Прочь из Джилонга, до мыса Баруон и до моря еще четырнадцать миль дороги. Пересекая затопленный дождями выгон, Мойра почувствовала — силы ее иссякают, но теперь уже совсем недалеко. Еще через четверть часа она свернула вправо, на широкую аллею, обсаженную деревьями макрокарпа, — то была главная улица городка. В конце ее Мойра повернула налево, оставляя в стороне поле для игры в гольф и домик, где провела в детстве столько счастливых часов, — никогда больше она всего этого не увидит. Теперь направо, к мосту, до десяти остается еще минут двадцать, через пустую летнюю стоянку для жилых автоприцепов — на вершину мыса. И вот они, бурные мрачные воды, огромные валы катятся с юга и разбиваются о каменистый берег далеко внизу.
Океан пустынен и мрачен под низким серым небом, но далеко на востоке в тучах разрыв, и оттуда на воду падает сноп света. Мойра поставила «форд» поперек дороги, так, что впереди открылась вся водная ширь, вышла из машины, выпила еще коньяку и стала пытливо осматривать горизонт — не видно ли подводной лодки. И когда посмотрела в сторону Лонсдейлского маяка и входа в залив Порт-Филип, в каких-нибудь пяти милях, едва выступая из воды, возникла длинная серая тень и устремилась прочь, на юг.
Мойра не могла ничего различить, но знала — Дуайт стоит сейчас на капитанском мостике, уводя свой корабль в последний рейс. Она знала — он не может ее видеть и не может знать, что она смотрит вслед, но помахала ему рукой. Потом снова села в машину — слишком резок ледяной ветер, налетающий откуда-то с Южного полюса, а чувствует она себя прескверно, с таким же успехом можно смотреть вслед Дуайту из укрытия.
Так она сидела, держа на коленях бутылку, и тупо смотрела вслед скользящей низко в воде серой тени, уходящей в туманную даль. Вот и конец, всему, всему конец.
Вскоре лодку было уже не различить, она скрылась в тумане. Мойра взглянула на ручные часики — одна минута одиннадцатого. В эти последние минуты ей вспомнилась давняя детская вера; надо что-то сделать, подумала она. И слегка заплетающимся после выпитого языком пробормотала «Отче наш».
Потом достала из сумки красную коробочку, открыла пластиковый пузырек, подержала таблетки на ладони. Вздрогнула, ощутив новый спазм, и слабо улыбнулась.
— На этот раз я улизнула, — сказала она.
Откупорила бутылку. Десять минут одиннадцатого. Сказала очень серьезно:
— Дуайт, если ты уже уходишь, подожди меня.
Высыпала таблетки в рот и, сидя за рулем большой машины, запила их коньяком.
Невил Шют, творец бестселлеров
Невил Шют — литературное имя Невила Шюта Норвея (1899–1960). Он родился в пригороде Лондона в семье государственного служащего среднего достатка, умер в Австралии в машине скорой помощи, которая увозила его с сердечным приступом из собственного поместья в мельбурнскую больницу. Умер очень богатым человеком — американский журнал «Тайм» назвал его в некрологе «самым широко продаваемым автором из всех нынешних британских писателей». Отпущенные ему годы — а их было не так уж много, он скончался на пороге старости — Невил Шют заполнил трудами, причем не только литературными.
Он с детства увлекался механикой, техникой, конструированием машин; авиация же была его истинной страстью. Он выучился на военного летчика, несколько лет проработал в частной самолетостроительной компании и в правительственной группе по проектированию новой модели самолета, основал и возглавил компанию «Эйрспид» по производству небольших самолетов для пассажирских линий. В годы войны (1940–1944) мистер Норвей возглавил инженерный отдел Адмиралтейства, хотя еще в 1938 году подал в отставку с поста директора «Эйрспид» и стал профессиональным писателем Невилом Шютом.
В 1948 году он на собственном самолете совершил перелет в Австралию, где собрал материал для новой книги, и тем же способом вернулся назад в 1949-м. А еще через год переселился в Австралию со всей семьей — в июле 1950-го. Тому, видимо, было несколько причин.
До самой смерти он оставался убежденным консерватором, будучи таковым по семейным корням, воспитанию и социальному окружению. Лейбористов он не жаловал, их приход к власти после войны, как и политика лейбористского правительства, вызвали у него резкое неприятие. В Австралии же правительство было стабильно консервативное. К тому же и в чисто психологическом плане новый континент не только пришелся ему по душе, но и таил в себе возможности нового опыта, открытия иных горизонтов; вот что он сам писал по этому поводу: «…прожить в Австралии ближайшие двадцать лет само по себе уже будет захватывающим приключением. Для меня, возможно, это станет последним и самым захватывающим приключением всей жизни…»
В Австралии он продолжал писать книги, одновременно уделяя должное хозяйственным заботам по усадьбе и ферме. Из-за прогрессирующей болезни сердца постепенно отказывался от любимых развлечений — сперва от самолета, потом от гоночной машины, самолет заменившей. Но жизнь он вел столь же насыщенную, что и в Англии, да и окружение его существенно не изменилось. Джулиан Смит, автор очерка жизни и творчества писателя (1976), свидетельствует: «В числе самых близких знакомых Шюта писатели не числились; он явно предпочитал общество инженеров, руководителей, бизнесменов, профессионалов, военных, фермеров…» Люди этого типа и выступают героями почти всех его книг.
