— Понимаешь ли, Нина, когда я говорил, что еще не решил, как мне с тобой поступить, я имел в виду не то, буду ли я тебя убивать или нет. Я имел в виду, что еще не решил, как именно буду тебя убивать.
Осмотр Наташиной квартиры ничего нового следственной группе не дал. Обычная современная квартира, с минимумом мебели, отсутствием ковров на полу и уж тем более на стенах. Почти никаких книг, совсем никаких вазочек в остекленных шкафах, да и никаких остекленных шкафов. Впрочем, в этой квартире, над которой, очевидно, поработал дорогой дизайнер, если что-то и отсутствовало, то явно не по причине нехватки денег. В целом отделанная преимущественно в разнообразных оттенках серого квартира представляла собой некое смешение минимализма, лофта и преобладающего на кухне хайтека. По мнению Реваева, здесь явно не хватало уюта, казалось, что в этой квартире и вовсе никто не жил. Нигде не было семейных фотографий, холодильник не украшали магнитики, привезенные из дальних поездок, ни на одной полке не валялись милые безделушки, которые нам настырно дарят друзья на Новый год или день рождения. Лишь в одном месте полковник нашел отпечаток личности хозяйки квартиры. На двери туалета, с внутренней стороны висел большой черно-белый плакат с изображением имевшей весьма задумчивый вид обезьяны и огромной надписью THINK! (Думай!)
— Теперь и не поймешь с ходу, что за человек живет. Раньше у людей были книги, пластинки. Можно было по одним обложкам что-то понять. А сейчас что? Одни планшеты! — возмущался Мясоедов.
Нехватка бумажных книг в доме на самом деле компенсировалась обилием электронных устройств, или, как говорил идущий в ногу со временем Жора, девайсов. Для изучения были изъяты два ноутбука, планшет и электронная читалка.
— Книжка-то нам зачем? — удивился Мясоедов.
— Пригодится, для общего понимания личности.
Реваев сам не возлагал особых надежд на то, что изъятая умная техника, а уж тем более электронная книжка раскроют ему какие-то тайны, однако, верный своему принципу тотального сбора информации, не отклонялся от него и на этот раз.
— И когда же мы все это перелопатим? — уныло протянул Жора.
— Ничего, Георгий, вам полезна интеллектуальная деятельность. — Увидев на лице оперативника неподдельное отчаяние, полковник добавил: — Я думаю, большую часть этой работы возьмет на себя Виктория.
— Ну, если Викусик поможет, тогда ладно, — оживился Мясоедов, — может, она и мне вслух почитает.
Сорокалетний холостяк Жора Мясоедов был, по его собственным словам, «убежденным семьянином, находящимся в поиске идеальной семьи». Поиск этот длился уже лет двадцать, но все эти годы Мясоедов лишь перебирал варианты. Периоды искренней влюбленности длились у него иногда по полгода, потом чувства постепенно начинали затухать, пропорционально росту числа намеков на возможность ведения совместного хозяйства, а затем и полностью куда-то исчезали. После этого Жора еще около месяца любил порассуждать вслух о том, как же он был слеп и как могло ему нравиться то, что в принципе не могло понравиться, а отвергнутый вариант еще некоторое время осаждал Жору звонками и гневными сообщениями. Затем на пару месяцев наступало затишье, Жора искренне радовался своей холостяцкой жизни и возможности быть самому себе хозяином. Потом подворачивался новый «вариант», и вся история шла на очередной круг.
Когда полтора года назад к Реваеву в подчинение была назначена недавняя выпускница академии Виктория Крылова, Мясоедов сразу же решил, что это — «вариант». Однако, к немалому его удивлению и еще большему огорчению, Вика с таким утверждением не согласилась и отвергла все ухаживания любвеобильного майора. Жора, будучи натурой сильной и целеустремленной, долго отказывался признать, что коса нашла на камень. Почти год он осыпал девушку знаками внимания и даже похудел на несколько килограммов, то ли оттого, что начал чаще ходить в спортзал, то ли, как он всех уверял, от душевных переживаний. Дошло до того, что многие сослуживцы, поначалу над ним только посмеивавшиеся, теперь начали ему искренне сочувствовать, а некоторые даже, шушукаясь, осуждали несговорчивую Крылову.
В конце концов Жора сорвался и закрутил очередной бурный, но непродолжительный роман с одной симпатичной свидетельницей, у которой среди многих достоинств была и профессия врача-стоматолога. Так что к тому времени, когда и этот роман бесславно завершился, Жора хотя бы подлечил зубы.
Очередное собрание в кабинете Реваева не было наполнено оптимизмом. Новых зацепок в деле пока не появилось. Рыбалко, проторчавший целый день в управлении по обороту наркотических средств, вернулся только с обещаниями «непременно помочь и предоставить всю представляющую ценность информацию». Мясоедов, проведший день в университете, сумел узнать, что на третьем курсе Панфилова писала курсовую работу. Формой работы было журналистское расследование, а тема этого расследования звучала так: «Роль наркотиков в жизни современных творческих личностей».
