— Ну и что?
— Получается, что до следующей весны в нашем водопроводе вода техническая. Мыться можно, но пить лучше из соседнего.
Вечером обрушивается гроза. Мутный ручей катится мимо летней столовой по новому водопроводу. Вслед за малышней скидываем одежду и бежим смотреть. Нет, болотце еще не наполнилось. Но завтра утром…
Утром в третьем озерце Жук учит Евражку плавать. Оба — в чем мать родила, как это Ксапа называет.
— Такой мелкий, а уже себе девку завел, — удивляется Баламут. — Мы в его годы на девок только издали смотрели.
— Вундеркинд, — вспоминаю я ксапино слово. И перевожу на русский для Фрэда-надзорщика. У парня отвисает челюсть.
— Хватит на обнажонку пялиться, за работу, мужики! — окликает нас Платон. И мы идем выбирать место для щитового хыза.
Самые хорошие места — это поляна, где наши вамы стоят и, чуть ниже, посадочная площадка. Но — заняты. Еще ниже есть ровное место, но все заросло кустарником.
— А если кустарник убрать? — то ли предлагает, то ли спрашивает Гриша, новый летун.
— Не советую… Нет, не советую, — задумчиво произносит Юра.
— Почему?
— Видишь, все кусты одного возраста. Им лет пять-шесть, не больше. И ни одного дерева. А на следующей террасе деревья растут нормально.
— Ну и что?
— Лет пять-шесть назад нечто выкорчевало здесь все деревья.
— Что за нечто?
— Ну… Лавина отпадает. Значит, ледяное поле. Где-то ниже по течению лет шесть назад снежный обвал перекрыл реку. Вода поднялась на шесть-семь метров, замерзла, образовалось ледяное поле, в которое вмерзли деревья. А когда вода поднялась еще выше, или ледяное поле сдвинулось, оно просто выдернуло деревья из земли. Весной затор ниже по течению растаял, и река вернулась в свое русло.
— В ущелье ниже по течению очень много бревен набросано, — припомнил Баламут. — Сухие, без коры, высоко на скалах лежат. Очень хорошие дрова, только фиг достанешь.
— А что такое «фиг» знаешь? — лукаво улыбнулся Толик.
— Ксапа так ругается.
Пока выбирали другое место, Толик рассказал о фигуре из пяти пальцев. Потом о фиговом дереве, которое еще называется инжир и фикус. Платон сказал, что дерево познания, с которого Ева сорвала яблоко, было вовсе не яблоней, а инжиром. Яблонь тогда не было. А фиговые листочки с тех пор и пошли. Затем разговор плавно перетек на финиковые пальмы. Юра обещал заказать на базе сушеные финики и ананас. А то колечки ананаса в консервных банках неверно вкус передают.
Место находим хорошее, но на нем растут деревья.
— Надо идти к Мудру, разрешение на вырубку получать, — говорит Платон.
— А что, если вокруг дома яблони посадить? — предлагает Юра.
— Почему только яблони? Можно и кусты. Смородину, крыжовник, малину там, — дополняет Толик. — У кого дача есть?
— У моей тещи. Но ее сюда нельзя, — бурчит Вадим.
— У Светы есть дача, она сама говорила, — вспоминает Толик.
— Правильно, народ — в поле, — улыбаются повеселевшие геологи. И мы идем разыскивать Мудра.
Почему-то мне думается, Света не обрадуется.
Все началось совсем нестрашно. У Жука голова заболела. Зимой такое часто бывает. Но в конце лета, да еще у крепкого пацана… Впрочем, никто особенно не встревожился. Но ночью у парнишки начался жар. А утром он упал и потерял сознание. Евражка побежала за Ирочкой. Ирочка только лоб пощупала — и сразу вызвала по мобилке обоих врачей. Те засуетились, отнесли Жука на носилке в белый вертолет.
А когда заболела голова у сестренки Жука, началась паника. К утру следующего дня прилетели еще два вертолета, много людей в белых халатах и Медведев. Мудр хотел возмутиться, что столько людей появилось без его разрешения. Но к нему подбежал Медведев и объяснил, что Жук заболел болезнью, которой заразился от чудиков. Все чудики к этой хвори привычные, им она не страшна. Вроде соплей из носа. В детстве все по несколько раз переболели. Дней пять себя хворым чувствуешь, и снова здоров. Но наши с этой заразой не знакомы, и все может кончиться очень плохо. Еще Михаил сказал, что мне и Жамах бояться нечего. Нам прививки иглой в попу в больнице сделали. А теперь надо срочно делать прививки всем. Но нужно было делать раньше, до того, как люди заразились.
Утром следующего дня еще у нескольких людей начался жар. Чудики развернули АРМЕЙСКИЕ ПАЛАТКИ с красным крестом в белом круге на боку. Эти палатки назвали госпиталем. Всех заболевших попросили на время переселиться в госпиталь, чтоб не заражать через дыхание остальных. Многие поначалу не хотели. Но когда посмотрели, какие мягкие постели им подготовили, когда узнали, какой вкусной едой кормить будут, согласились. Правда, опять споры начались, Кто в какой палатке жить будет. Чудики хотели, чтоб охотники отдельно, бабы отдельно. Но здесь мы быстро свои порядки навели. Расселились по семьям и родственникам. Ну а там, где семьи маленькие, натянули веревки и повесили занавески, как зимой в хызе. Хотели повесить занавески из старых шкур, но чудики в белых халатах обругали шкуры непонятными словами «септическое вторсырье», велели немедленно убрать и выдали много белых простыней.
