— Не сомневайтесь,— заверил Чаплинский.— Мы заставим глупцов держать язык за зубами.
В Тушине молодого шляхтича, решившегося предупредить панну Марину, посадили живьем на кол, и он скончался в мучениях.
*
Была встреча с тем, кто выдавал себя за ее мужа. Она оглядела его с усмешкой.
— Приветствую вас, тень.
— Вы могли бы быть более почтительной,— сказал он.— Я все-таки спас вам жизнь.
— А я спасаю ваше имя,— ответила она.— Когда жена-царица возвращается к беглецу-мужу, он снова становится царем.
— Чего там местничать! — сказал он.— Мы оба нужны друг другу.
— Только учтите,— сказала она,— я войду в ваш шатер не раньше, чем вас повенчают на царство.
— А как посмотрит на это народ? Хорошо ли царю с царицей жить розно?
— У царицы, тем более католички, могут быть свои причуды.
— Сейчас не время для причуд.
— Неужели вы думаете, что мой отец согласится на вольность, когда ничего не ясно?
— Зимой я возьму Москву.
— Москву тебе будет легче завоевать, чем меня,— сказала она жестко.
— Почему вы так несговорчивы, панна Марина? — спросил он.
— Потому что ты еще хуже, чем первый,— зло сказала она.— Того портили бородавки, но в нем была сила и норов. У тебя нет ни бородавок, ни силы. Ты позволил Ружинскому хозяйничать в Тушине. Я удивляюсь, почему на царское имя покусился ты, а не какой-нибудь Заруцкий, которого уважают и любят казаки.
— Я завтра же могу посадить Заруцкого на кол! — воскликнул он.
— Ха-ха, шутник! Так перебей их всех, Ружинского, Заруцкого, Сапегу. Схвати, обвини в заговоре, заточи, возьми все в свои руки. Тогда я стану уважать тебя, я окажу тебе помощь, мы вместе войдем в Москву.
Он ударил кулаком по столу.
— Ты змея! Я слышал о твоем коварстве, теперь убеждаюсь воочию. Не их, а тебя надо пригвоздить колом к стенке!
— Трус! — сказала она.
Он выхватил нож и подошел к ней, тяжело дыша.
— Еще одно пакостное слово, и я перережу тебе горло!
Она засмеялась:
— Ну вот, теперь я вижу, что в тебе все-таки есть норов. Малый, а есть. И не дыши на меня перегаром. Ты слишком много пьешь. С завтрашнего дня я возьмусь за твое воспитание. Я сделаю из тебя царя.
*
На пиру в честь долгожданного возвращенья царицы веселились, кричали, танцевали. Удалой казацкий атаман Заруцкий показал, как одним ударом сабли рассекают деревянную колоду. Никто из поляков не смог проделать того же. Потом Заруцкий стрелял сразу из двух пистолетов и срезал две свечи. Откинув черную гриву волос, он задорно взглядывал на панну Марину, и та чуть отворачивала лицо, делая грустный взор. Заруцкий ей нравился.
Тушинский Самозванец восседал важный и мрачный. Вчера Марина наказала ему мало пить, он скучал и держался, слушая долгие препирательства Сапеги и Ружинского. Те то беседовали учтиво, то распалялись и хватались за сабли. Не могли поделить окружавшие земли. Каждому хотелось как можно больше добычи, и были уж случаи, когда воины Сапеги и Ружинского с разных концов входили в селение и бились между собой за поживу.
Наконец сговор состоялся, шляхтичи обменялись саблями. Ружинскому досталось Тушино и южные от Москвы города. Сапеге отошли северные города и Троице-Сергиев монастырь, который еще предстояло взять штурмом.
— Вам повезло, пан Сапега, — сказала Марина.— В монастыре хранятся несметные богатства.
Сапега усмехнулся и подкрутил ус.
— Зачем воину богатство? Самая лучшая награда рыцарю любовь прекрасной дамы.
— Тут тебе не повезло,— сказал Ружинский.— В лавре одни монашенки.
— Но и среди них попадаются достойные особы,— заметила панна Марина.— В Троицкой лавре или где-то поблизости живет самая прекрасная дева московских земель.
— Кто же это? — спросил Сапега.
— Дочь царя Годунова Ксения. Слух о ее красоте и уме дошел даже до Кракова. Если пан Сапега постарается, он не останется в накладе.
— Мы-то уж постараемся,— произнес Сапега и вновь подкрутил ус.
*
Записки Каспара Фидлера.
«Месяц сентябрь 1608 года, в Тушине.
Я очень давно не писал, но тому было множество причин. Бурное течение жизни увлекло меня и не оставило никакой охоты к письму. С той поры как я и мои товарищи поступили на службу к Шуйскому, произошло много событий. Мы честно и верно служили, участвовали в ряде сражений, и многие получили раны. Мне пришлось воевать против войска Болотникова. Это очень умелый воин, немало досадивший царю. Под Тулой мне прострелили плечо, и в течение двух месяцев мне пришлось оправляться.
Несмотря на то что Болотников погиб, война продолжалась. Слухи о спасении Дмитрия подтвердились тем, что он сам появился на западной границе. Шуйский спешно двинул навстречу ему многотысячную рать. Я со своими воинами тоже отправился в поход. Надо сказать, что все мы были не очень довольны Шуйским. Прежний царь был гораздо щедрее. Даже за рану свою я получил всего две шкурки соболя, в то время как Дмитрий мог бы пожаловать и десяток. Некоторые из нас прямо предлагали перейти к прежнему царю. Я уже не был уверен, как раньше, в его гибели. В конце концов, на его месте и вправду мог оказаться двойник.
