— Уезжайте отсюда, — сказал он. — Немедленно. Если попадете в Париж сегодня же вечером, все обойдется… по крайней мере, я так думаю. Из Сен-Мало пока еще ходят суда.
Старик поднял брови.
— Об этом не может быть и речи, Диккинсон. У другого ребенка высокая температура.
Журналист пожал плечами.
— Ладно, скажу вам прямо, французы недолго продержатся. Они уже разбиты. Я не болтаю зря. Это точно.
Хоуард в раздумье посмотрел вдоль улицы.
— А вы куда направляетесь?
— Поеду в Савойю, погляжу, как там действуют итальянцы. А потом будем выбираться из Франции. Может быть, через Марсель, возможно — через испанскую границу.
Старик улыбнулся.
— Желаю удачи, — сказал он. — Все-таки держитесь подальше от фронта.
— Ну, а вы-то что будете делать? — спросил Диккинсон.
— Право, не знаю. Мне надо подумать.
И он пошел к гостинице, ведя Ронни за руку. Через сотню шагов покрытая грязью зеленая машина нагнала их и мягко остановилась у обочины. Диккинсон нагнулся с шоферского сиденья.
— Слушайте, Хоуард, — сказал он. — У нас хватит места для вас с вашими малышами. Детей возьмем на колени. Ближайшие дни нам придется нелегко, будем вести машину и ночами, по очереди. Но если вы за десять минут приведете второго ребенка, я подожду.
Старик неуверенно заглянул в машину. Да, это великодушное предложение, и сделал его великодушный человек. В машине уже четверо и полно багажа; трудно представить, как туда втиснется еще один взрослый, не говоря уже о двух детях. Машина открытая, можно поднять полотняный верх, но с боков никакой защиты. Ехать в такой машине ночью, в горах, — это — было бы тяжким испытанием для пятилетней девочки с высокой температурой.
— Вы очень, очень добры, — сказал Хоуард. — Но право, я думаю, нам лучше не торопиться.
— Как хотите, — сказал Диккинсон. — Я полагаю, денег у вас хватит?
Старик заверил, что денег у него достаточно, большая машина скользнула дальше и скрылась в конце улицы. Ронни следил за ней, чуть не плача. Вдруг он всхлипнул, и Хоуард наклонился к нему.
— В чем дело? — спросил он ласково. — Что случилось?
Ответа не было. Мальчик еле сдерживал слезы.
Хоуард мысленно искал причину такого горя.
— Это из-за автомобиля? — спросил он. — Ты думал, что мы покатаемся?
Мальчик молча кивнул. Старик остановился и вытер ему глаза.
— Ничего, — сказал он. — Подожди, вот пройдет у Шейлы простуда, и мы покатаемся все вместе.
Он подумал, надо будет, если можно, нанять машину до самого Сен-Мало, а там они пересядут на пароход. Это будет стоить немалых денег, но положение создалось такое, что, пожалуй, любые расходы оправданы.
— Скоро?
— Может быть, послезавтра, если Шейла поправится и ей приятно будет прокатиться.
— А мы пойдем после завтрака смотреть camions et chars de combat?[18]
— Если они еще не уехали, пойдем и немножко посмотрим.
Надо было как-то вознаградить мальчика за разочарование. Но когда они дошли до вокзальной площади, грузовиков и танков уже не было. Осталось лишь несколько жалких кляч, привязанных под кричаще яркими рекламами спиртных напитков.
В спальне все шло прекрасно. La petite Роза оказалась застенчивой девочкой с длинными черными волосами и с повадками маленькой мамаши. Шейла уже смотрела на нее с обожанием. Из двух носовых платков Хоуарда и трех обрывков бечевки Роза смастерила кролика, и у него была нора в одеяле с той стороны кровати, где спал Ронни: когда кролика пугали криком, он, искусно управляемый руками Розы, прятался в свой домик. Шейла, блестя глазами и мешая английские слова с французскими, стала объяснять все это Хоуарду. Посреди оживленной болтовни над самыми крышами вокзала и гостиницы пролетели три самолета.
Хоуард развернул покупки и дал Шейле книжку про слона Бабара. Бабар оказался старым приятелем Розы; она взяла книгу, позвала и Ронни на кровать и начала читать обоим вслух. Мальчику быстро надоело; самолеты были больше по его части, и он высунулся в окно: может быть, пролетит еще хоть один.
Хоуард оставил детей и спустился в вестибюль, к телефону. С огромным трудом и огромным терпением он дозвонился наконец до сидотонской гостиницы; он считал своим долгом сообщить чете Кэвено о трудностях путешествия. Он поговорил с мадам Люкар, но Кэвено еще накануне выехали в Женеву. Конечно, они не сомневаются, что он уже в Англии.
Он попытался дозвониться в Женеву и найти Кэвено через Лигу наций, но ему резко ответили, что телефонная связь с Швейцарией прервана. Он спросил о телеграфе и узнал, что все телеграммы, адресованные в Швейцарию, перед отправкой нужно лично предъявить в Bureau de Ville[19] для цензуры. Его предупредили, что у стола цензора очень большая очередь.
Близилось время обеда; Хоуард отложил попытку связаться с Кэвено. По сути, он делал это только для очистки совести. С трезвостью старого человека он понимал — толку от этого не будет: если он и свяжется с родителями, все равно ему не пересечь границу и не добраться к ним, а они не смогут приехать к нему. Надо довести начатое до конца — доставить детей домой, в Англию; из Швейцарии нечего ждать помощи.
