— Мне тут сообщили, — скучно сказал Елизаров, — что во время осмотра места убийства на Рязанском проспекте вы как-то уж слишком нервно вели себя. С чем связан ваш эмоциональный срыв?
— А-а, понимаю, прокурорский сотрудник пожаловался. Да, собственно, никакого срыва и не было, товарищ полковник, — сдержанно начал Чертанов. От его улыбки и следа не осталось, словно ее никогда не было. — Просто мне не нравится дилетантство во всех его проявлениях. Если человек ни черта не смыслит в оперативно-разыскном деле, то должен хотя бы не мешать тем, кто на этом собаку съел. Ну, я и не выдержал, сорвался, кажется, даже прикрикнул на него, а он тут же жаловаться побежал.
Полковник Елизаров продолжал изучать Чертанова. Спокоен до неправдоподобия. Любой на его месте хотя бы разнервничался — все-таки не в богадельню пришел, а в отдел внутренних расследований, а он, видишь ли, скучает. Так могут вести себя или полнейшие идиоты (к коим Чертанова отнести невозможно), или превосходные артисты.
— Кстати, насчет собаки, — нахмурился Елизаров. — Я, конечно, понимаю ваше возмущение. Но как вы оцените тот факт, что собака набросилась именно на вас после того, как ей дали понюхать свитер? Ведь собака, так сказать, незаинтересованное лицо. Следовательно, этот свитер ваш или вы его держали в руках. А нашли его…
— Этот свитер не мой, — перебил полковника Чертанов. — Если он и побывал у меня в руках, то я его не запомнил. Кроме того, свитер могли просто подбросить. В последнее время со мной происходят какие-то очень подозрительные случайности.
— Все это мистика, майор! Еще немного — и вы заговорите о гадалках! Но на самом деле жизнь значительно проще, чем это представляется на первый взгляд. И состоит она всего лишь из двух составляющих: «да» и «нет»… Хорошо, предположим, что здесь имел место чей-то злой умысел и свитер действительно подбросили… Но что вы скажете тогда о пустых бутылках в чулане, ведь почти на каждой из них обнаружены отпечатки ваших пальцев. Хочу сразу сказать — подбросить их не могли. На них толстый слой пыли. И как быть с холодильником, на котором тоже обнаружены ваши пальчики?
Елизаров выглядел совершенно спокойным. Он ни в чем не обвинял Чертанова. Он просто констатировал факты и хотел получить ответы на свои вопросы.
— Что ж, кое в чем вы правы. Мне действительно приходилось бывать в этой квартире, но я никого не убивал, — с некоторым раздражением произнес Чертанов. — Зачем мне, собственно, это? Сдобина я знал много лет. Моя бывшая жена и его любовница были близкими подругами. Мы частенько проводили время вместе. Бывали на природе, устраивали шашлыки. С женой я расстался, а вот с Николаем продолжал общаться до самого последнего времени. Естественно, увидев его мертвым, я испытал стресс, — признался Чертанов. — Когда свидетели указали на Колину квартиру, я почувствовал — беда!
— Потому-то и попытались проникнуть на место преступления как можно скорее. Уж не для того ли, чтобы уничтожить возможные улики? — проникновенно спросил Елизаров.
Чертанов подумал, что если у полковника уже имеется внук, то он и на нем оттачивает приемы своих допросов.
— Как же я мог уничтожить улики, если их там огромное количество?
Чертанов возмущенно откинулся на спинку стула, который негодующе заскрипел. Елизаров сверкнул стеклами очков:
— Здесь я с вами полностью согласен, майор, улик против вас, как говорится, выше крыши. Кроме того, вы не производите впечатление уравновешенного человека. Я вправе предположить, что вы могли убить собутыльника по причине каких-то неожиданно вспыхнувших неприязненных отношений. Ревность, обида, да мало ли еще что, — как-то даже сочувственно сказал полковник. Дескать, с кем не бывает.
Чертанов помрачнел. Он знал, что подобная обходительность Елизарова — плохое предзнаменование. Часто после такой «дружеской» беседы его собеседники топали прямиком на нары.
— Если бы я хотел кого-то грохнуть, то сделал бы это гораздо более искусно, уверяю вас, — возразил Чертанов. — Зачем мне нужно было делать из Сдобина решето и оставлять после себя такое огромное количество улик?
Елизаров тихонько засмеялся, демонстрируя две золотые коронки в глубине рта.
— Вот это меня как раз и убеждает в вашей искренности, майор. Опер с вашим опытом должен был поступить значительно тоньше. — Елизаров поднялся. — Будем считать это маленьким недоразумением. — И, протянув руку, проговорил: — Желаю всего наилучшего.
Рукопожатие Елизарова оказалось несильным, но теплым.
— Спасибо, — растерянно ответил Чертанов.
— Если вы поддерживали со Сдобиным дружеские отношения, то нет ли у вас предположений, кто мог желать его смерти?
Вопрос полковника застал Чертанова у самых дверей.
— Я много думал об этом, но у меня нет ни единой зацепки.
— Да, конечно, — губы полковника скорбно сжались, — о возникших подозрениях вы непременно сообщили бы. Но теперь от дела вас придется отстранить… Сами понимаете, обыкновенная процедура. Да вы не волнуйтесь так, ничего страшного не произошло, а на вас прямо лица нет!.. В скором времени все утрясется, а пока просто побудете у нас главным свидетелем.
