Пошел в ванную, бросил бумаги на слив, пустил воду, как проинструктировали. Под холодной мутноватой струей тонкие листочки моментально стали размякать, таять, исчезать — и в полминуты пропали бесследно. «Сыщики-разбойники, — гораздо злее проворчал он про себя. — Сорок три утюга на подоконнике…»
В дверь постучали, и тут же вошла Света, яркая, как тропическая птичка. Белозубо усмехнулась:
— А я вот мимо проходила…
И с порога прижала палец к губам, многозначительно поиграв глазами. В руке у нее был большой черный транзистор. Мазур, совершенно не представляя, как пока что себя держать, спросил:
— Как тебе городок?
— Глаза б мои его не видели. Как они здесь живут? Я бы сразу повесилась…
Она что-то там нажала, на боковине транзистора откинулась панелька, обнажив крохотные лампочки и кнопки. Света прошлась по периметру комнаты, продолжая беззаботно трещать:
— По комнате тараканы ходят, в столе нашлась газета аж за девяносто второй год, так что начала бояться, что из шкафа возьмет да и вывалится скелет какого-нибудь стахановца, могли забыть, свободно…
Личико у нее при этом оставалось напряженно-деловым — и вдруг озарилось словно бы радостной улыбкой. Она вновь прижала палец к губам, потом покрутила им возле уха. Мазур понятливо кивнул. Подумал, что жить становится все смурнее.
— Пошли, — сказала Света, закрыв панельку. — Шеф сабантуйчик собрался устроить, опять налакается до поросячьего визга, декадент…
Мазур послушно поплелся следом. Запер номер. Света шепнула ему на ухо:
— У всех «клопы». Не бог весть что, не высший класс, но работает усердно. Хорошо еще, что в нумерах нет телефонов — на телефоны можно навесить такие хитрушки, что никакая проверка не возьмет…
Он пожал плечами, совершенно не представляя, как нужно комментировать неожиданное открытие и надо ли его вообще комментировать.
— Ну, может, это и не на нас поставлено, — шепнула она. — Может, у них весь отель на подслушке со старых времен. Смотри там…
— Не дите, — проворчал он.
Она глянула снизу вверх, совершенно невинно и спокойно.
— Партитуру помнишь?
— Помню.
Света фыркнула:
— Фейс у вас, мои колонель. Ничего, многое бывает в первый раз, так что не комплексуйте…
Показались остальные, возглавляемые Кацубой, с недюжинным лицедейским мастерством изображавшим возбужденного предстоящей выпивкой запойного интеллигента. Он сиял, потирал руки, он был настолько беззаботен и воодушевлен, что Мазур про себя тягостно завидовал. Утешало одно: предстоящее прибытие корабля, где придется заниматься своим прямым делом, и никаких посторонних микрофонов там, надо надеяться, не будет…
Буфет, как оказалось, не выбивался из общего стиля — он тоже был необозрим и явно рассчитан на то, что поутру все население гостиницы сбежится поправиться чайком. Цены на разнообразнейшую местную рыбу, великолепную осетрину в том числе, поражали своей копеечностью — зато любая привозная мелочь радовала ценниками, от которых зашкаливало всякое воображение. Кацуба, правда, не мелочился — похоже было, денег Глаголев не пожалел.
Затарились — к вялому оживлению скучавшей в одиночестве буфетчицы — и направились в нумера, позвякивая многочисленными емкостями. Навстречу попались двое белозубых субъектов — рослые, по-нездешнему раскованные. Мазур моментально определил в них импортных индивидуумов. И не ошибся — один в полный голос бросил спутнику на хорошем английском, будучи уверен, что другие его не поймут:
— Смотри, какая куколка. И что ей с этими аборигенами делать?
Мазур без труда просек тренированным ухом выговор уроженца или постоянного жителя Новой Англии. Они так и разминулись бы, но Шишкодремов, тоже в полный голос (хотя и подчеркнуто глядя в сторону), выплюнул смачную и длинную фразу на отличном сленге, как раз в Новой Англии и имевшем хождение. Если вкратце, белозубому предлагалось не пялить глаза на девочек, а продать свою бабушку чернокожему сутенеру для использования в хитрых заведениях, практиковавших исключительно оральный секс для мексиканской клиентуры.
Эффект был хороший. Белозубый, конечно, моментально обиделся, надул щеки и сжал кулаки, но Вася с отрешенным видом принялся созерцать свой недюжинный кулачище. Второй варяжский гость, по лицу видно, оценил численное превосходство противника и поволок друга за собой, бормоча:
— Без проблем, парни, без проблем…
— Патриот он у нас, — сказал Мазуру Кацуба, кивая на гордо подбоченившегося Шишкодремова. — Тяжко ему видеть иноземное засилье.
— Да я таких на пальме за ноги вешал… — проворчал под нос Шишкодремов.
Очень возможно, он не врал, даже наверняка.
— Пошли уж, вешатель… — буркнул Кацуба.
Мазур в свои годы выпил, как и любой нормальный мужик, не менее цистерны, но на такой пьянке ему еще не приходилось бывать. Потому что это была не пьянка, а чистейшей воды театр для невидимого постороннего слушателя — причем актеры должны были притворяться, что о наличии слушателя и не подозревают.
