Она предстала перед великим Хань Фэй-цзы в его кабинете. Комната была очень похожа на ту, где жила она, — большое открытое помещение; как и у нее, кровать была крайне простой — циновка, расстеленная на полу; посредине стоял стол с компьютерным терминалом, — все как у нее. Каждый раз, когда она входила к отцу в комнату, над терминалом обязательно что-то висело: диаграммы, трехмерные изображения, воспроизведенные сцены из прошлого, слова. В основном слова. Буквы или иероглифы плавали в воздухе, умещаясь в компьютерные подобия страниц, двигались вверх, вниз, в стороны, когда отец что-то сравнивал.
В покоях Цин-чжао часть комнаты была свободна. Так как отцу не требовалось прослеживать жилки на половицах, то, естественно, отпадала нужда в подобном аскетизме. Но даже при этом его вкус был крайне непритязателен. Коврик — из редких, с богатым рисунком. Низенький столик, статуэтка на нем. Стены голые, только на одной висит картина. Однако комната была настолько велика, что каждый из предметов обстановки чуть ли не бесследно терялся в ней, напоминая чей-то слабый окрик, доносящийся из далекого далека.
Смысл, который заключала в себе эта комната, сразу становился понятен всем: Хань Фэй-цзы предпочитает простоту. Чистому душой вполне хватало и этого.
Впрочем, Цин-чжао улавливала в обстановке несколько иной намек, ибо знала то, чего не знал никто за пределами дома: коврик, столик, статуэтка и картина каждый день менялись. И ни разу за всю свою жизнь она не видела двух одинаковых вещей. Урок, который она для себя вынесла, заключался в следующем: человек с чистой душой ни к чему не должен привязываться. Каждый день он должен посвящать себя чему-то новому.
Так как ее посещение носило официальный характер, она не вошла к нему как обычно, без стука, не встала за его спиной, разглядывая сменяющиеся на дисплее строчки, пытаясь догадаться, чем он сейчас занимается. На этот раз она прошла на середину комнаты и, встав на коврик, опустилась на колени. Коврик сегодня был цвета яйца малиновки, с маленькой прожилкой в углу. Она склонила голову, ни о чем не думая, даже не обращая внимания на прожилку, и замерла так, пока отец не поднялся со стула и не подошел к ней.
— Хань Цин-чжао, — произнес он, — позволь же мне насладиться восходом лица своей дочери.
Она подняла голову, взглянула ему в глаза и улыбнулась.
Он улыбнулся в ответ.
— Задача, которую я сейчас поручу тебе, не из легких, даже для опытного человека, — продолжал отец.
Цин-чжао почтительно склонилась. Она не сомневалась, что отец подберет для нее что-нибудь потруднее, и была готова исполнить его волю.
— Посмотри на меня, Цин-чжао, — сказал отец.
Она снова подняла голову, взглянула на него.
— Это не просто школьная задачка. Это проблема, возникшая в реальном мире. Проблема, решить которую поручил мне Звездный Конгресс и от решения которой могут зависеть судьбы целых народов и миров.
Цин-чжао и так достаточно волновалась, но теперь отец действительно напугал ее.
— Тогда тебе следует поручить ее человеку, которому можно доверять, а не неопытному ребенку.
— Ты давным-давно повзрослела, Цин-чжао. Ты готова выслушать суть задания?
— Да, отец.
— Что тебе известно о флоте на Лузитанию?
— Ты хочешь, чтобы я рассказала тебе все, что мне о нем известно?
— Я хочу, чтобы ты поделилась со мной только тем, что, по-твоему, имеет значение.
Вот оно что… Ее задание заключается в том, чтобы показать, насколько четко она сумеет отделить важное от незначительного в какой-то определенной проблеме.
— Флот был послан, чтобы подавить мятеж, возникший в колонии на планете Лузитания. Законы, касающиеся невмешательства в жизнь единственной известной человечеству разумной инопланетной расы, были жестоко нарушены.
Хватит? Нет, отец ждет продолжения.
— В связи с этим возникла полемика в компьютерных сетях, — снова заговорила она. — Некий человек, скрывающийся за псевдонимом Демосфен, опубликовал статьи, обосновывающие иную точку зрения и призывающие к восстанию.
— К какому восстанию, в частности?
— Восстанию миров-колоний. Демосфен предрекал, что флот на Лузитанию может стать опасным прецедентом — дело лишь во времени, вскоре Звездный Конгресс силой начнет насаждать свою власть на обитаемых мирах. Для католических миров и католических меньшинств Демосфен создал несколько иную версию: якобы Конгресс пытается наказать епископа Лузитании, ведь тот послал к пеквенинос миссионеров, призванных спасти души свинксов. Ученых Демосфен предупредил о том, что на кон поставлен принцип независимого научного исследования: целый мир находится под угрозой военного уничтожения, и все потому, что колония осмелилась предпочесть мнение местных ученых взглядам находящихся за многие световые годы бюрократов. И всем Демосфен заявил, что флот на Лузитанию снабжен Молекулярным Дезинтегратором. Явная ложь, конечно, однако кое-кто поверил ему.
— И насколько эффективны эти статьи? — поинтересовался отец.
