Сошли на конечной станции. Здесь все изменилось до неузнаваемости. Почти весь зал ожидания теперь занимал магазин «Прессбюро». В это время он уже был закрыт. Как некстати. Майе вновь стало дурно. Двенадцатый час. От холода ее трясло. Томас заметил, как люди поглядывают на ее босые ноги в балетках.
– Поедем на такси, – коротко бросил Томас. К счастью, у вокзала стояло несколько автомобилей. Подошел к первой машине. – Сколько до Боргвикова хутора?
– А где это? – равнодушно поинтересовался водитель.
– Что… Ну, примерно у Рагнхильдсбурга.
– Оплата по счетчику.
– Сотни хватит?
Водитель смерил его оценивающим взглядом:
– Все, что есть у тебя?
– Нет, я просто хочу знать.
– Ну, так мы едем или как?
Майя вцепилась в его руку. Ее трясло все сильнее.
– О’кей, поехали.
Неосвещенный большой дом терялся в темноте.
Посмотрел на часы: без двадцати двенадцать. Майя смотрела на темные окна, тонкие подошвы балеток скользили по снежной слякоти.
– Мы приехали? А я думала, у твоей мамы маленький домик.
– Это не ее дом. Не строй иллюзий. Мать снимает скромный домик, как я и говорил тебе. А этот роскошный особняк принадлежит одному богачу, он бывает здесь лишь наездами. Не рассчитывай на роскошь, Майя.
Поднял сумку, гитару и зашагал к воротам. Девушка, поскальзываясь, старалась не отставать.
– Ну вот, теперь ты знаешь, каково это – ходить по снегу, – крикнул Томас, не оборачиваясь. – Ты ведь мечтала об этом?
Ему хотелось обратно, туда, где тепло. И зачем он согласился поехать домой? И главное, зачем привез сюда Майю? Она так и не сказала ему, кто такой Бернар. Может, это отец ее мальчиков. Скрытность и таинственность Майи все больше раздражали его. Следовало настоять на своем, добиться объяснений.
Майя догнала его, едва не упав:
– Томас…
Ледяная ладошка вцепилась в его ладонь. Он поставил сумку и притянул Майю к себе.
– Прости меня, – пробормотал он в ее волосы, расчесанные на пробор. – Я так устал, смертельно устал…
В окнах домика горел свет. Приоткрылась дверь.
– Мама! – крикнул Томас.
Она вышла на крыльцо – все те же доисторические вельветовые штаны, тот же свитер. Штопаные-перештопаные. Одна рука забинтована.
– Привет, мама, это я.
Он шагнул к ней, хотел обнять. Что-то в ней остановило его.
– Томас… – произнесла Роза ломким, дрожащим голосом.
– Да. Я же обещал тебе сюрприз. Ну, или подарок, уж не помню, что именно написал. Ты ведь получила мою открытку на день рождения?
Она смотрела мимо сына, неотрывно – на Майю. Та стояла, уронив руки.
– Вот, мама, это Майя. А это Роза, моя мама.
– Привет, – сказала Роза. – При…
– Можно мы войдем? Замерзли до полусмерти.
Томас протиснулся мимо матери, вошел в дом, с сумкой и гитарой. Внутри пахло застарелым табачным дымом.
– Ты что, опять начала курить? А я-то думал, навсегда бросила.
Мать вошла следом, помотала головой.
– Ты как, мама? – негромко спросил Томас. – Да что с тобой такое?
Роза молчала. Словно разучилась говорить. Губы ее кривились в странной улыбке. Она потянула сына за собой, в спальню, показала на большую кровать, стоявшую на прежнем месте – в центре комнаты. Открыла шкаф, достала простыни. Томас понял, что она предлагает им с Майей занять спальню. Но почему она молчит? В глубине души он понимал, что следовало побольше интересоваться ее жизнью. Но сейчас он слишком устал.
Роза подошла к Майе. Коснулась ее волос. Сказала:
– Strong.
Майя испуганно оглянулась на Томаса.
– Strong black hair.
Судя по всему, по-английски она говорить могла. Указала на кровать. Прохрипела:
– Tired?
Майя оживилась:
– Yes, very, very tired. We have been travelling for a very long time. Very long time.
Роза вновь указала на кровать:
– Then go to bed[41].
– Мы чуток проголодались, – сказал Томас. – Покормишь нас? Чашка чая и бутерброд. Майя так и вовсе умирает с голоду. Представляешь, она…
Роза не дослушала. Она уже была в кухне, ставила чайник, доставала готовый пудинг из холодильника. Разрезала пластиковую упаковку, выдавила содержимое на две тарелки и сунула в микроволновку. На кухонном столе Томас увидел свои старые книги и ноты.
– О, что они здесь делают? – удивился он. – Зачем ты подняла их из подпола?
Мать присела, будто испугалась удара. Зашевелила губами.
– Что ты говоришь?
Ему послышалось «рэт».
– Что? Рэт? В смысле, крыса?
Женщина, его мать, скрестила на груди руки.
– Big, big rat. But I am going to kill it. I am strong. I will kill the big rat[42].
Томас опешил. Похоже, подвал захватили крысы. Вот чертовщина. Крыс он ненавидел. В деревне Майи их была тьма. Жадные, прожорливые, агрессивные твари. Загрызли любимого козленочка Майи, лохматого, забавного, загрызли и обглодали.
– Говори по-шведски, – прошипел он, – я не хочу, чтобы Майя услышала.
Глянул на коврик, прикрывавший спуск в подвал. Люк закрыт. Этим путем крысы в дом не проберутся.
– Что с твоей рукой? – спросил он.
