Пред тем вызнали, что аптечные избы есть и в стане Лисовского, и в стане Сапеги. Лисовский стоял в Терентьевой роще, а Сапега на Красной горе. Окружные деревни погорели в начале нашествия, посполитые поставили себе мазанки и наспех собранные избы из взятого отовсюду леса. Каждый стан обнесли валом с острогами и частоколами.
Решили наведаться к Сапеге. Этот гордый литовский рубака приходился племянником самому великому канцлеру, но военной славой решил затмить дядю. Сапега пришел на московскую землю с семью тысячами гусар, но под Троице-Сергиевом за ним стояли уже десять. Под рукой Лисовского пять тысяч самых разных наемников, в том числе и казаков, метавшихся то к одному войску, то к другому.
— Сапега богаче,— говорил стрелец Нехорошко.— У Сапеги больше возьмем.
Они обошли монастырь со стороны лукового огорода, здесь же оставили несколько саней с людьми, чтоб смотрели под снегом, не будет ли прошлогоднего лука. У Келарева пруда посадили еще десяток в засаду на случай, если придется прикрывать спешное бегство. Обойдя Клементьевский пруд да осмотревшись, вышли к стану Сапеги со спины.
Она была на удивление спокойна. Не приходилось еще бывать в ратных делах, но сейчас между черным небом и сумрачно-белым снегом ее не пугало ничто, даже опасливые переговоры стрельцов.
— Царевнушка, воевода наша, — говорили они ласково.
— С такой павой и помирать не страшно.
— Не помирать мы идем,— отвечала она.— А здоровье другим добывать.— И добавила: — Со мной вам везенье будет, воробушки.
Они засмеялись.
— Хо-хо! Воробушки! Мы воробьята стреляные да пужатые!
Ей стало внезапно тепло, и она подумала радостно: «Все обойдется, домой вернемся и снадобий привезем».
Как подумала, так и случилось. Легко и удачливо миновали рогатки, без шума побив часовых. Аптекарская изба стояла в стороне, один лишь жолнер прохаживался около нее с мушкетом. Нехорошко заговорил с ним по-польски, и тот, зевая, вступил в разговор. Его тотчас сбили и оттащили в сторону. Троицкий кузнец ловко открыл замок, и при свечах она увидела в избе целое богатство. Целебные мази, настойки, порошки, легкие ткани для перевязок, наборы врачебных щипчиков, ножей, пилок.
— Брать половину,— приказала она. — Вон то, это и это.
— Все ухватим! — заверили стрельцы.
— Нет,— твердо сказала она.— Здесь тоже побитые да больные, все люди, все христиане.
К избе между тем подъехали сани и четверо всадников.
— Эй, Жмуда! — крикнул один.— Открывай! Гетман пленников велел врачевать. Жмуда, где ты? — Он обернулся к товарищам и сказал с тревогой: — Дело неладно, открыта дверь, Жмуда пропал.
— Звать караул,— сказал другой.
— Да вот они! — крикнул третий и выпалил из пистолета.
Тотчас ударили и по нему, в темноте пыхнули огни выстрелов. Всадники вздыбили коней и помчались с криком:
— Измена!
— Отходи! — крикнул Нехорошко.— Кидай все в сани!
Посполитые сани пришлись к случаю. Из них приподнялся связанный человек и проговорил:
— Братцы, не бросайте, возьмите с собой. Мы пленники.
Поднялась трескотня выстрелов, но стрельцы отступили без урона. В темноте неприятель палил наугад.
— Царевну побереги! — кричал Нехорошко.
Когда отошли за дорогу на Дмитров, с удивлением ощупывали себя. Ни одной царапины не вынесли из лагеря Сапеги.
— Словно заговоренные,— дивились стрельцы.
— Царевнушка заговорила.
А она молча сжимала пулей задетую кисть.
— Смотри-ка, кровь! — заметил Нехорошко.— В сани садись, в сани! Дай перевяжу.
Ей затянули руку платком, и она забралась в сани. Тут приподнялся связанный человек и сказал:
— Ну, здравствуй, царевна. Я сразу тебя признал.
Она вгляделась.
— Да кто ты?
— Нечай Колыванов, Оленки Лыковой муж. Чай, помнишь свою Оленку.
— Развяжите ему руки! — сказала она. — Этот человек мне известен. Ну, здравствуй, Нечай, давно не видались.
— Да почесть никогда,— сказал он, растирая затекшие руки.
— Так уж и никогда! А чего я тебя признала? Видала я тебя, Нечай. Верно представила тебя Оленка. Небось знаешь, как вышивала она своего Георгия Победоносца?
Нечай засмеялся:
— А тебя, Гориславенка, я без всякой парсуны признал. Такой другой не бывает. Видать, ты мне счастье несешь. Вот и от смерти спасла. Не миновать бы расправы. Попали мы с товарищем в плен.
— Где ж твой товарищ? — спросила она.
— Да вот он, подле меня лежит. В бреду, еле живой. Пятый день глаз не размыкает, а если посмотрит, то как безумный. Горячка. Помрет мой товарищ.
Он откинул наброшенный на лежащего армяк. В то же мгновенье из серой небесной пелены выскочил острый блестящий месяц. В несильном, но ясном его свете с упавшим сердцем, холодея, увидела она перед собой бледное недвижное лицо Михаила Туренева.
*
Встреча Колыванова с Туреневым вышла на этот раз не столь случайной, как в прошлые годы...
