Сила!
С такими силами несколько лет назад можно было выходить против любого племени в Глермзойской пустоши и гарантированно выйти победителем. Если мы встретим врага — то ему не поздоровится.
Казалось бы, что могло пойти не так…
Величественные пики, что вздымались к небесам, словно клыки древнего зверя — решили над нами подшутить. Прежде бездонная синева горного неба, чистая, без единого облачка, которая лукаво сулила если не вечное лето, то хотя бы хорошую осень, быстро потемнела.
А потом внезапно разразилась буря!
Я, сжав зубы в безмолвной ярости, плотнее кутался в плащ, тщетно пытаясь укрыться от ветра, что жалил, точно рой ос. Внезапная снежно-дождливая метель, яростная, как месть колдуна, обрушилась на нас. Она хлестала отряд беспощадными плетьми ветра снега с дождем, и хоть полдень еще не наступил, мрак сгустился, будто уже наступили сумерки.
Видимость упала до расстоянии метров пяти — и казалось что метель пожрала мир. Каждый наш шаг грозил сорваться в бездну, где острые камни внизу ждали, как голодные псы, чтобы растерзать любого сверзившегося. Да еще довольно долгое время тропа была узка, будто для горных коз, и едва цеплялась за склон горы. Думаю, что даже в ясный день она была коварна, а в бурю — смертельна.
И как назло, долго не встречалось ни щели, ни пещерки, что могли бы стать убежищем. А ведь где-то тут, по моим прикидкам, было нападение на один из караванов. Ну оставалось еще полмили — но похоже такие полмили, что могли стоить жизни.
Несколько кланкрыс в течении часа оказалось сдуто в пропасть либо соскользнули сами, под громкие ругательства остальных.
Впрочем, вскоре нам удалось выбраться на на широкую площадку с развалинами сторожевой башни. И практически сразу ветер начал спадать, показалось солнце, начавшее топить мелкий снег.
Я шел вперед, щурясь на проклятое солнце, что жарило, будто хотело спалить нас к чертям, мои штурмкрысы, пыхтя, следовали за мной. Их красные глаза внимательно изучали окрестности, лапы сжимали копья и мечи. Это была непростая дорога, но мы уже преодолели худшее — так я думал, пока сверху не послышался глухой звук срывающегося камня.
— Бац! — чёртов валун, размером с тушу быка, с хрустом оторвался от скалы, как будто кто-то решил, что нам стало слишком скучно.
Один из прихвостней идущих за мной — Гнарк Кривозуб, бедолага, даже не успел пискнуть. Он только повернул свою кривую морду, будто собирался сказать что-то умное — как будто он вообще знал, что это такое. Валун влетел в него, как…. Как очень тяжелый камень в мягкое живое тело. Хрясь! Кровь брызнула, будто кто-то раздавил переспелый фрукт. Кости хрустнули, как сухие ветки под сапогом.
Без шансов.
Я сплюнул в пыль и пробормотал:
— Всегда найдётся какой-нибудь сюрприз…
Впрочем, мысль повернуть назад мне в голову тогда еще не пришла. Я поднапрягся и скатил валун с тела воина. Все же я хотел тут отдохнуть, а на кровавые ошметки могли заявиться нехорошие гости, еще это неприятно воняло, а еще — Кривозуб, насколько я помнил, участвовал во многих драках, стычка и битвах на моей стороне. Надо было хотя бы похоронить.
Крысы застыли. Тяжелый переход сказался, видимо. Глаза их блестели — то ли от страха/адреналина, что могли сами попасть под камень, то ли от голода.
— Кто-нибудь что-то скажет?
Один, видимо самый наглый, по кличке Гноезуб — (непроходящая мода на зубастые прозвища) — оскалился и выдал:
— Хороший был воин.
А потом добавил:
— Можно я его печень съем?
Я уставился на него, как на кучу навоза, которая вдруг заговорила.
— Нет! — рявкнул я, чувствуя, как подступает бешенство.
Гноезуб не унимался, его глаза загорелись, как у степного волка над падалью.
— А сердце? Сердце-то можно? Оно, поди, ещё тёплое!
— Нет! — прорычал я, уже представляя, как вбиваю его башку в ближайший камень.
Тут другой, тощий, с мордой, будто из жеваной кожи, пискнул:
— А глаза? Глаза-то никто не любит, можно мне, а?
Я сделал глубокий вдох, пытаясь не придушить их всех на месте. Воздух вонял кровью и потом от их шкур. Когда я уже научу их цивилизованным привычкам?
— Никто. Ничего. Не ест. — отчеканил я, как будто вбивая гвозди в их тупые черепа. — Закопать. Заложить камнями. И чтоб без фокусов, или я сам вас закопаю. Живьём.
Крысы зашипели, как коты, которым наступили на хвосты, но возражать не посмели. Гноезуб пробурчал что-то про «жаль мясо», но уже отложил оружие, а тощий принялся рыть яму, бросая на труп жадные взгляды.
Я отвернулся и начал отдавать привычные команды:
— Шевелитесь! Хич, Дробитель — обследовать руины! Когтехват — приготовься ставить лагерь, готовить жратву! Быстрее, или я сам вас закопаю, прямо рядом с Кривозубом!
Все засуетились, шипя и матерясь, но под моим взглядом двинулись к делу. Кто-то потащил снаряжение, кто-то начал шарить по камням, выискивая, что бы найти вкусное из того, что не успело разбежаться/уползти.
Под ногой хрустнула человеческая челюсть.
— Поганые места.
