Она побрела к выходу, но затем, видимо, сочла, что напоследок стоит громко хлопнуть дверью. Она повернулась к Эле и с замечательным самообладанием произнесла:
– Эланора, я немедленно приму необходимые меры, чтобы закрыть Кваре доступ к записям и оборудованию, которыми она может воспользоваться, помогая десколаде. И если в будущем, дорогая, я хоть раз услышу, что ты обсуждаешь внутренние проблемы лаборатории с кем-нибудь посторонним, особенно с этим человеком, я навсегда лишу тебя доступа к нашим исследованиям. Тебе все понятно?
Снова Эла ответила ей молчанием.
– Ага, – заметила Новинья. – Вижу, ему удалось лишить меня не только Миро и Квима. Вот уж не думала.
Произнеся эту тираду, она скрылась за дверью.
Эндер и Эла некоторое время сидели молча. Наконец Эла поднялась, хотя и шага не сделала, чтобы направиться вслед за матерью.
– Надо идти и что-то предпринять, – сказала Эла. – Вот только ума не приложу, что именно.
– Может быть, тебе следует пойти к матери и показать ей, что ты на ее стороне?
– Но это не так, – ответила Эла. – Вообще-то, я думала, может, стоит сходить к мэру Зулжезу и предложить ему снять мать с поста главного ксенобиолога, потому что она явно выжила из ума.
– Ничуть, – возразил Эндер. – И если ты сделаешь что-нибудь подобное, это убьет ее.
– Маму? Она сильная женщина, переживет.
– Нет, – покачал головой Эндер. – Сейчас она настолько ослабла, что любой удар может убить ее. Не тело. Ее… веру. Надежду. Ни в коем случае, что бы ни случилось, не давай ей повода думать, что ты стоишь за меня.
Эла с удивлением посмотрела на него:
– Ты так решил? Или это твоя естественная реакция?
– Что ты имеешь в виду?
– Мать только что вылила на тебя такой ушат грязи, что любой бы на твоем месте просто взбесился или оскорбился, а ты сидишь здесь и думаешь, как бы ей помочь. Ты что, никогда ни на кого не злился? Я хочу сказать, ты что, никогда не выходил из себя?
– Эла, после того как ты, чисто случайно, убьешь голыми руками несколько человек, ты либо научишься контролировать себя, либо лишишься человечности.
– С тобой такое было?
– Да, – ответил он.
На мгновение ему показалось, что она шокирована его словами.
– И как ты считаешь, ты все еще способен на убийство?
– Думаю, да, – сказал он.
– Отлично. Ты нам еще пригодишься, когда тут начнет твориться черт знает что.
Эла рассмеялась. Это была шутка. Эндер почувствовал облегчение. Он даже усмехнулся вместе с ней.
– Пойду к матери, – сказала Эла. – Но ты здесь ни при чем, и не твои доводы убедили меня.
– Замечательно, пойдешь так пойдешь.
– Тебе что, даже неинтересно узнать, что мне от нее надо?
– Я и так знаю.
– А, ну да. Она ошиблась, да? На самом деле ты действительно все знаешь, да?
– Ты сейчас идешь к матери потому, что это причинит тебе нестерпимую боль. А тебе того и надо.
– Хочешь сказать, у меня тоже начались нелады с головой?
– Тебе это причинит боль, но в то же время это будет хороший поступок. Это самое неприятное из всего, что тебе сейчас приходится делать. Это наиболее тяжкий груз, который можно взвалить на свои плечи.
– Святая мученица Эла, certo?[20] Вот как ты меня назовешь, когда будешь Говорить над моей могилой.
– Если уж я соберусь Говорить о тебе, то речь мне придется написать загодя. Я вовсе не намерен жить вечно.
– Значит, ты не покидаешь Лузитанию?
– Конечно нет.
– Даже если мать вышвырнет тебя?
– Она не сможет этого сделать. Причин для развода у нее нет, а епископ Перегрино слишком хорошо знает нас и рассмеется ей в лицо, если она положит ему на стол требование о разводе по причине несходства характеров.
– Ты понял, что я имею в виду.
– Я здесь собираюсь надолго задержаться, – ответил Эндер. – Хватит с меня бессмертия, купленного прыжками во времени. Больше я не стану путешествовать с планеты на планету. Я никогда не покину землю Лузитании.
– Даже если тебе будет угрожать смерть? Даже если нас атакует флот?
– Только в том случае, если решат уходить все, – твердо заявил Эндер. – Но именно я буду тем человеком, который, уходя последним, выключит свет и запрет дверь.
Эла подбежала к нему, поцеловала в щеку и крепко обняла. Это длилось какое-то мгновение, в следующую секунду она уже выскочила за дверь, и он снова остался наедине с самим собой.
«Я был не прав насчет Новиньи, – подумал Эндер. – Она ревновала не к Валентине, а к Джейн. Все эти годы она видела, как про себя я говорю с Джейн; говорю, а она не слышит, Джейн отвечает, а она снова не слышит. Я лишился ее доверия и даже не понял когда».
Даже сейчас он, должно быть, проговаривает губами свои мысли. Он настолько привык к безмолвному общению с Джейн, что даже сам не понял, что и сейчас разговаривает с ней. И она ответила ему.
– Я ведь тебя предупреждала, – сказала она.
«Ну да», – беззвучно согласился Эндер.
– Ты думал, я никогда не научусь разбираться в людях.