— Не знаю.
— Очень эффективны, — ответил за нее он. — Пятнадцать лет назад первые статьи чуть не вызвали революцию.
Восстание колоний? Пятнадцать лет назад? Цин-чжао было известно только об одном таком бунте, но она никогда не связывала его со статьями Демосфена. Она залилась краской.
— Но ведь как раз в то время была заключена Колонистская Хартия — первый разработанный тобой великий договор.
— Договор принадлежал не мне, — возразил Хань Фэй-цзы. — Он принадлежал равно как Конгрессу, так и колонистам. Лишь благодаря ему удалось избежать жестокого столкновения. И флот на Лузитанию продолжил исполнение низложенной на него великой миссии.
— Но, отец, каждое слово Хартии было написано тобой.
— В ней я старался отразить желания и взгляды людей, находившихся по обе стороны проблемы. Я выступил простым чиновником.
Цин-чжао низко поклонилась. Она знала правду, как, впрочем, и все остальные. Эта Хартия стала краеугольным камнем будущего величия Хань Фэй-цзы, ибо он не только написал договор, но и убедил обе стороны принять его практически в первоначальной редакции. После подобной вольности Хань Фэй-цзы стал одним из самых доверенных советников великих мира сего. Если он предпочел низвести себя в подобном проекте до роли обычного чиновника, то только потому, что был человеком великой скромности. Также Цин-чжао было известно и о том, что, когда он завершил сей труд, мать уже находилась на грани смерти. Таким был отец — он не презрел ни свой долг по отношению к жене, ни свои обязанности. Он не мог спасти жизнь матери Цин-чжао, но зато спас многие жизни, которые могли быть унесены грядущей войной.
— Цин-чжао, почему ты решила, что присутствие на кораблях флотилии Молекулярного Дезинтегратора — явная ложь?
— Потому… потому что это было бы чудовищно. Словно объявился новый Эндер Ксеноцид, собирающийся уничтожить целый мир. Такая сила не имеет ни права, ни причины на существование в нашей Вселенной.
— Кто тебе внушил подобные мысли?
— Обыкновенная этика, — ответила Цин-чжао. — Боги создали звезды и все планеты — кто есть человек, чтобы стереть их?
— Но помимо этого боги создали законы природы, которые предполагают такую возможность, — кто есть человек, чтобы презреть дары божьи?
Цин-чжао, пораженная его словами, замолкла. Она никогда не слышала, чтобы отец столь открыто защищал войну, он ненавидел войны в любом их проявлении.
— И снова я спрашиваю тебя — кто внушил тебе, что подобная сила не имеет ни права, ни причины на существование в нашей Вселенной?
— Это мое собственное умозаключение.
— Но предложение это — точная цитата.
— Да. Из Демосфена. Но если я верю в идею, я принимаю ее как свою собственную. Ты сам учил меня.
— Ты должна сотню раз убедиться, что правильно поняла все аспекты предположения, прежде чем уверовать в него.
— Маленький Доктор ни в коем случае не должен быть использован на Лузитании, и, следовательно, он не мог быть послан.
Хань Фэй-цзы мрачно кивнул:
— А почему ты решила, что он никогда не должен быть применен там?
— Потому что это уничтожило бы пеквенинос, юную, прекрасную расу, стремящуюся исполнить свое назначение, что свойственно всякому разумному существу.
— Опять ты цитируешь.
— Отец, читал ли ты «Жизнь Человека»?
— Читал.
— Тогда как ты можешь сомневаться в том, что пеквенинос должны остаться жить?
— Я сказал, что читал «Жизнь Человека». Я не сказал, что поверил этой книге.
— Ты не поверил ей?
— Я не поверил ей, но и не отверг. Первый раз книга мелькнула в компьютерных сетях уже после того, как анзибль на Лузитании был отключен. Таким образом, весьма вероятно, что книга родилась не на этой планете, а раз она не принадлежит Лузитании, следовательно, все в ней вымысел. И особые сомнения вызывает подпись под ней — «Голос Тех, Кого Нет». Тем же именем были подписаны «Королева Улья» и «Гегемон», возраст которых превышает несколько тысяч лет. Совершенно очевидно, что кто-то пытается играть на почтении, которое испытывают люди к этим древним писаниям.
— Я считаю, что «Жизнь Человека» правдива.
— Это твое право, Цин-чжао. Но почему ты так считаешь?
Потому что, когда она читала ее, каждое слово показалось правдой. Но что ей ответить отцу? Вот достойный ответ:
— Потому что, когда я читала ее, я почувствовала, что эта книга обязана нести в себе истину.
— Понимаю.
— Теперь ты убедился, насколько я глупа.
— Напротив. Я убедился в твоей мудрости. Когда ты слышишь правдивую историю, частичка тебя откликается, независимо от стиля повествования и доказательств, приведенных и нем. Пусть повесть неумело изложена, все равно ты полюбишь ее, ведь ты любишь истину. Пусть книга будет очевидным подлогом, и ты все равно поверишь, что бы в ней ни заключалось, потому что ты не умеешь отрицать истину, в какое бы одеяние она ни была облачена.
— Тогда как случилось, что ты не веришь «Жизни Человека»?