В гостинице стало до странности тихо и пусто; похоже, все военные куда-то исчезли. Хоуард пошел в ресторан, заказал обед для себя и для детей и попросил отнести поднос в спальню.
Еду принесла все та же горничная. Началась оживленная французская болтовня о картинках с Бабаром и о кролике из носовых платков. Женщина сияла, такие развлечения были ей по душе.
— Большое вам спасибо, что вы оставили la petite Розу с la petite Шейлой, — сказал Хоуард. — Они уже подружились.
Женщина опять затараторила:
— Пустяки, мсье, сущие пустяки. Роза больше всего на свете любит играть с маленькими детьми, и с котятами, и со щенятами. Право слово, она у нас прямо маленькая мамаша. — И горничная с нежностью погладила девочку по голове. — Если мсье желает, после обеда она опять придет.
— Мсье Хоуард, пускай Роза после обеда опять придет, — подхватила Шейла.
— После обеда тебе следует поспать, — неторопливо ответил старик. — Может быть, она придет опять в четыре часа? — спросил он горничную, потом обернулся к Розе: — Приходи пить с нами чай, хочешь? Чай по-английски?
— Oui, monsieur, — застенчиво ответила девочка.
Они вышли, и Хоуард накормил своих подопечных. У Шейлы все еще был небольшой жар. После обеда Хоуард выставил поднос за дверь и уложил Ронни отдыхать. Потом откинулся поудобнее в кресле и начал читать им книгу «Эмильена в цирке», которую дала ему миссис Кэвено. Немного погодя дети уснули; Хоуард отложил книгу и сам на час задремал.
Проснувшись, он опять пошел в город, в Bureau de Ville, ведя Ронни за руку; в кармане у него лежала длинная телеграмма к Кэвено. Некоторое время он искал кабинет цензора и наконец нашел — кабинет осаждала толпа встревоженных и недовольных французов. Дверь была заперта. Цензор закончил работу и ушел на весь вечер неизвестно куда. Предполагалось, что он начнет прием только завтра в девять утра.
— Непорядок это, — говорили в толпе, но тут явно ничего нельзя было поделать.
Хоуард пошел с мальчиком назад в гостиницу. Город опять наполняли солдаты, длинная вереница грузовиков загромождала улицы к северу от вокзала. На площади стояли три громадных танка, они грозно щетинились орудиями, но были сплошь в грязи. Усталая команда заправляла их горючим из походной цистерны, люди работали медленно, угрюмо, даже уныло. Старик посмотрел, как небрежно, неуклюже они действуют, и его пробрала дрожь. Как это сказал Диккинсон? «Удирают, как зайцы…»
Не может этого быть. Французы всегда сражались великолепно.
По настойчивой просьбе Ронни они перешли через площадь и постояли немного, разглядывая танки. Мальчик сказал:
— Такой пройдет прямо через стену, даже через дом проломится. Прямо насквозь!
Старик оглядел чудовищные махины. Может быть, они на это и способны, но у Хоуарда их вид восторга не вызывал.
— В них, наверно, не слишком уютно, — спокойно сказал он.
Ронни фыркнул.
— Они идут быстро-быстро, а пушки так и палят! — Он повернулся к Хоуарду. — Они тут будут всю ночь?
— Не знаю. Вероятно. Теперь идем, Шейла, наверно, уже хочет чаю. Наверно, и ты хочешь пить.
Приманка была надежная, но Ронни с грустью оглянулся на машины.
— А завтра мы пойдем их смотреть?
— Если они еще останутся здесь.
В спальне по-прежнему все шло прекрасно. Роза знала игру, вся суть которой, видно, заключалась в том, чтобы опять и опять подражать голосам зверей. Девочки пели:
Как у тетушки моей
Много в домике зверей.
Мышка тоненько пищит (пи-и!),
Очень страшно лев рычит (рр-р!),
А осел кричит: и-а,
А лягушка: ква-ква-ква,
А собака: гау-гау,
А котенок: мяу-мяу,
А кукушка все: ку-ку,
А петух: кукареку, —
и так далее, без конца. Игра была нехитрая, и Шейла не желала ничего лучшего. Вскоре, играли все вчетвером; так их и застала горничная. Она принесла чай и заулыбалась до ушей.
— Я выучила эту песенку, когда сама была маленькая и жила в Турени, — сказала она. — Славная песенка, правда? Все дети ее любят. А в Англии, мсье, дети тоже играют так?
— Примерно так же, — ответил старик. — Дети во всех странах играют в одни и те же игры.
Он дал им молока и хлеба с маслом и джемом. Около Bureau de Ville он увидел в одной витрине большие пряники, выложенные цукатами; он купил такой пряник; хозяйничать он не привык, а потому взял втрое больше, чем требовалось. Разрезал пряник перочинным ножом на туалетном столике, и все получили по солидному ломтю. Это было очень веселое чаепитие, такое веселое, что никто не обратил внимания на скрежет гусениц и рев выхлопных труб под окном.
После чая еще немножко поиграли; потом Хоуард умыл детей, а горничная привела в порядок постель. Она помогла раздеть Ронни и Шейлу и облачить их в новые пижамы; потом она держала Шейлу на могучих коленях, а старик тщательно измерил девочке температуру, поставив ей градусник под мышку. Температура все еще была примерно на градус выше нормальной, хотя девочке явно стало лучше; какая бы это ни была болезнь, она проходила. Хоуард решил, что ехать на следующий день еще рано: как бы не пришлось потом снова задержаться из-за болезни в менее удобных условиях. Но пос