акому поводу торжество, все же с удовольствием драли глотки. Раздалось несколько ружейных выстрелов, а потом грохнула и пушка. Шум стоял невыносимый.
— Слушайте, парни! — крикнул Хук вниз. Все повернулись к нему, даже те, которые гоняли Питера по ужасной доске. Улыбка Хука на сей раз могла растопить масло.
— Ради спортивного интереса я заключил один договор. Этот жалкий субъект, — он презрительно указал на Питера, — этот дегенерат имеет в своем распоряжении три дня, чтобы подготовиться к поединку со мной. Ровно столько времени я даю ему, чтобы он вернулся сюда и был предан суду меча.
— Капитан говорит, возьмите кремни и порох, мужики, — закричал Сми. — Это будет…
Хук рукой прикрыл ему рот.
— Это — мое шоу, Сми. — Он снова улыбнулся. — Это будет совершенно замечательное сражение, джентльмены. Смертельная схватка между Хуком и Пэном.
— Смертельная схватка! — повторил Сми зажатым капитанскими пальцами ртом.
— А если нет, — прорычал Хук, глядя в сторону доков, — то пэновские крысята подохнут в самых страшных муках, какие я только смогу изобрести.
Сми шагнул вперед.
— Тост! За поединок Хука против Пэна!
Хук улыбнулся так «приветливо», что его улыбка могла соперничать лишь с оскалом крокодила.
— Дети, конечно, признаются свободными!
Пираты пили из фляг пиво и ром, орали во все горло и колотили кулаками и стаканами по леерам. «Хук! Хук! Хук!»
Капитан в это время смотрел, как Питер дюйм за дюймом продвигается назад по доске к палубе, и на его круглом лице написано облегчение.
«Он жалок, и ничего не может с этим поделать», — вздыхая думал Хук. Он надеялся, что этот жирный старый Пэн найдет способ бросить ему вызов, ну хоть самый незначительный. Но будет нездорово после всего, что произошло, просто взять и убить его.
Он быстро подошел к краю доски, чтобы в последний раз увидеть своего врага.
— Давай, кто бы ты ни был, — сказал он с презрением. — Убирайся с глаз моих долой. Лети, чего же ты? Улетай с моего корабля, ты, жирная туша!
Он подскочил и с бешенством прыгнул на край доски. Питер подобно снаряду из катапульты взлетел в воздух.
— Но я не могу! — завопил он. — Я не знаю как!
Тинкербелл неожиданно появилась в поле зрения.
— Давай, Питер! — настаивала она. — Ты должен! Думай о чем-нибудь приятном!
Питер опять приземлился на планку, весьма ненадежно балансируя над волнами.
— Сейчас? — сказал он.
— Конечно, сейчас, — ответила Тинк. — Подумай о Рождестве.
Пират в последний раз ударил по концу планки. Питер потерял и без того неустойчивое равновесие и кубарем полетел вниз. Тинк с криком бросилась за ним. Послышался всплеск воды, и несчастный исчез в пучине.
— Неужели ты на самом деле не можешь летать? — в отчаянии вскричала Тинк. — Тогда плыви, Питер! Ты же можешь плавать, не так ли?
— Сомневаюсь, — пробурчал Хук, глядя вниз.
Лицо Питера на мгновение появилось у самой поверхности воды и снова исчезло.
— Кошмарная участь, — улыбнулся Хук, изображая поддельное участие.
Тинкербелл вилась над водой туда-сюда, иногда она подлетала к ее поверхности совсем близко. Питера нигде не было видно. Когда стало ясно, что он утонул, она разрыдалась и превратилась в световую вспышку. Хук зевнул в приступе скуки. Вся эта затея была пустой тратой времени. Три дня или три года не изменили бы абсолютно ничего.
Но совершенно неожиданно Питер снова появился у поверхности воды, что казалось совершенно невозможным. Он покачивался на руках у трех блестящих русалок. Каждая из них по очереди припадала к нему в глубоком поцелуе, вдувая воздух в его легкие. Потом они подняли его голову и повлекли его к входу в гавань, как винтами, работая хвостами.
Хук скептически наблюдал за этим с минуту, потом закатил глаза и послал им вслед воздушный поцелуй.
— Пэн — самый везучий из всех дьяволов! До встречи в преисподней!
Но прежде чем он успел отвернуться, четвертая русалка появилась из воды прямо перед ним. Сверкающая и грациозная, она постояла нос к носу с грозой семи морей, единственным человеком, которого боялся печально знаменитый Барбекю, и плеснула ему водой прямо в глаз.
Когда она скрылась из виду, Хук все еще вытирал рукавом воду с лица и сердито смотрел в ту сторону, куда она исчезла. Вольно или невольно, но она выбила у него изо рта сигары.
Потерянные Мальчики
Для Питера, наглотавшегося воды и измученного морально и физически, это чудесное спасение произошло, как во сне. Он качался в пене океанских волн, нежные руки русалок обвивали его тело, сохраняя его в тепле и безопасности. Русалки пели ему сладкими, умиротворяющими голосами. Они рассказывали истории о времени и месте, которые он очень смутно помнил и забывал тотчас, как только улетали слова о них. В этих сказках говорилось о мальчике, который отказался расти, который жил в таком месте, где приключения были самым главным в жизни, и без них не проходило и дня. Мальчик был очень бесстрашным, он мог все. Он жил в мире пиратов и индейцев, чудес, остановившегося времени и оживших снов. Это был мальчик, которого, как казалось Питеру, он когда-то знал.