— Я поговорил с ее преподом, — рассказывал довольный Рыбалко, — так вот, он утверждает, что работа была просто бомба. Эта девица, Панфилова, ухитрилась затусоваться с нашей столичной богемой, стала там почти своей и вела всякие разные разговоры навроде того, что «правда ли, под кайфом музыка лучше сочиняется?» и все в таком духе. Сама она тайно это все писала на диктофон. И в итоге описала в своей курсовой. Так вот, этот ее завкафедрой был просто в восторге. Он говорит, что курсовая потянула бы как минимум на дипломную работу, а как максимум на несколько уголовных дел. Представляете? — Рыбалко довольно улыбнулся.
— Замечательно, Дмитрий, где курсовая? — проявил нетерпение Реваев.
Улыбка на лице оперативника погасла.
— Вот тут профессор, конечно, накосячил. По их внутренним правилам курсовые работы должны храниться на кафедре два года, после чего их отправляют в утиль. Но как мне старикан объяснял, у них столько всякой макулатуры, что каждое лето, после переводных экзаменов, они все подчищают. В общем, — вздохнул Рыбалко, — курсовой нет.
— Про диктофонные записи, думаю, и смысла нет спрашивать.
Рыбалко согласно кивнул.
— На кафедре их нет, а в квартире мы их тоже не обнаружили.
— У вас что-то есть интересное? — Полковник повернулся к Крыловой.
— Пока, к сожалению, ничего стоящего, Юрий Дмитриевич, — отозвалась Виктория.
Оба оперативника тут же с любопытством уставились на нее.
— Не может этого быть, — притворно вздохнул Рыбалко, — я вот когда смотрю на нашего аналитика, всегда вижу что-нибудь интересное.
— Это точно, — подхватил Мясоедов, — с какого ракурса ни посмотри, что-нибудь да увидишь.
— Юрий Дмитриевич, — вспыхнула Вика, — приструните этих идиотов, пожалуйста!
— Ты заметил, нас второй день в этом кабинете кличут идиотами? — Мясоедов повернулся к своему напарнику.
— Нас здесь не любят. — Рыбалко покачал головой и попытался сделать вид, что вот-вот заплачет.
— Идите уже, клоуны. — Реваев еле сдерживался от смеха. Когда оперативники вышли, он обратился к сидевшей с каменным лицом Виктории: — Не обижайся на них. Ты же знаешь, как они на самом деле к тебе относятся.
— Страшно даже подумать, как они относятся ко мне на самом деле. Иногда мне кажется, что я для них персонаж из японских эротических комиксов.
— Почему из японских? — уточнил Реваев.
— Потому что… — Вика опять покраснела, — не важно, Юрий Дмитриевич. Разрешите идти? Я хочу сегодня успеть просмотреть все файлы Фроловой.
— Да, иди, конечно, — согласился полковник. Он снял очки, привычным жестом потер переносицу. — По моему запросу ответ еще не пришел?
— Пока нет. — Виктория остановилась в дверном проеме, красиво обернулась.
Реваев водрузил очки обратно на положенное им место и невольно залюбовался ее силуэтом.
— Как только будет ответ, сообщите мне сразу же.
— Конечно, Юрий Дмитриевич.
Полковник остался в своем кабинете один. Хотя, конечно, один он не был никогда. Его мысли, предположения, выстроенные логические цепочки всегда были его незримыми спутниками и собеседниками, где бы он ни находился. Порой они проникали даже в сон полковника, после чего он приходил утром на работу с горящими глазами и удивлявшими его коллег версиями. Однако сейчас в кабинете стояла полная тишина. Не было ни идей, ни уж тем более логических построений, которые могли бы помочь продвинуться в раскрытии этого двойного убийства. А предположения требовали подтверждения фактами, которых Реваеву пока катастрофически не хватало. Юрий Дмитриевич вбил несколько слов в строку запроса поисковика. Несколько секунд он смотрел на экран, потом вздохнул и закрыл страницу. Японские комиксы, надо же! Большие настенные часы, висевшие прямо перед ним, показывали без пяти четыре. В это время следовало встать, выйти из кабинета, подняться этажом выше и, пройдя через приемную, оказаться на отчете у начальника следственного отдела. Именно так Реваев и поступил.
Последняя неделя марта — это время, когда весна обычно по-настоящему приходит в столицу. Ночью перестают замерзать набухшие за день лужи. Вдоль теплотрасс и воздуховодов метро появляются свободные от снега куски грязи. И пусть, как правило, пасмурно, сыро и ветрено, чувствуется — это она. Это пришла весна. А если вдруг в какой-то из дней ненароком выглянет слабое, изможденное столичное солнце, которое тоже сильно пострадало от зимнего авитаминоза, ты понимаешь — счастье есть.
Этим утром Юрий Дмитриевич Реваев был вполне счастлив. Все началось с того момента, когда он проснулся. Как ни удивительно, это произошло еще до того, как будильник на телефоне начал издавать свое традиционное пренеприятнейшее жужжание. Обычно Юрий Дмитриевич весьма любил поспать, и, как это бывает у большинства людей, его сон был особенно крепок под утро и достигал пика своей крепости именно в момент срабатывания будильника. Этим утром, однако, Реваев проснулся, нащупал в темноте очки, телефон, затем нашарил ногами тапочки и тихонько вышел из спальни.