Хорошо еще, ему не нужно было изощряться в роли примадонны — он попросту помалкивал, изредка вступая с анекдотом или невыдуманным случаем из морской жизни (естественно, никак не ассоциировавшимся у слухачей с военными), а водочку попивал крайне умеренно, поскольку вскоре предстояло идти под воду. Почти так же держался и Вася Федичкин. Зато Кацуба старался за троих, по интеллигентской привычке тараторил без умолку, не слушая собеседников, стремительно надирался, роняя на пол то вилку, то кусок осетрины, бессмысленно ржал и откровенно лез к Свете с руками и сальными намеками. Света, с точки зрения непосвященного слушателя уже изрядно рассолодевшая, сначала хлопала его по лапам, потом откровенно послала на исконно русские буквы и заявила, что в присутствии настоящих мужчин вроде ее обожаемого Микушевича доценту лучше бы оставить руки при себе. Кацуба обиделся, а Шишкодремов его утешал по доброте душевной. Потом оба грянули во всю ивановскую:
— Ой мороз-мороз, не морозь меня…
После чего Света заставила их заткнуться и всучила Мазуру гитару, он с натуральным пьяным надрывом исполнил забытый шлягер:
Wait for me, and I’ll return,
Wait, despite all pain.
Wait when sorrow, chill and stern,
Follows yellow rain…[4]
Это привело Кацубу в состояние стойкой печали, он в голос принялся скорбеть над собой и над миром, как ни пытался добрый Шишкодремов его утешить немузыкальным распеванием бравой иноземной песни:
В путь! В путь! Кончен день забав,
пришла пора!
Целься в грудь, маленький зуав,
и кричи «Ура!»
Словом, было не особенно весело, зато шумно. Как выражался бездарный самодержец Николай Второй, пили дружно, пили хорошо. Мазур прекрасно понимал, что происходит, для чего все это сюрреалистическое действо затеяно: любой аналитик серьезной конторы, трудолюбиво прослушав запись, поневоле составил бы совершенно превратное представление о характерах, личностях и психологических характеристиках членов группы, равно как и о взаимоотношениях меж ними… Словно смотрел в кривое зеркало, искажавшее каждое движение.
— Морду набью! — взревел Кацуба.
— Кому? — вяло полюбопытствовал Шишкодремов.
— А всем. Загнали, бля, на край географии, институту — башли, а нам торчать в этой дыре…
— Тебе-то в воду не лезть, — сварливо вступил Вася.
— Ну, ты, сюпермен… Ребята, а не загнать ли нам туфту? Вы там быстренько поплаваете, доложите, что все чисто, — и полетим себе в град Петра?
— Но отчего-то же они загибались? — засомневался Вася.
— И пусть их… Мало ли от чего… Шишкодремов, не заложишь, если погоним туфту?
— Да мне самому уже успело здесь обрыднуть… — с пьяной откровенностью признался Шишкодремов. — Уже успело…
— Ох, да ну вас, — заявила Света. — Микушевич, бери гитару и пошли к тебе. Там-то мы споем…
Мазур взял гитару и поплелся за ней, не оборачиваясь. Снова со стола полетела посуда, Кацуба шумно печалился — Мазур догадывался, что после их ухода «доцент» начнет жаловаться оставшимся на пошедшую наперекосяк жизнь и шлюху Светку, порываться набить морду сопернику, а остальные, понятно, будут его старательно унимать. Скорее всего, снова пойдет разговор о туфте — нужно подкинуть эту идею неизвестному слухачу, а потом посмотреть, что из этого выйдет и выйдет ли вообще… Впрочем, это уже не его заботы.
Глава четвертаяЛицедеи и визитер
Света шествовала по коридору совершенно непринужденно, что-то мурлыкая под нос, а Мазур тащился за ней, чувствуя себя прямо-таки совращаемой гимназисткой, обманом завлеченной в гнездо порока. Хорошо еще, идти пришлось недолго, и потому он не успел окончательно пасть духом.
Времени она терять не стала — едва заперли двери, Света энергично кинулась ему на шею, громко сообщая, как она рада, что удалось, наконец, избавиться от шефа-неврастеника, а потому не стоит терять драгоценного времени. Мазур еще успел подумать, что чертова девка, вне всяких сомнений, поставила его поближе к одному из выявленных микрофонов. И грустно покорился судьбе. Платье на ней он принялся расстегивать так неловко, словно впервые в жизни разоблачал женщину, — и у него осталось стойкое убеждение, что Света хохочет не по роли, а вполне искренне. Как-никак была не в пример пьянее — он-то пропустил всего пару рюмок.
Кое-как разоблачил и отнес на постель, ощущения были самые мерзопакостные. В жизни такого не случалось — рядом с ним лежала обнаженная девушка, надо признать, очаровательная, ласкавшаяся к нему так естественно, словно ни о чем и не подозревала, но где-то в отдалении безостановочно крутились катушки с пленкой, а возможно, и в данный конкретный момент кто-то слышал каждый вздох и шевеление, похихикивал и облизывался, увеличив громкость… Он подумал, что никогда не сможет читать шпионские романы, к которым прежде отнюдь не питал неприязни. Эта мысль улетучилась под приливом самого натурального панического страха — показалось, что ничего у него не получится, но игру все равно следует довести до логического конца, придется