Я в последний раз взглянул на Землю. Прощай, мой дом. Надеюсь, моя жертва не напрасна и ты уцелеешь.
Скорость шлюпки все нарастала, я максимально отжал рычаг, стараясь покончить с этим делом поскорее. На корабле подселенцев заметили меня, в мою сторону начали поворачиваться разные механизмы-надстройки, но было уже поздно.
Я увидел, как махина корабля дрогнула и постаралась отодвинуться, уйти с линии поражения, уплыть в сторону от моей бойкой шлюпки, но я был слишком близко и промахнуться уже не мог.
Для удара я выбрал одну из кормовых надстроек. Не знаю, важна ли она была или не несла совершенно никаких особых функций, но Валер не дал мне инструкций по этому поводу. Просто сказал: тарань, мол, и дело с концом.
Я шел на таран.
Кирилл Бенедиктович Бреннер, бывший десант-риттер, бывший полицейский, бывший частный сыщик, бывший муж, бывший человек прощается с вами.
Счастливо оставаться!
В тот момент, когда нос шлюпки врезался в корабль, я нажал нужную кнопку.
XXXIVПтенец
Опять я не умер. Не везло мне со смертью. Ну или ей со мной.
Взрыв был, и корабль доминаторов, окутавшийся сверкающей пеленой, рванул так, что разлетелся во все стороны, не оставив после себя осколка крупнее кулака. Чем же таким начинена была шлюпка фогелей? Думаю, рецепт подобной взрывчатки купили бы за любые деньги в любой стране мира… да что там говорить, в любом из миров! Но рецептом я не обладал, впрочем, как и шлюпкой, которой больше не существовало.
Я все это видел — и таран, и взрыв, и исчезновение связующих лучей. Но видел как бы со стороны.
В последнее перед взрывом мгновение произошло нечто странное. Яйцо, до этого спокойно лежавшее на приборной панели, куда я его пристроил, внезапно взлетело в воздух и лопнуло, а из него в фиолетовом облаке родился малютка-фогель.
Облако обволакивало его со всех сторон, фогель был миниатюрный, голый и мокрый, с нелепо торчащими во все стороны перьями.
Я впервые видел новорожденного иномирянина и едва успел удивиться, насколько он беззащитный и слабый, как в тот же миг фогель схватился лапками за мою руку, зубами вцепился в палец, а взрывчатка детонировала.
Но мы с малюткой-фогелем уже были не в шлюпке, мы висели в открытом космическом эфире чуть в стороне от происходящего, хотя я по-прежнему сидел в кресле пилота, столь неудобном для человеческого тела, а фиолетовое облако все так же окружало теперь уже нас обоих, защищая.
Чудодейственное облако спасло нас от гибели. Точнее, малютка-фогель успел родиться вовремя и каким-то образом вырвал нас из шлюпки вместе с креслом. Вот что значит родиться в рубашке!
— Ня! — возопил фогель и с новой силой вцепился мне в запястье острыми зубами, выдирая из моей руки приличный кусок мяса.
Его мордочка была покрыта кровью, маленькие глаза поблескивали, он был любопытен, но больше голоден. Я невольно вскрикнул от боли, но поделать ничего не мог. Если по-быстрому придушить крошку-фогеля, то неизвестно, останется ли при мне фиолетовое облако. Без него, факт, я не выживу. Если же пустить все на самотек, то фогель непременно сожрет меня или хотя бы часть меня — аппетит у новорожденных фогелей чудовищный, — а я очень дорожил каждым своим кусочком и не хотел ничем больше жертвовать.
К тому же кровь текла обильно, и больно было безумно, пусть фогель и не зацепил артерию — еще не зацепил, — но я не собирался продолжать обед в качестве корма и дальше.
— Ня! — Крошка-фогель дожевал первую порцию и явственно требовал добавки.
— Фу, нет, надо ждать, еда будет позже. Меня есть нельзя! Я несъедобный!
— Ня?! — удивился новорожденный. Ему я очень даже пришелся по вкусу.
— Нельзя, нельзя, — подтвердил я. — Вот вернемся на Землю, я тебя покормлю, обещаю! Много мяса! Хоть лопни! Сырое, с кровью! Няма-няма!
Я совершенно не умел общаться с детьми, тем более с младенцами. Но крошка-фогель меня прекрасно понял. Он больше не пытался атаковать мою руку, лишь сновал по облаку туда-сюда, с интересом оглядывая все вокруг. Я же, как последний болван, восседал в кресле пилота, не способный что-либо изменить.
— Кстати, мы спасли мир, — сообщил я фогелю. — Мы — молодцы!
«Молодцы! — эхом отразился у меня в голове писклявый голосок. — Цы-цы-цы!»
У меня уже слуховые галлюцинации?
— Цы-цы-цы! Ня!
— Ты умеешь говорить? Ты меня понимаешь?
«Понимаешь! — И опять голос в голове. — Я понимаешь! Как моя зовут?»
Откуда же я знаю, как тебя зовут. Но крошка-фогель не сомневался в моем всезнании, не хотелось его разочаровывать. Ага, я его сейчас назову, а потом Валер мне голову оторвет. Знать бы еще, какие у фогелей настоящие имена и как они звучат.
— Люк, — решился я. — Тебя зовут Люк… Люк Птицын.
— Птицын-Бреннер, — уточнил птенец, кажется, беззастенчиво порывшись в моей голове, иначе откуда он узнал мою фамилию. — Папа!
— Люк, я твой отец? — растерянно переспросил я.