От любого писателя принято ожидать известного представления о том, о чем он берется писать. Шют возвел это требование в абсолют. Писал ли он об авиаторах, солдатах или фабрикантах, о рыбной ловле, археологии или градостроительстве, он досконально знакомился с предметом, если уже не знал его по собственному жизненному опыту. Механика трудовых и бытовых процессов была для него не менее интересна и достойна, чем анатомия характеров и чувств. Его книги выделяются точностью и конкретикой в воссоздании, условно говоря, производственных сфер жизни и специфики «производственного» сознания, психологии профессионалов. В этой связи любопытны данные, к которым Дж. Смит привлекает внимание в связи с романом «Нет пути», фабула которого строится вокруг расчета новой модели самолета и феномена усталости самолетного сплава. Роман был написан в 1947 году, опубликован в следующем; в марте 1949-го ученые впервые выдвинули гипотезу уставания авиаметалла, а в июле того же года взмыл в небо самолет, напоминающий по конструкции описанный Шютом в романе. Наконец, в 1953–1954 годах катастрофы, подобные выведенным в книге, начали происходить с самолетами класса «Комета», построенными фирмой де Хавиленда, где в свое время начинал молодой самолетостроитель Норвей.
Еще более поучительная история произошла с романом «Совершенно секретно», законченным в 1942 году, а опубликованным из-за вмешательства военной цензуры только в 1945-м. Показанные в нем военные действия англичан по поднятию боевого духа в оккупированной Франции, с точки зрения цензоров, слишком предвосхитили некоторые направления стратегических разработок британского командования. Прогнозы Шюта на ближайшее будущее вообще обнаруживали настораживающую тенденцию к воплощению в действительность. Атомная война, из-за которой гибнет человечество в романе «На берегу» (1957), отнесена Шютом к 1962 году — тому самому, когда разразился Карибский кризис и мир в прямом смысле балансировал на грани, как мы понимаем сейчас, всеобщего уничтожения.
Дело тут, разумеется, не в мистическом откровении, а в основательном представлении автора о всех обстоятельствах действия, происходящего в его книгах. Качество, между прочим, обязательное для бестселлера, в том числе и такой его разновидности, как «производственный» роман, в каноническом виде представленный в творчестве столь популярного в СССР американца Артура Хейли.
В сюжетах книг Шюта ярко выражено динамическое начало; в них много действия, персонажи все время находятся в движении, напряжении, куда-то устремлены. Перелет, плавание, поездка, одним словом, перемещение в пространстве присутствует во всех его романах. Даже там, где персонажи ведут обычную жизнь и их существование во многом определяется бытом и привычным делом, сюжетный динамизм придает повседневности дополнительную остроту и напряженность, как, допустим, в романе «Пастораль» (1944), где нарисованы будни и отдых молодого военного пилота.
У Невила Шюта почти не найти пассивных, рефлектирующих героев. Автор наделяет действующих лиц свойственной ему самому жаждой жизни, активной жизненной позицией. Последняя подразумевает в его глазах твердую нравственную позицию. Оставаясь, как было сказано, консерватором до мозга костей, он с оправданным опасением относился к новомодным веяниям в области морали, гуманизм считал неделимым и не допускающим разнесения по классовой принадлежности и определенно полагал, что ничего лучше и бесспорней старых надежных библейских заповедей человечество на путях своего долгого и еще не завершившегося нравственного «взросления» не придумало. В равнении на общечеловеческие ценности существуют его герои, этими ценностями автор поверяет современную ему историю — политическую, социальную, духовную: из двадцати трех романов Шюта, увидевших свет, один — исторический, в другом время действия передвинуто на тридцать лет вперед («В сезон дождей», 1953), события же остальных разворачиваются в современной писателю действительности, которая воссоздается на письме с предельной убедительностью, чему не мешает незначительный сдвиг хронотопа в ближайшее «завтра» («Нет пути», «На берегу»).
То, о чем до сих пор велась речь, — хорошее знание предмета, увлекательный сюжет, определенность моральной и гражданской позиций автора и персонажей, общеинтересная тема — суть необходимые слагаемые бестселлера. Массовый читатель, пожалуй, еще может простить автору фактические ляпы, но пренебрежение другими компонентами не проходит безнаказанно. Практика свидетельствует, что еще лучше, когда к этим слагаемым прибавляется любовь, все вместе замешено на мелодраме и венчается пресловутым «хэппи эндом». Роман Шюта «Город как Элис» (1950), имевший в 1950-х феноменальный успех, да и сегодня отнюдь не позабытый, удовлетворяет этому рецепту по всем статьям.