Где-то по пути растерялись остатки его пиратского костюма, а с ними и его воспоминания о том, для чего он вообще надевал его.
Его путешествие закончилось у скалы, которая возвышалась из воды, как массивная колонна. Русалки положили его в гигантскую морскую раковину, перевязанную веревкой. Створки раковины закрылись, и он почувствовал, мягко раскачиваясь в своем коконе, как медленно, но верно поднимается вверх. Когда этот подъем закончился, раковина с треском раскрылась, и его достали, как монетку из пирога, на которую загадывали желание, и положили на поросший травой берег.
Его глаза возбужденно открылись. Воды маленькой чистой лагуны колыхались и сверкали за его спиной. Раковина исчезла, а вместе с ней и русалки. Все, что от них осталось, — это воспоминания, и Питер чуть было уже не подумал, а не привиделось ли ему все это.
Дыша полной грудью, он встал на ноги, и вода с волос полилась ему на лицо, а с одежды — на землю. Он слегка привел себя в порядок и поднял глаза, оглядываясь вокруг.
У него перехватило дыхание. Он стоял на самой вершине высоченной скалы, которую видел в грезах. От океана его отделяли сотни футов. Он находился так высоко, что, казалось, можно потрогать руками облака в небе. У берегов острова, на который его высадили, находился атолл. Он был окружен лазурными водами, белой пеной и сверкающими горбами валов. Пики гор поднимались посреди острова и были белыми от девственного снега. Двойная радуга аркой соединяла несколько водопадов и море. Далеко внизу простирался в своей защищенной от всех ветров бухте пиратский город Джеймса Хука. Еще дальше были только небо и океан, которые сливались на горизонте, где солнце дарило свои золотисто-пурпурные лучи дню, клонившемуся к закату.
Питер взглянул на небо и был страшно поражен, увидев не одну, а сразу три луны: одну — белую, другую — персиковую и еще одну — бледно-розовую. Они прекрасно поделили между собой небо, как будто так всегда и было.
А за спиной у Питера, далеко от лагуны, в самом центре атолла стояло огромное раскидистое дерево, каких ему никогда не доводилось видеть в своей жизни. Оно было невероятных размеров, сучковатое. Такие обычно водятся в старых лесах. Казалось, что его перенесли сюда каким-то чудесным образом. Оно выдавалось высоко в небо, и его ветви простирались во все стороны будто в мольбе. Это мог быть клен или дуб, а, возможно, какая-то их помесь. Но по размерам оно было все-таки гораздо больше. Оно было совсем не таким, как те деревья, которое до этого встречались Питеру.
Оно было подобно фантазии из детства.
Или сну.
— Дерево Никогда, — прошептал ветер на ухо Питеру его название.
Он зашагал в сторону дерева, мимо лужайки, покрытой желтыми цветами с розовыми серединками, которые с любопытством склоняли к нему свои головки и… принюхивались. Он отпрыгнул, не поверив себе. Цветы зачихали. Что это? Он сделал еще один осторожный шаг и еще один, отступая от цветов. Цветы, которые нюхают? которые чихают?
Он все еще размышлял об этом, когда шагнул в веревочную петлю, тут же затянувшуюся на его лодыжке, и повис вниз головой высоко в кроне дерева. Из его карманов посыпались на землю визитки и кредитные карточки, бумажник, ключи, мелочь. Он задыхался, и все попытки хоть как-то исправить положение терпели провал. Веревка затягивалась все туже, а он продолжал беспомощно висеть в воздухе.
— Я не верю в это, — сказал он про себя.
Прошла еще минута, пока он пытался решить, что же ему предпринять. В конце концов после множества повторных попыток ему удалось, изловчившись, ухватиться за собственную ногу (на самом-то деле это он уже начал работать по программе подготовки к поединку с Хуком), а затем достал и веревку, связывавшую его. Теперь он напоминал огромный мяч на веревочке. Он стал подтягиваться к ближайшей ветке, которая показалась ему достаточно надежной.
В это время он увидел часы. Они висели как раз на той ветке, за которую он старался ухватиться. Они были вырезаны из дерева, изысканно украшены всевозможными завитками и выглядели так, будто когда-то были дедушкиными часами в английском замке. Циферблат был отделан золотом и серебром, а вокруг корпуса вилась замечательная гирлянда из цветущих виноградных лоз.
Питер схватился за ветку, на которой висели часы. При этом она страшно затряслась, а из часов раздалось: «Ох!»
Потом циферблат часов отворился, и оттуда вылетела Тинк. Встряска разбудила ее, и она выскочила из часового корпуса, служившего ей жилищем. Она спросонок посмотрела туда-сюда, наконец ее взгляд остановился на Питере, и глаза ее расширились настолько, что стали вдвое больше обычного.
— Ты жив! — у нее перехватило дыхание.
И Питер вдруг все вспомнил. В кратчайший миг шлюзы его памяти открылись.
— Тинк! Я должен спасти Джека и Мэгги! Вытащи меня из этой ловушки!