— Места поганые, — эхом буркнул кто-то сзади, то ли Гноезуб, то ли ещё какой-то умник. Я уже собирался развернуться и вбить ему зубы в глотку, как вдруг воздух разорвал свист. Шипящий и злой, как голос гадюки.
— Засада! — заорал я и завыли проворонившие всё псоглавцы, но было поздно.
Стрелы посыпались, как град. Кривые, хлипкие, вырезанные, небось, из первых попавшихся веток, но в этом месте многие из них находили себе цель. Двое кланкрыс сразу рухнули, как мешки с дерьмом, — одному стрела пробила горло, и кровь хлынула фонтаном, как из перерезанного бурдюка, второму влетела в грудь, и он захрипел, падая на колени.
В следующий миг пространство вокруг взорвалось хаосом. Скалы заорали эхом, металл загремел, как в кузнице, и в лицо мне плеснуло горячей кровью — не моей, слава богам. Из-за камней, из щелей, из руин, из самой проклятой земли полезли визжащие орки и гоблины. Они бросились на не успевших встать в строй, блестя клыками, а глаза горели жаждой нашей крови.
Один штурмкрыс снес двух гоблинов ударом алебарды, но большего не успел — тесак зеленокожего орка снёс ему полморды. Мозги брызнули, как каша из опрокинутого котелка, обдав окружающих теплыми ошмётками. Я услышал хруст — это второму кланкрысу отрубили лапу. Повернулся, чтобы увидеть, как псоглавый рвет гоблина, вцепившись в него клыками, будто в свежую тушу. Я машинально отклонился — что-то просвистело у плеча — и рубанул зеленокожего своей сечкой. Укрепленное лезвие, вспороло орку грудь, и его кишки вывалились, как верёвки из рваного мешка.
— Все в строй, навозные прыщи! Собраться в кучу, твари!
Ближайшие крысы вокруг сгрудились, поднимая щиты. Стрелки с мушкетами, кто успел, подхватили оружие и теперь спешно его заряжали, заняли позицию за их спинами. Алебарды штурмкрыс блеснули в тусклом свете, готовые рвать плоть. А сзади наш тощий колдун с блеклыми глазами уже бормотал своё проклятое заклинание. Его лапы дрожали, от рук вырвалось зелёное облако, и оно поползло к гоблинам, что накатывали на нас волной Те, кто вдохнул, начали кашлять, хвататься за горло, их кожа покрывалась волдырями, будто их жарили на адском огне. Десяток гоблинов рухнул, блюя кровью и страшно воя.
— Назад! К камням! — рявкнул я, пытаясь перекричать этот ад.
Вокруг клокотала бойня. Мои крысы орали, орки орали, гоблины носились с визгами. Еще один псоглавый боец, выронив свое оружие, вцепился клыками в глотку гоблину, повалив его на камни, — тот дёргался, пока не затих, но псоглавому на спину уже прыгнуло несколько мелких гоблинов с кривыми ножами, вонзая их ему в подмышки. Справа кто-то захрипел, закашлялся — я резко обернулся, врезал очередному орку по морде, вывернул сечку, чтобы не схлопотать удар сзади. Один из моих подскользнулся на крови, рухнул, и тут же огромная дубина орка размозжила ему позвоночник. Он плюнул кровью, попытался встать — и получил второй удар, уже по шлему, разбивая череп. Хруст был такой, что у меня зубы заныли.
— Держать строй, мрази! — орал я, сражаясь в первом ряду. Резанул одного орка по колену — тот рухнул, воя. Вбил пятку в морду гоблину который пытался вцепиться мне в ногу, ломая длинный горбатый нос. Тот отлетел, захрипел, забился в конвульсиях.
Стрелки дали залп. Свинцовые пули прошивали орков насквозь: одному разнесло челюсть, зубы разлетелись, как щепки, другому пуля вошла в глаз, вырвав затылок. Дым от мушкетов застилал ущелье, смешиваясь с вонью крови, дерьма и палёной плоти. Но гоблины лезли волнами, их ножи вспарывали животы кланкрыс, оставляя алые разрезы, из которых вываливались внутренности.
А подкрепление к оркам всё пребывало и прибывало. Их топоры, тесаки, всевозможные рубящие штуки, которых невозможно было найти ни в одном каталоге сверкали, а боевой клич заглушал ветер:
— ВААААГХ!!!
Первый из новой волны -самый здоровенный, налетел на штурмкрыса. Алебарда крысолюда вонзилась ему в плечо, разрубив ключицу. Кровь брызнула фонтаном, но орк, рыча, успел рубануть тесаком, отхватив крысолюду ухо и половину щеки. Тот заорал, но добил врага, размозжив ему череп обратным ударом.
Кланкрысы встретили орков стеной щитов. Копья пробивали животы, вырывая кишки, которые волочились по камням, пока орки не падали. Но орков было слишком много. Их топоры раскалывали щиты, ломали кости. Опять успел увидеть мельком как один кланкрыс получил удар в грудь — и топор с чавкающим звуком вскрыл тушку.
Наш колдун выпустил второе заклинание — темно-зеленый луч, который разорвал нескольких орков в клочья. Их мясо и кости разлетелись, заливая кровью своих же. Но гоблины, подлые твари, подобрались с фланга и кинулись на него. Один вонзил копьё зуберу в бедро, пробив его насквозь. Колдун взвизгнул, но ударил быстрым ядовитым заклинанием в лицо гоблину — и глаза зеленокожего вытекли, как желе, и он завыл, катаясь по земле.
Я стоял в центре строя, рубя, как мясник на бойне. Моя сечка рассекала орков, будто туши. Одному разрубил грудину.