Постепенно взрослея, Цин-чжао не раз слышала подобные разговоры, и знание, что ее отец может стать богом Пути, служило ей в жизни путеводным огнем. Но что бы ни случилось, всегда она будет помнить, что именно его руки отнесли ее истерзанное, искалеченное тельце в кровать, что именно из его глаз капали на ее холодную кожу горячие слезы, именно его губы шептали на прекрасном, мелодичном древнем языке: «Моя возлюбленная дочь, моя Во Славе Блистательная, никогда не лишай своего сияния мою жизнь. Что бы ни произошло, никогда не причиняй себе вреда, иначе я умру вместе с тобой».
Глава 4ДЖЕЙН
— Из вашего народа многие стали христианами. Поверили в Бога, которого привезли с собой эти люди.
— Ты не веришь в Бога?
— Такой вопрос никогда не возникал. Мы всегда помнили, кто мы и откуда.
— Вы эволюционировали. Мы были созданы.
— Вирусом.
— Вирусом, который, в свою очередь, создал Бог, чтобы потом создать нас.
— Значит, ты тоже веруешь.
— Я понимаю веру.
— Нет, ты мечтаешь о вере.
— Я достаточно сильно жажду ее, чтобы вести себя так, словно действительно верую. Может быть, это и есть вера.
— Или обдуманное безумие.
Получилось так, что на корабле Миро поселились не только Валентина с Джактом. С ними, без всякого приглашения, пришла Пликт и разместилась в крошечной каютке, где даже ноги нормально вытянуть было нельзя. Пликт в этом путешествии играла несколько странную роль — не член семьи, не член команды, но друг. Она обучалась у Эндера, когда Голос Тех, Кого Нет, останавливался на Трондхейме. Она вычислила, основываясь исключительно на личных изысканиях, что Эндрю Виггин является истинным Голосом Тех, Кого Нет, и что одновременно он — тот самый Эндер Виггин.
Валентина никак не могла понять, почему эта одаренная, еще молодая женщина так привязалась к Эндеру Виггину. Временами ей казалось, что вот так возникают религии. Основатель не ищет учеников; они приходят сами и навязываются ему.
Как бы то ни было, с тех самых пор, как Эндер покинул планету Трондхейм, Пликт оставалась с Валентиной и ее семьей: обучала детей, помогала Валентине в научной работе и ждала, когда же наконец семья воссоединится с Эндером. Только Пликт твердо знала, что когда-нибудь такой день наступит.
Поэтому последнюю часть пути до Лузитании корабль проделал с четырьмя пассажирами на борту: Валентиной, Миро, Джактом и Пликт. Во всяком случае, так сначала считала Валентина. Лишь на третий день после встречи с Миро она узнала о пятом пассажире, который всю дорогу сопровождал их.
В тот день, как всегда, все четверо собрались на мостике. Больше идти было некуда. Корабль предназначался для перевозки грузов, кроме мостика и спальных кают на нем для людей оставались только крошечный коридорчик и туалет. Все остальное место на судне занимали грузовые помещения, и люди там путешествовать не могли — условия не позволяли.
Однако Валентина ничуть не возражала против такого вторжения в ее личную жизнь. Она несколько забросила свои статьи, считая, что куда важнее сейчас узнать Миро поближе, а через него и всю Лузитанию. Людей, живущих там, пеквенинос и в особенности семью Миро — ведь Эндер женился на Новинье, матери Миро. Валентина по крупицам собирала информацию; она бы никогда не стала выдающимся историком и биографом, если бы не научилась делать выводы, располагая лишь редкими зернами правды.
Но настоящей золотой жилой для нее оказался сам Миро. Он был переполнен горечью, яростью, разочарованием и скорбью по утраченному телу. Несчастье случилось всего несколько месяцев назад, и он все еще пытался отыскать себя в этом новом мире. Валентина не волновалась за его будущее. Она видела, что он обладает поистине железной силой воли, таких людей нелегко сломить. Он привыкнет и вновь расцветет.
На данный момент ее больше интересовали его размышления. Искалеченная оболочка словно освободила от пут его ум. Первые дни после случившейся с ним трагедии он провел практически в полном параличе. Ему не оставалось ничего другого, как лежать и размышлять. Конечно, большую часть времени его мысли крутились вокруг потерь, ошибок, будущего, которого он теперь лишен. Но помимо этого многие часы он посвятил обдумыванию таких вещей, на которые люди занятые просто не обращают внимания. Весь третий день совместного полета Валентина пыталась вытащить из него оценки и мнения.
— Многие не задумываются о таком вообще, во всяком случае всерьез, а ты посвящаешь всего себя, — доказывала Валентина.
— То, что я думаю о чем-то, вовсе не означает, что я что-либо знаю, — возражал Миро.
Она и в самом деле привыкла к его голосу, хотя порой его медлительность ужасно бесила. Временами требовалось проявлять незаурядные усилия, чтобы не показать нетерпения.
— Природа Вселенной, — заметил Джакт.
— Источники жизни, — продолжала Валентина. — Ты сказал, что много размышлял над тем, что значит быть живым, и я хочу выслушать твое мнение.
