ранец: там был блестящий иномирский термос и бутылка сливок.
– Тебя прислал Тейзург?
– Нет, я сам до тебя пошел. Несмотря на то что ты отнял и погубил мою крыску! Несколько дней и ночей я тебя, ворюгу, выслеживал. Кофе сварила тетушка Старый Башмак, а сливок мы нацедили на кухне, мы даже плевать туда не стали. Господин из-за тебя тоскует и злится, нам боязно… Возвращайся, а?
– Возвращаться не собираюсь, но мне надо кое-что обсудить с твоим господином. На днях зайду.
– А насовсем останешься?
– Нет.
– Ты рыжий ворюга и подлый крысокрад! – обозвал его расстроенный Шнырь. – Бутылку можешь с крыши кому-нибудь на голову скинуть, хе-хе, весело будет, а господский термос не вздумай присвоить, как мою крыску, – тут оставь, я потом заберу.
Хантре пил кофе в чердачных потемках, глядя на месяц в слуховом окошке, и думал о том, что он как будто идет по хрупкому мостику над пропастью… Но какой, к черту, мостик, если того и гляди начнется землетрясение.
Поесть ему все-таки принесли, куда ж они денутся. Вначале – хлеб и воду, а потом, как возникла в нем нужда, стали кормить досыта. Они ведь понимают: ослабевший от недоедания амулетчик может и удар пропустить, и голова у него не вовремя закружится… Только оставили, придурки, без сладкого и без пива, как наказанного пятилетку.
Держали его по-прежнему на гауптвахте, но это хорошо, а то бы Щука ему дома все потроха сожрала. Они с мамой к нему приходили, и мама плакала, а Глодия ругалась. Борьбу за нравственность она не оценила: мол-де это заумь и дурь, а в большом городе, известное дело, всякие живут по-всякому, сплошная ярмарка с балаганом, и ежели это запретить, скукотища настанет. Щучья порода, что с нее взять – никаких моральных устоев.
Еще его навестил Орвехт, толковал, что, если хочешь изменить мир к лучшему, начни с себя. Дирвен на это ответил, что придурок он, что ли, с себя начинать, когда гляньте вокруг – полно тех, кого надо взять в оборот и переделать, пока не поздно. Учитель Суно посмотрел на него невесело, как на похоронах, и высказался в том смысле, что вынужден признать – его логика против дирвеновой логики бессильна.
– Это потому, что я же прав! – угрюмо пробормотал Дирвен, когда дверь за магом закрылась.
Невыносимо было думать о том, что Госпожа Развилок, которую правильнее называть Рогатой Госпожой, опять над ним посмеялась. Это ведь она подстроила, чтобы Дирвен уехал в тот вечер из «Пьяного перевала»! А если б он там остался… Все же знают, что один раз не в счет. А придурка Хантре за дверь бы взашей вытолкали, зачем им какая-то рыжая сволочь. Но Рогатая любит подсовывать такие развилки, что или повернешь не туда, или пройдешь мимо и узнаешь об этом уже после, когда впору только локти грызть и думать: «вот если бы…»
Бесился и тосковал он по вечерам на гауптвахте, днем страдать было некогда: первый амулетчик Светлейшей Ложи нарасхват. На заданиях посторонних к нему не подпускали, даже заказчиков, все разговоры через магов из охраны.
В Музейное крыло королевского дворца Дирвена послали искать блуждающий артефакт – старинный, запрятанный давным-давно: на днях он «проснулся» и начал вредить, ускоряя износ мебели, половиц и оконных рам. Когда перед опальным первым амулетчиком появился кухонный слуга с кастрюлькой бульона, Дирвен про себя позлорадствовал, что придурки-сторожа недоглядели. Потом уловил присутствие нехилой магии – ясно, бульончик не простой, с его-то паров охрана и клюет носом – и мигом приготовился к бою.
– Чего надо?
– Заключить с вами сделку, молодой человек, – ответил слуга.
Его физиономию Дирвен видел впервые, но в голосе и манере говорить было что-то знакомое.
– Мы с вами встречались позапрошлым летом в Суринани. Чавдо Мулмонг, к вашим услугам.
– И что вы мне можете предложить, кроме как сдать вас начальству и получить премию? – сощурился Дирвен.
– Да полноте, не смешите меня, разве ваше начальство ценит ваши заслуги? Посмотрите-ка лучше, что я принес!
Поставив кастрюльку на подоконник – Дирвен держал защиту и готов был в любой момент отразить атаку, – Мулмонг медленно вытянул из-за пазухи бумажный пакет. Понимая, что его могут прихлопнуть, как букашку, он старался продемонстрировать безобидность своих намерений.
В пакете был золотистый головной обруч. Медальон на цепочке. И кольцо с печаткой. Арибанские амулеты?.. Откуда они у Мулмонга?
– Это латунные подделки, – пояснил визитер. – Медальон находится у вас, а вот эту копию вы дали молодым людям, которые с помощью вашего покорного слуги нашли остальное. Мы готовы передать вам подлинники, но хотим кое-что получить взамен. Речь идет об артефакте, который вы добудете шутя, когда в вашем распоряжении окажется Наследие Заввы в полном комплекте.