— Бреннер-папа, — подтвердил крошка-фогель. — Я — Бреннер-сын!
Только новорожденного фогеля в сыновья мне и не хватало для полного счастья, к тому же родившегося в космическом эфире из раритетного яйца, которое я обязался отыскать и вернуть.
— Ты не бойся, Бреннер-папа, все будет тип-топ, оки-доки, шуры-муры. Нам пора отсюда. Цып-цып, делать цоки! Куда ты хочешь?
С каждой минутой птенец говорил все лучше, правильнее строя предложения и используя нужные слова, словно прошел курс молодого талантливого автора, а на самом деле, как я подозревал, он опять заглянул в мою голову, как в свою записную книжку, обогащая собственный словарный запас, а недостающие слова заменяя выдуманными. Ну да ладно, это ненадолго, можно и перетерпеть, ведь я никогда не отличался особой начитанностью, и вскоре мой запас иссякнет.
— Папа-Бреннер, цоки-цоки! — поторопил меня Люк. — Силы мои на исходе!
Куда я хочу попасть? Да все равно. Вниз, в Фридрихсград. Поглядеть, все ли там в порядке? Пропали ли из голубого неба метеоры?..
Все это пустое. Метеоры пропали, корабля ведь больше нет, доминаторы погибли, только зря летели сквозь космический эфир, зря проделали этот путь, а Костас зря провел свой эксперимент. И всего-то надо было устроить самоубийственный налет в старой шлюпке… кто бы мог предположить.
Не хотел я никуда. Не хотел, и все. Устал. Перегорел.
Хотел лишь обратно в тот день, когда все началось. Тогда я просто взял бы Лизу и Петру в охапку и увез из Фридрихсграда далеко-далеко, за тридевять земель. И все были бы счастливы. И все были бы живы…
Не знаю, что именно уловил в моей голове Люк, но бесконечная пустота космического эфира внезапно сменилась совершенной иной картинкой.
Я вместе со своим чертовым креслом падал на землю сквозь облака. Скорость была такая, что в ушах свистело, а лицо мое мгновенно покрылось тонкой корочкой льда, пальцы же я и больше не чувствовал, изо всех сил вцепившись в подлокотники.
Однажды я уже испытал прелесть свободного полета, но тут был совершенно иной случай. У меня не было управляемого костюма, я просто падал вниз, принизывая облака, как мешок с картошкой, который сбросили с дирижабля. И парашюта за спиной у меня не было.
Я даже кричать не мог. Стоило лишь открыть рот, как ледяной воздух проникал внутрь, рвал губы, и все, что мне оставалось, — таращить глаза на стремительно приближающуюся землю.
— Уау! Мя! Ня-ня!
Смутные звуки доносились, кажется, справа. Я повернул голову. Крошка-фогель, сложив крылышки, летел параллельным курсом, а сказать точнее, падал камнем вниз рядом со мной, только в отличие от меня он не испытывал негативных эмоций, напротив, все его существо было переполнено восторгом и радостью жизни, маленькие глазенки еще более сузились от ветра, хищный ротик был чуть приоткрыт, показывая кончик ярко-алого языка. Люк наслаждался существованием. Он был совершенно счастлив.
«А можно чуть помедленней?» — отчетливо подумал я, адресуя мысль Люку.
Я почувствовал его внутреннее удивление. Мол, как это медленней, когда все счастье жизни заключено в скорости? Но он послушался, одним движением переместился мне за спину, вцепился когтями в куртку, и тут же неуправляемое падение превратилось в контролируемое планирование.
Маленький, размером с мой кулак, фогель держал меня вместе с креслом, совершенно не напрягаясь. Мы снижались, и я уже различал шпили собора вдалеке. Под нами был Фридрихсград, целый и невредимый, а в небе — ни следа от метеоритов.
Что-то беспокоило меня, какая-то мелочь, недоразумение.
Крошка-фогель наслаждался жизнью, разевая рот во всю ширь, словно хотел вобрать в себя все ветра мира. Я не знал более жизнерадостного и жизнелюбивого существа, чем новорожденный фогель.
Когда мы еще снизились и до крыш домов оставалось всего ничего, я наконец сообразил, в чем именно заключалась та самая странность, не дававшая мне покоя.
На самом деле странностей было сразу две. Во-первых, на дворе стояла поздняя осень, а от утренних сугробов и мороза не осталось и следа. А во-вторых, посольства исчезли.
За прошедший год я настолько привык к очертаниям энергокуполов, возвышавшихся над городом — разве что собор был выше, массивнее и внушительнее, — что не сразу и сообразил, когда они пропали.
Неужели иномиряне все же решили эвакуироваться и вернулись в свои миры, свернув посольства так же легко и быстро, как в свое время их поставили. И Валер с ними заодно?
Но ведь угрозы больше нет! Я уничтожил корабль доминаторов, прервал связь-управление снарядами и отвернул их от города. Почему же иномиряне решили бежать именно сейчас, когда все вроде бы наладилось…
И эта осень… разноцветные листья, покрывавшие мостовые, и нахмурившееся дождем небо…
В городе шли бои. Воздух разрывали выстрелы, где-то кричали люди. Все это очень сильно напоминало мне кое-что…
Мы уже неслись над одной из улочек, когда Люк разжал коготки. Я едва успел поджать ноги, рухнув на землю вместе с креслом, вылетел из него — ремни безопасности лопнули, и удачно приземлился в кучу листвы на тротуаре, ничего себе не повредив.