Потом началось то, что с Жамах у чудиков делали. Палец до крови кололи, насквозь просвечивали, просили писать в баночку, просили какать в голубой кабинке, из блестящей железяки в попу пшикали. Это чтоб иглами не колоть.
Первые четыре дня были очень страшными. Все больше и больше людей жаловались на головную боль и жар. Вамы пустели, люди целыми семьями переселялись в госпиталь. Врачи не спали, шатались от усталости. Давали больным маленькие плоские кружочки, которые называли ТАБЛЕТКАМИ, пшикали в задницу пшикалкой, кололи иголками. Мы с геологами разносили еду, ставили утки. На стройке никто не работал, на охоту никто не ходил, ели консервы и другую еду чудиков. Вся моя семья тоже не спала, мы ходили с врачами и переводили. Многие у нас еще плохо русский знают. А врачи, которых Медведев прислал, нашего языка вообще раньше не слышали.
На пятый день те, кто раньше заболел, начали выздоравливать. Эта новость сразу по всему обществу разлетелась. Люди повеселели. Никто ведь не умер. И хотя заболевали все новые и новые, болезнь уже не так пугала. Даже когда несколько человек все-таки умерло.
Прилетели еще десять медиков. Начали делать ПРИВИВКИ тем, кто еще не заболел. Хотя честно предупреждали, что раньше надо было делать. В общем, полтора десятка дней прошло прежде, чем жизнь вновь налаживаться начала. Семьи в вамы возвращаются, вертолеты врачей увозят. Но, как сказал Мудр, мы испугом отделались. Во времена молодости его деда половина общества от болезни пала. А у нас — два старика, одна старуха и два грудничка, что весной народились.
Вот из-за грудничков скандал и случился. Старые так и так скоро бы померли. Если б не ксапины носилки — еще в прошлый год остались бы за перевалом. А в том, что груднички померли, Медведев Эдика обвинил. Мол, Эдик неправильно диагноз поставил, не от того лечил. Может, и на самом деле не от того, но как у малыша спросить, что болит, если он говорить еще не умеет? А Эдик тогда много ночей не спал, шатало его от усталости. Я хорошо знаю, мы с Жамах тоже с ног валились, врачам помогали. Больных все больше, за всеми ухаживать надо, кормить, поить. А то и просто объяснять, почему нельзя в родном ваме жить, зачем в баночку писать, зачем уколы и таблетки, да что это за штука — биотуалет и как им пользоваться. И это все — не нормальным людям, а больным, которым страшно.
Мы все в своем кругу обсудили и решили, что даже если Эдик ошибся, то не виноват он. Потому что если б не лечил, эти малыши все равно бы померли. Обычное дело, когда грудничок умирает. Зато сколько людей спас! С этим к Палпалычу пришли. Он устало на нас смотрит и говорит:
— Что я могу сказать? Вы сами все видели. Больше полусотни больных на врача… Вина Эдуарда несомненна. Ошибся он, допустил халатность. Из-за этого погибли два человека. Почему ошибся — вы тоже знаете. Может, если б я рядом был… Но у меня своих больных невпроворот… А я — старший, часть вины на мне. В общем, не мне его судить.
Мы опять собрались в хызе на большой совет. Палпалыч сам сказал, что не ему Эдика судить. Но раз не ему, то кому? Другие медики пришлые, мы их даже не знаем, они незваными пришли. Их слово веса не имеет. Михаила здесь не было. Выходит, нам решать, виноват Эдик, или нет.
Опять вернулись в вам, который чудики диспетчерской называют, опять Вадим Медведева на связь вызвал. Мудр потребовал, чтоб Эдик вернулся и впервые поругался с Медведевым. Не как бабы или дети ругаются, а как серьезные, взрослые люди. Спокойными, вескими, серьезными словами. Даже пригрозил прогнать с наших земель всех чудиков, кроме Ксапы. Потому что Михаил не уважает наши законы и обычаи.
— Ты ж меня без ножа режешь, — говорит Михаил. — Не могу я сейчас медиков отозвать. Если болезнь до вас добралась, надо и Заречным, и Чубарам, и Степнякам профилактику проводить. Если эпидемия дальше пойдет, меня с говном съедят!
Тут Жамах насторожилась. Велела Михаилу понятно объяснить, что он про Чубаров говорил. Так мы узнали про карантин, про микробов, и как начинаются эпидемии. Много страшного узнали.
— Но Эдик должен вернуться, — закончил разговор Мудр. Поднялся и вышел. А раз он вышел, мы тоже все поднялись и вышли.
И через два дня Эдик вернулся. Но такой мрачный, будто у него все родные разом умерли. Я Ирочку хотел расспросить, что с ним случилось. Она ответила, что у Эдика карьера рухнула. Я не понял, но она объяснять отказалась. Говорит: «Не лезь в душу к человеку, ему и так плохо». Жамах молодую вдову подговорила ночью Эдика утешить, не получилось. Вдова к нему под одеяло залезла, он с ней ласково поговорил, банку сгущенки подарил, а сам вышел, как бы по нужде, оделся и в горы ушел. До утра по сопкам бродил. Я — незаметно — за ним, чтоб не случилось чего. Чудики ведь без оружия в горы лезут.
А женщина его до утра ждала…
Вскоре опять на двух вертолетах прилетели медики. Заправились у нас и вместе с Жамах полетели Чубарам прививки делать. О том, что у нас чуть мор не случился, мы и Чубарам, и Заречным по рации рассказывали.