Она нервно коснулась повязки. И ответила по-шведски:
– Крыса.
Дочери
Юлия проснулась первой. Сразу вспомнила, где находится и что произошло. Йеннифер лежала рядом, на животе, положив руку ей на грудь. Осторожно убрала ладонь сестры.
– Папа!.. – вскрикнула она и разрыдалась, неистово, неостановимо.
Йеннифер проснулась и тоже заплакала; обнявшись, сестры безутешно рыдали.
– Как думаешь, где он? – спросила Юлия. – Что с ним сделали? Все еще лежит там, в палате… и эта роза. Я ненавижу розы, никогда в моем доме не будет роз! А если какой придурок подарит мне розу, то убью! – Юлия яростно высморкалась и швырнула платок на пол.
– Нет, – сказала Йеннифер, – он уже не в палате. Его перенесли в подвал, в холодильник.
Сказала цинично, жестко – намеренно. Юлия ударила сестру, хлестнула по щеке.
– Только не папа! Не может он лежать в холодильнике!
– Но иначе тело начнет разлагаться. Сама подумай.
Юлия застонала. Влажные пальцы сестры погладили ее по щеке. Она ухватила указательный палец, сунула в рот, принялась посасывать. Тонкий, соленый палец.
Была суббота, половина шестого утра.
– А потом придет человек в черном костюме, – неумолимо продолжала Йеннифер. – Он зайдет в морг, достанет тело. Его никто не увидит, ведь он специально приходит кружным путем, чтобы не попадаться на глаза. Автомобиль его стоит прямо у входа в морг, задние дверцы распахнуты. Серый катафалк.
– Хватит! – проскулила Юлия.
Но Йеннифер не могла остановиться. Она с детства любила пугать сестру страшными историями об окровавленных монстрах, о том, что Юлия вовсе не сестра ей, что она подкидыш, подобранный в сточной канаве.
– И человек в черном нежно берет тело… Подхватывает на руки и несет. Он укладывает мертвеца в гроб, обитый изнутри мягкой-премягкой тканью. Он обряжает мертвеца в саван. Представляешь себе папу в саване?
– Нет! Прекрати! Ненавижу тебя.
Йеннифер села в постели. Она спала в одних трусиках. Маленькие, острые грудки вызывающе торчали.
– А помнишь сериал «Клиент всегда мертв»? – спросила Йеннифер и потянулась. – Помнишь, какие красивые там были покойники; лежали в своих гробах, точно в уютных кроватках. Вечный покой. Там, где не ведают ни боли, ни страха.
Юлия тоже села. Тело сотрясали рыдания.
– Не хочу, чтобы он лежал в гробу! – прерывисто сказала она. – И могилы не хочу. Не хочу, не хочу!
– Так надо, – произнесла Йеннифер.
– Нет, б… дь, не надо!
– Надо. Но вовсе не обязательно в церкви. Он туда даже не ходил никогда. Так что церемония будет в другом месте.
– Раз так, то гроб выберем мы с тобой! Самый крутой гроб, какой только бывает! Такой, какой он сам бы себе выбрал.
– С мамой тоже нужно посоветоваться. – Йеннифер говорила взвешенно. – Кстати, надо обзвонить людей. Сообщить. Составить список, что ли. Есть те, кому нужно обязательно сообщить. В издательство позвонить. Мама нам поможет. Остальное подождет. Теперь не надо никуда спешить. Больше некуда спешить.
Юлия завернулась в одеяло.
– Нужно с Розой связаться как можно быстрей. Я знаю, что ей понравится… в смысле, понравится, что это мы ей сообщим. Ты и я. А не кто-то другой.
– Верно.
Йеннифер выбралась из кровати. Побрела в ванную. Юлия слышала, как она подняла крышку унитаза и помочилась.
Потом зашумел душ. И тогда она тоже встала.
Они выпили кофе, съели миндальное печенье из банки.
– Взгляни, – неожиданно сказала Юлия, – видишь, вот здесь рисунки, розочки. – Подняла банку и встряхнула, крошки отозвались шуршанием. – Наверняка шлюха покупала. Нужно выбросить.
– Хватит уже о ней, – отмахнулась Йеннифер. – У меня больше нет сил на злость. Главное сейчас – отец. Достоинство.
– Да-да.
– Который час? Как думаешь, можно уже позвонить Розе?
Юлия кивнула. Взяла трубку, набрала номер. Как обычно, без ответа.
– Спит, наверное.
Йеннифер грызла печенье, изучая бумажник отца и ключи. Кроме ключа от квартиры, здесь был и ключ от автомобиля. Несколько раз она садилась за руль, отец давал ей уроки перед экзаменом на права. Это было больше года назад. С тех пор она машину не водила.
Йеннифер решилась.
Они спустились на подземную парковку и без труда нашли «ауди» цвета карамели. Было видно, что машиной уже давно не пользовались: на ней лежал тонкий слой пыли. С выездом могут возникнуть проблемы – повсюду массивные столбы. «Опоры, что держат дом», – подумала Йеннифер. Она представила, как таранит столбы, как здание проседает, складывается. Как те башни одиннадцатого сентября. Еще одну проблему представлял крутой подъем перед выездом на улицу.
Ну что ж. У нее все получится. Она открыла дверцу, села на водительское место. Чуть подвинула сиденье вперед, подняла руль. Подумала: «Теперь это мой автомобиль» – и, несмотря на волнение, ощутила гордость. У Юлии прав нет, и получать их она не собиралась. Йеннифер сняла машину с тормоза и повернула ключ зажигания. Двигатель зафырчал.