Он выжил чудом тогда на Оке. Рана его была удивительна, пуля пробила голову насквозь, войдя под глазом и выйдя чуть ниже уха. И все-таки он остался жив. Настасьица видела, как, раскинув руки, Туренев упал на землю. Она кинулась к нему, крича, но ее отшвырнули, ударили, и она сама повалилась без чувств. Ее спасли казаки Болотникова.
Люди Фидлера сняли с Туренева все, что можно, и даже серебряное кольцо, которое он так привык носить на руке. Фидлер приказал его похоронить, важно заметив, что немцы уважают зодчих, но люди его возиться не стали, а бросили Туренева в яму. Старая крестьянка увидела, что он жив, увезла к себе и отхаживала целое лето.
— Не иначе Сергий Радонежский, чудотворец, через тебя свинец пропустил. Глянь-ко, будто скрозь воду прошел,— дивилась она.— Ну, а уж если чудотворцы тебя привечают, мне, старой, сам бог велел. На-ко тебе молочка. Молоко ныне редкое, я его на поставец меняла.
— Я, бабушка, тебя не забуду,— шептал Туренев.
Выздоравливая, он неотвязно думал о своей доле.
Сюда, в приокские леса, не добиралась смута. Бабка Уля жила в малом совсем поселеньице из трех домов. Один уже опустел, а в другом жила еще бабка Ненила. И Уля и Ненила растеряли всех своих сыновей да внуков. Кто погиб, кто безвестно сгинул. Повезло им лишь в том, что ни казаки, ни немцы, ни стрельцы, ни шляхтичи не наезжали в их захудалое местечко. А если б заехали, все бы пожгли и пограбили.
— А я почему тебя отыскала,— говорила Уля, — мы с Ненилкой ходили смотреть, как ты город ставишь. Лепота! Целых два раза ходили. Почитай десять верст пехом. Тебя, думаешь, как довезла? На тележке. Спасибо, тележку в головешках нашла.
— Как же ты справилась, бабушка?
— И-и! Не спрашивай. Сама дивлюсь. Уж бросить хотела, да святой Николай-угодник вышел из-за дерева, погрозил. Не бросай, говорит, я тебе силы прибавлю. И прибавил, довезла.
«Остаться здесь навсегда,— думал Михаил,— слушать птиц, дышать лесным духом, не размышлять ни о чем. Рубить дрова, топить печку, ходить на охоту, сказки друг другу сказывать. Лес это тоже город, его выстроила природа. Самый идеальный город. В нем и жить, не помышляя о других городах, которые все равно разрушит не один так другой воитель».
Все вокруг было зеленое, благоуханное. Вечером за сосны катилось солнце, и бор становился красно-золотым.
Выходил из леса лось и смотрел на людей задумчиво.
— Это наш, наш! — говорила Уля.— Королевичем Елисеем его зову. Иди-ко сюда, Елисей-королевич, хлебушка дам!
Лось подходил и мягкими губами брал хлеб со старческой руки.
Однажды между закатных деревьев мелькнула девушка в белой рубахе. Михаил двинулся к ней, но бабка Уля его удержала.
— Это виденье. Жила в той избе красавица-девка, Аксиньей звали. Утопилась она по любви. С той поры все приходит, любезного своего ищет. Я и ей хлеба давала. Не берет, не подходит.
Осенью тоска засвербила в сердце, и Туренев собрался уходить.
— Куда ж ты? — обомлели бабки.— Как мы теперь без тебя?
— Не могу, сударушки мои, на печке лежать,— сказал Туренев.— Такое ли время? Надо мне в люди идти, нужную работу делать.
— Какую ж работу? Опять будешь город ставить? Побьют ведь тебя. Всех нынче бьют. Одни мы живьте останемся.
— Да я ведь еще вернусь. Я вернусь,— обещал Туренев.— Заботу вашу да ласку не забуду.
Так и оставил их двух маленьких, сморщенных среди вековых сосен. Бабки утирали лица концами платков и махали ему высохшими руками.
*
Всеми правдами и неправдами добирался Михаил до Москвы. Здесь царствовал Шуйский. В Кремле Михаил встретил Хильшениуса, оставшегося лекарем при царской особе. Хильшениус оказал услугу и наговорил Шуйскому про Туренева. Человек-де ученый, ходил по иным странам, с царевичем Федором делал московский чертеж.
До чертежей Шуйский не любопытствовал, но иноземный опыт Туренева был нужен царю. Он жаждал помощи от шведов и послал к ним на встречу в Новгород своего племянника воеводу Скопина. Вместе со Скопиным-Шуйским отправился в Новгород Михаил.
Племянник хитрого царя, напротив, был юноша смелый, открытый. В свои молодые годы он показал немалое уменье в бою. В переговорах Скопин смыслил меньше, но тут ему помогал Михаил. Торговались долго. Шведский король обещал Московии войско, взамен же просил карельскую землю. В феврале, наконец, сговорились. Михаил повез Шуйскому последнее соглашение.
За Вышним Волочком, у монастыря Николая Столпника, напали разбои, и Туренев лишился охраны. Он переждал в Торжке, а под Тверью его встретил новый царский отряд, вел его Нечай Колыванов.
Нечай поведал Туреневу про нескладные свои пути. После майского бунта в Москве он кинулся искать истинного Дмитрия. Вместе с Болотниковым бил войско Шуйского. Дмитрий из Стародуба слал ободренья, но сам не шел. Нечай домогался у Болотникова рассказов про спасшегося царя. Ведь атаман видел его в польских землях. Выходило, что это вовсе не тот, не московский Дмитрий. Даже бородавок Болотников у него не приметил. Стало быть, одно из двух, либо это новый самозванец, либо истинный наследник царя Иоанна Васильевича. Путаница великая, но Колыванов жаждал все уясн