«Ты делаешь успехи».
– Знаешь, а ведь она права. Ты действительно моя марионетка. Все это время я манипулировала тобой. У тебя уже долгие годы не возникало собственных мыслей.
– Заткнись, – уже вслух прошептал он. – У меня сейчас нет настроения.
– Эндер, – позвала она, – если ты считаешь, что это поможет тебе удержать Новинью, сними с уха передатчик. Я не возражаю.
– Зато я возражаю, – ответил он.
– Я солгала, я не хочу терять тебя, – сказала Джейн. – Но если тебе ничего не остается, если ты хочешь сохранить свою любовь, тогда сделай это.
– Спасибо большое, – усмехнулся он. – Только мне придется немало потрудиться, чтобы вернуть того, кого уже успел потерять.
– Когда вернется Квим, все встанет на свои места.
«Да, – подумал Эндер. – Да».
О Боже, спаси и сохрани отца Эстеву!
Они знали, что к ним едет отец Эстеву. Пеквениньос всегда все знали. Деревья-отцы все всегда рассказывали друг другу. Секретов не существовало. Не то чтобы они намеренно это делали – иногда попадалось дерево, которое пыталось скрыть тайну от остальных или что-нибудь соврать, – они просто не могли вести себя иначе. Для них не существовало понятия личного опыта. Поэтому, если одно дерево пыталось сохранить что-то только для себя, рядом с ним обязательно росло другое дерево, которое ничего подобного не собиралось делать. Леса всегда действовали совместными усилиями, хотя и состояли из деревьев-индивидуумов, и поэтому истории всегда распространялись от одного леса к другому независимо от воли и желания деревьев-одиночек.
Это-то и служило защитой Квиму. Потому что, каким бы кровожадным сукиным сыном ни был этот Воитель, хотя эпитет «сукин сын» вряд ли применим к пеквениньо, он ничего не мог сделать с отцом Эстеву, не убедив прежде братьев своего леса поступить так, как он хочет. А если ему все-таки удастся настоять на своем, одно из других деревьев-отцов, растущих в лесу, обязательно узнает об этом и расскажет. Станет свидетелем. Если Воитель нарушит клятву, данную отцами-деревьями тридцать лет назад, когда Эндрю Виггин препроводил Человека в третью жизнь, это не останется в тайне. Весь мир услышит новость, и Воитель стяжает себе славу клятвопреступника. Это станет его позором. Какая жена после этого позволит братьям отнести к нему маленькую мать? Никогда больше он не сможет зачать детей.
Квим был в полной безопасности. Они могут не послушаться его, но и никогда не причинят вреда.
Однако, когда он прибыл в лес Воителя, его даже не выслушали толком. Братья схватили его, повалили на землю и потащили к Воителю.
– Зачем все это? – удивился Квим. – Я по собственной воле пришел к вам.
Один из братьев застучал палочками по стволу дерева. Квим прислушался к изменяющемуся звуку. Воитель начал образовывать внутри себя пустоты, чтобы превратить ритм в речь:
– Ты пришел, потому что я так повелел.
– Ты повелел. Я пришел. Если ты предпочитаешь считать, что я явился сюда по твоему приказанию, быть по сему. Но только повелениям Господа я с радостью следую.
– Ты пришел сюда, чтобы услышать волю Господню, – заявил Воитель.
– Я пришел сюда, чтобы донести вам волю Господа, – поправил его Квим. – Десколада – вирус, созданный Господом Богом, чтобы обратить пеквениньос в детей своих. Но у Святого Духа нет воплощения. Это вечный дух, поэтому он неотъемлемо присутствует в наших сердцах.
– В наших сердцах обитает десколада, она дает нам жизнь. Если в твоем сердце обитает Дух Святой, что дает он тебе?
– Единого Бога. Единую веру. Единое причастие. Бог не может проповедовать людям одно, а малышам совсем другое.
– Мы не «малыши». Ты лично убедишься, кто из нас могуч, а кто слаб.
Его развернули спиной и прижали к стволу Воителя. Квим спиной почувствовал, как кора начала раздвигаться. Свинксы навалились на него. Маленькие ручки вцепились в него, он почувствовал дыхание, вылетающее из рылец пеквениньос. Никогда прежде Квим не мог вообразить, что эти руки, эти лица могут принадлежать врагам. Но даже сейчас он с огромным облегчением осознал, что по-прежнему не считает пеквениньос своими врагами. Они восстали против Бога, и ему было жалко их. Для него явилось настоящим открытием, что, пока его заталкивали в разверзшееся чрево дерева-убийцы, он все равно не испытывал никакой ненависти, никакого страха перед пеквениньос.
«Я и в самом деле не боюсь смерти. Никогда не подозревал об этом».
Братья продолжали лупить палочками по коре. Воитель обратил звук в слова языка отцов, только теперь звук обтекал Квима, слова звучали отовсюду.
– Ты думаешь, я собираюсь нарушить данную нами клятву, – сказал Воитель.
– Это приходило мне в голову, – ответил Квим.
Его тело крепко сжимал сомкнувшийся ствол, но он обтянул Квима только со спины и по бокам, оставив перед отцом Эстеву узкую щель. Он все видел, дышалось свободно. Но дерево заключило его в такие объятия, что Квим не мог двинуть ни рукой, ни ногой, не мог даже извернуться, чтобы высвободиться из темницы. Тесны врата и узок путь, ведущие в жизнь.