Чертанов молча закрыл за собой дверь. Елизаров усмехнулся. Гордый!
Подняв трубку, он коротко обронил:
— Терентий, давай спускайся ко мне.
Через пару минут дверь неслышно распахнулась, и в кабинет вошел молодой мужчина лет тридцати.
Усаживать вошедшего полковник не стал, так и держал у порога.
— С Чертановым из убойного отдела знаком?
— Не особенно.
— Впрочем, это и не важно, — махнул рукой Елизаров. — Напряги своих ребят, пускай присмотрятся к нему, что-то мне не все нравится в его поведении.
— Думаете, он все-таки замешан в этом убийстве, товарищ полковник?
— Трудно пока говорить об этом, но кое-что в его поведении меня настораживает.
— Нервничал во время допроса?
Полковник улыбнулся:
— Хм… Знаешь, как раз наоборот. Был спокоен до неприличия. Ты вот что сделай. Узнай, с кем он встречается, как проводит время. В общем, все, что может дать нам хотя бы какую-нибудь ниточку.
— Понял, товарищ полковник. Когда приступать?
Елизаров подошел к окну и увидел, как двор широкими шагами пересекает майор Чертанов. Уж слишком поспешно покидает он Петровку, не вернуть ли, чтобы потом не жалеть?
— Прямо сейчас и начнешь. Немедленно!
— Ну, хорошо, я ничего не сообразил, — наклонился к Чертанову Егор Ларин, — я теперь бизнесмен, далек от всего этого, но ты же должен был почувствовать, что здесь чего-то не так! Ты же опер! Договорились с ним встретиться, а он не приехал. Звоним ему домой, а он не отвечает. — Ларин разлил «Смирновскую» в стопки и, назидательно подняв вверх палец, изрек: — А ведь он парень был, если ты, конечно, помнишь, очень обязательный. Ладно… Давай поднимай стопарик. Выпьем, что ли, за упокой. Чтобы его душа на том свете не маялась по углам, — и опрокинул в рот стопку, высоко подбросив локоть.
Следом, единым махом, выпил водку и Чертанов, горько поморщившись. Подцепив бутерброд с семгой, неторопливо закусил, тщательно жуя.
— Я почувствовал, — наконец произнес он. — Мы же не сразу ушли оттуда. Ты сам помнишь. В дверь стучали, кричали… Но я не думал, что все настолько плохо.
— Да, шума мы там наделали предостаточно, — согласился Ларин.
— Вот именно, — вонзил Чертанов вилку в кружок малосольного огурчика. — Соседи меня узнали. Дело дошло до того, что меня подозревать начали в том, что я замешан в убийстве Коли.
— Дела-а, — протянул Ларин. — И что теперь?
Огурец разочаровал — приторно сладкий вкус шибанул в носоглотку, и Чертанов не без удовольствия перебил его очередной порцией водки.
— А хорошего здесь мало, честно тебе скажу… Меня вызывал Елизаров.
— Ничего себе! Ну и что ты?
Кусок селедки застыл у самого рта Егора. Он как будто бы позабыл о трапезе начисто, и теперь кусок рыбы, вяло свесившийся с вилки, напоминал приспущенное знамя.
— Рассказал ему все как было, но, похоже, он не очень-то мне поверил. От дела меня, естественно, отстранили.
— Вот что я тебе скажу, — заговорил Ларин, энергично работая челюстями. — Ты, Миша, не переживай, может быть, так оно и к лучшему. Ну что ты все рыщешь по подъездам да по подворотням? Как говорится, не пацан уже. Жизнь-то, она проходит. Вот хотя бы посмотри на меня… Ну, остался бы я в ментовке, и что с того? Дослужился бы до подполковника… Максимум! А сейчас у меня свое дело, и о будущем я в отличие от тебя совсем не думаю, знаю, что оно обеспечено лет на сто пятьдесят вперед. Я же тебе уже не раз предлагал, переходи ко мне. Работы будет много, но ты ее не боишься. А мне нужны свои люди, в которых я должен быть уверен на все сто процентов и которые никогда меня не подведут и не подставят. Вот ты как раз такой и есть.
— Оставь! — вяло отмахнулся Чертанов. — Ну, какой я к черту коммерсант! Я опер до мозга костей, ты сам об этом знаешь не хуже меня. А потом, ты же работаешь под бандитской «крышей», верно? Веселенькая будет ситуация. Вчера я их ловил, а сегодня должен буду деньги им отстегивать? Не дождутся, Егор, это не для меня.
Чертанов любил этот небольшой кабачок на Пречистенке и нередко захаживал сюда. Ресторан был неброский и совсем небольшой, без всяких новомодных украшений, которыми были напичканы другие подобные заведения. Здесь игра небольшой оркестр, а Чертанову нравился «живой» звук. Главным действующим лицом оркестра был длинноволосый клавишник с красивым баритоном. Он владел едва ли не всеми октавами и мог затянуть такую лихую ноту, от мощи которой, казалось, дом способен рассыпаться по кирпичику.
Отношения в кабачке были почти домашними, публика здесь бывала в основном постоянной, с очень незначительным количеством залетных. А потому музыкантов частенько приглашали к столу скоротать время.
За соседним столиком сидели две брюнетки и лениво, как и подобает настоящим леди, потягивали коктейль через трубочки. Но красная цена им была сто долларов за два часа удовольствия, и Чертанов с интересом присматривался к их параметрам, как бы примеряя их под себя.