— Как работает Вселенная и при чем здесь мы, — рассмеялся Миро. — Так и свихнуться недолго.
— Как-то раз мою лодку зажало дрейфующими льдами. Я две недели кружился в снежной буре, и негде было укрыться от холода, — сказал Джакт. — Сомневаюсь, что ты сможешь поведать мне что-нибудь такое, от чего я вдруг свихнусь.
Валентина улыбнулась. Джакт был не мальчик, и его философия обычно сводилась к вопросу, как сплотить команду и наловить побольше рыбы. Но он сразу понял, что Валентина хочет раскрутить Миро, и помог ей несколько разрядить обстановку, дав Миро понять, что каждое его слово будет воспринято серьезно.
И важнее всего было, что именно Джакт произнес слова ободрения, потому что Валентина видела, что, впрочем, не осталось незамеченным и для Джакта, каким взглядом Миро следит за ним. Джакт, может, и стар, но его руки, ноги и спина все же принадлежали бывалому рыбаку, и каждое движение говорило о ловкости и силе его тела. Как-то раз Миро даже не выдержал и заметил, как бы между делом, хотя в голосе сквозило восхищение: «У вас сложение прямо как у двадцатилетнего». Валентина прочитала горькую мысль, которая крутилась у Миро в голове:
«А я, который действительно молод, вынужден обходиться телом сраженного артритом девяностолетнего калеки». Выходит, Джакт что-то значил для Миро: он являл собой будущее, недоступное Миро. Восхищение и горечь. Миро было бы очень трудно говорить открыто в присутствии Джакта, если бы Джакт не позаботился о том, чтобы Миро в его словах не слышал ничего, кроме уважения и искреннего интереса.
Пликт, как всегда, молча сидела в кресле, погруженная в себя, практически невидимая.
— Хорошо, — кивнул Миро. — Размышления на тему природы действительности и души.
— На какой основе — теологической или метафизической? — поинтересовалась Валентина.
— В основном метафизика, — ответил Миро. — И физика. Из каковых ни одна не является моей непосредственной профессией. И вы, насколько я помню, говорили, что я вам потребовался вовсе не для таких вот историй.
— Я сама не знаю, что мне нужно.
— Ладно, — сдался Миро. Он пару секунд помолчал, как бы решая с чего начать. — Вы, разумеется, слышали о филотических связях…
— Мне известно лишь то, что каждому обыкновенному человеку, — отозвалась Валентина. — И кроме того, я знаю, что за последние двадцать пять столетий эксперименты с филотами никуда не привели, потому что это не та вещь, на которой можно ставить опыты.
Это было очень старое открытие, восходящее к дням, когда ученые боролись за развитие всевозможных технологий. Начинающие студенты-физики прежде всего должны были запомнить несколько мудрых высказываний: «Филоты есть основные составляющие частицы любого рода материи и энергии. Филоты не обладают ни массой, ни инерцией. Филоты обладают только местоположением, продолжительностью во времени и связью». И все знали, что именно филотические связи — переплетения лучей филотов — делают возможным существование анзиблей и позволяют поддерживать мгновенную связь между мирами и космическими судами, удаленными друг от друга на многие световые годы. Но ни один человек не понимал, как это получается, а так как «потрогать» филоты нельзя, то и экспериментировать с ними практически невозможно. Их можно лишь наблюдать, да и то исключительно через их связи.
— Филотика, — задумчиво пробормотал Джакт. — Анзибли?
— Побочный продукт.
— А при чем здесь душа? — поинтересовалась Валентина.
Миро собрался было ответить, но тут же им овладело безысходное отчаяние при мысли, как он будет выдавливать длинные предложения через свой вялый, сопротивляющийся рот. Его нижняя челюсть заходила, губы легонько зашевелились.
— Я не могу, — вдруг громко заявил он.
— Мы слушаем, — мягко настаивала Валентина.
Она поняла, что ему совсем не хочется погружаться в долгие споры при явно ограниченной способности к речи. Но она также знала, что так или иначе, но ему придется высказаться.
— Нет, — снова произнес Миро.
Валентина хотела и дальше настаивать, но тут заметила, что губы его продолжают двигаться, хотя до них доносился лишь неразборчивый шепот. Что он там бормочет? Ругается?
Нет, дело не в этом.
Лишь спустя мгновение она поняла, почему вдруг с такой уверенностью рассудила. Потому что видела, как Эндер делал то же самое: двигал губами и челюстью, когда подавал беззвучные команды на терминал компьютера, встроенный в камень, который он носил в ухе. Ну конечно, Миро пользуется теми же компьютерными штучками, что когда-то использовал Эндер, поэтому так и говорит.
А еще через секунду стало ясно, что за команды передавал серьге Миро. Он, должно быть, был связан с судовым компьютером, потому что сразу после беззвучной речи один из дисплеев прояснился, и там возникло лицо Миро. Только на нем не отражалось ни следа паралича, искажающего лицо юноши. Валентина сразу догадалась: таким, наверное, было истинное лицо Миро. И когда компьютерное изображение заговорило, из динамиков до них донесся настоящий голос Миро. Четкий. Напористый. Рассудительный. Быстрый.