Под Волховом мои товарищи настояли на том, чтобы мы послали к Дмитрию свои мирные предложения. Мы не хотели драться с тем, кто относился к нам так хорошо. Дмитрий ответил, что согласен принять нас в свой стан. Дело испортили те, у кого остались семьи в Москве. Они боялись, что Шуйский отомстит за измену. И вот получилось, что во время сражения часть из нас перешла к Дмитрию, а часть продолжала биться против него. Дмитрий рассердился и чуть было не подверг нас тяжелой участи. «Я не знал, что немцы такие изменники,— сказал он.— Отныне я перестану им доверять». Нам стоило больших трудов объяснить ему, что произошло, после этого он простил нас и принял к себе на службу.
Некоторые сразу заметили, что новый царь не слишком похож на прежнего, однако другие уверяли, что тяжкие испытания могут так переменить человека, что его не узнает близкий знакомый.
Наши успехи дальше были весьма основательны. Мы подошли к самой Москве и встали лагерем. Шуйский теперь окружен, мы перехватываем все обозы с продовольствием, и в конце концов в городе должен наступить голод. Дмитрий даже надеется, что московиты сдадутся без боя, и потому не позволяет жечь и разрушать здания. «Если погибнут мои сокровища,— говорит он,— где я возьму жалованье для вас?» Мне кажется, что это не лучшее решенье. Пока сохраняется Москва, разрушаются другие города и страна медленно приходит в запустение.
В лагере нашем не все ладно. Слишком много раздоров между поляками, русскими и заносчивыми казаками. Казачий атаман Заруцкий не страшится спорить с Ружинским и Сапегой, царь же в эти споры не вмешивается, и я однажды слышал, как Ружинский просто ему сказал: «Отстань, ваше величество». Из этого я заключил, что царь не пользуется достаточным уважением.
На днях мы видели умилительную сцену. В лагерь приехала царица Марина. Она нежно обнимала супруга и лила слезы. До чего все же удивительное существо человек! Чего только я не повидал на своем веку! Есть люди хитрые, есть жестокие. А есть простодушные. Я видел, например, одного чудака, который в пламени междоусобной войны пытался построить город. Он, кстати, отлично изъяснялся по-немецки. Но и немецкий язык ему не помог.
Месяц октябрь, в Тушине.
Нам время от времени дают поручения, иногда опасные. На днях мою сотню вместе с большим отрядом казаков и шляхтичей послали завоевать Коломну. Не успели мы дойти до Коломны, как на нас обрушилось московское войско, не слишком большое, но отважное. Многие из нас легли на месте. Я с товарищами еле унес ноги. Говорят, что московитами командовал какой-то Пожарский. Я бы хотел с ним еще встретиться и посмотреть, всегда ли он так хорош, как под Коломной.
Ходят разговоры, что Шуйский пытается сговориться со шведами. Король Карл IX обещает ему помочь. Наивный Шуйский! Шведскому королю только бы вступить на Московскую землю, а там уж он поживится. Нашим, во всяком случае, не хочется драться со шведами, как-никак, они такие же протестанты, как мы.
Сейчас в нашем лагере поспокойней. Сапега с Лисовским ушли штурмовать Троице-Сергиев монастырь. Мы бы тоже пошли. Говорят, там можно взять богатую добычу. Но царь нас не отпустил, он сказал: «Вы хорошо знаете Москву и пригодитесь мне для штурма».
*
Богат и славен Троице-Сергиев монастырь. Его основал преподобный старец Сергий Радонежский в те еще годы, когда Русь только вставала на ноги после татар. За двести лет монастырь раскинул свои владенья по всей Московской земле, да и множество прочих монастырей со своими лесами, лугами, селами, мельницами и всякими угодьями вошли под крепкую руку Троицкой лавры. Одаривали ее цари, князья, бояре. Замаливая грехи свои, делали богатые вклады. Множество золотых, серебряных сосудов, драгоценных каменьев, икон в окладах и всякого шитья скопилось в казне да ризнице. В одной Москве владел монастырь несколькими подворьями. И в Кремле, и в Китай-городе. Без устали промышлял монастырь всякими промыслами и доходы свои имел чуть ли не вровень с царскими.
Царь Грозный лавру любил, не однажды ходил сюда каяться. Он и каменные стены монастырю поставил. Стал монастырь крепостью о двенадцати башнях. Красная над главными воротами, Пятницкая против Пятницкой церкви, Луковая против лукового огорода, Водяная над воротами, ведущими к реке и пруду. Потом Погребная, Пивная и Плотничная. За ними Конюшенная против конюшенного двора, а следом Соляная, Кузнечная, Житничная да Сушильная. В каждой башне по три боя, верхний, средний и подошвенный. На всех трех боях пушечные и пищальные наряды. На стенах козы для кипящей смолы, а у Водяной башни коза-котел столь огромный, что в нем могли купаться несколько человек.
По стенам идут зубцы, а под ними косой бой да еще машикулы, навесные переходы, с которых сподручно стрелять по врагу. Несладко тому, кто подступится к лавре.