— Слава Богу, ты хоть не отправишься туда в одиночку.
— Ты не понял. Я все равно никого не возьму с собой. Когда это бывало, чтобы человек, облаченный в доспехи Господни, обращался за помощью к какому-то гуманисту?
— Эндрю — католик.
— Он посещает мессу, он причащается, он регулярно исповедуется, но он все-таки остается Голосом Тех, Кого Нет, и я не думаю, что он взаправду верит в Бога. Я еду один.
Миро взглянул на Квима, в глазах его мелькнуло восхищение.
— Знаешь, а ты ведь крутой, сукин сын!
— Круты только сварщики да кузнецы. У сукиных детей свои проблемы. Я просто служитель Господа и нашей церкви, и у меня есть работа, которую я должен исполнять. Вообще-то недавние события показали, что мне больше угрожает опасность погибнуть от руки собственного брата, нежели от козней наиболее яростных еретиков-пеквенинос. Со времен смерти Человека пеквенинос крепко держат свое слово — никто ни разу не поднял руки на колонистов. Может быть, они и еретики, но они по-прежнему остались пеквенинос. Они не преступят данную ими клятву.
— Прости, что ударил тебя.
— Я принял это как дружественные объятия, сын мой.
— Если бы действительно так оно и было, отец Эстевано!
— Как пожелаешь, так тому и быть.
Квим повернулся к дереву и начал отбивать ритм. Почти сразу звуки начали изменяться, приобретать то высокую, то низкую тональность — дерево перемещало пустоты внутри себя. Миро выждал пару секунд, прислушиваясь к речи, пусть даже не понимая языка деревьев-отцов. Корнерой общался единственным доступным дереву способом. Когда-то он обладал настоящим голосом, производил звуки при помощи губ, языка и зубов. Лишиться тела можно по-разному. Миро выжил, когда по идее должен был умереть. Он выжил калекой. Но он все же мог ходить, пусть неловко, мог говорить, пусть медленно. Он считал, что на его долю выпали страдания Иова. Корнерой и Человек, куда более ущербные, нежели он, твердо верили, что обрели вечную жизнь.
— Ситуация не из приятных, — заметила Джейн.
«Да», — молча согласился Миро.
— Отец Эстевано ни в коем случае не должен отправляться в тот лес один, — продолжала Джейн. — Пеквенинос зарекомендовали себя как опытные и безжалостные бойцы. Они не успели забыть прошлое.
«Так скажи это Эндеру, — ответил ей Миро. — Я здесь не властен».
— Отлично сказано, мой герой, — съязвила Джейн. — Я свяжусь с Эндером, а ты тут пока поброди, вдруг долгожданное чудо возьмет да свершится.
Миро глубоко вздохнул, спустился с холма и прошел в ворота.
Глава 9УПОРСТВО И УПРЯМСТВО
— Я говорил с Эндером и его сестрой Валентиной. Она историк.
— Что это значит?
— Она изучает разные книги, чтобы поближе познакомиться с историей человечества, а потом пишет истории о том, что ей удалось отыскать, и передает остальным людям.
— Но если истории уже кем-то изложены, зачем она переписывает их?
— Потому что их не так поняли. Она помогает людям лучше понять их.
— Раз уж жившие в те времена не сумели разобраться, как она, пришедшая через века после случившегося, может что-то понять?
— Я и сам задал ей тот же вопрос, а Валентина сказала, что она не всегда толкует их буквально. Прежние писатели руководствовались тем, что было важно для их эпохи, а она представляет прошлое так, как оно должно выглядеть в глазах людей ее эпохи.
— Значит, история не остается прежней?
— Нет.
— Но каждый раз они принимают ее за правдивое освещение событий?
— Валентина что-то такое объясняла насчет того, что некоторые истории могут быть истинными, а другие — правдивыми. Я, правда, ничего не понял.
— Почему они сразу не запоминают истории во всех подробностях? Тогда бы им не пришлось постоянно лгать друг другу.
Цин-чжао сидела перед терминалом, ее глаза были закрыты, она сосредоточенно размышляла. Ванму расчесывала ей волосы. Легкие подергивания, скольжение щетки по волосам, само дыхание девочки успокаивающе действовали на Цин-чжао.
Это было время, когда Ванму могла свободно разговаривать с ней, не опасаясь отвлечь ее от чего-то очень важного. А так как Ванму оставалась прежней Ванму, она тут же воспользовалась подходящей минуткой для того, чтобы задать несколько вопросов. У нее постоянно возникало столько вопросов!
Первые дни все вопросы касались исключительно общения с богами. Само собой разумеется, Ванму с огромным облегчением восприняла новость, что в большинстве случаев, чтобы заслужить прощение богов, достаточно проследить всего одну жилку. После случившегося она боялась, что Цин-чжао придется каждый день прослеживать жилки по всему полу.
Но для нее до сих пор оставалось много неясного во всем, что касалось очищения. «Почему бы тебе каждое утро, сразу после подъема, не прослеживать жилку, тогда бы тебя не беспокоили днем? Почему бы тебе не покрыть пол ковром?» Цин-чжао никак не могла объяснить ей, что боги не поддадутся на такие наивные уловки.
«А что, если бы на всей нашей планете не росло ни единого деревца? Тогда бы боги спалили тебя, как ненужную бумажку? Прилетел бы дракон и унес тебя?»
Цин-чжао не могла дать разумный ответ на все вопросы Ванму, она могла лишь повторять, что этого требуют от нее боги. Если б не было древесных жилок, тогда бы боги не заставляли ее прослеживать их. На что Ванму заявляла, что следует издать закон, запрещающий делать деревянные полы, тогда Цин-чжао освободится от этого наказания.
Те, кто ни разу не слышал голоса богов, не могли понять тонкостей общения с ними.
Сегодня, впрочем, вопросы Ванму не имели ничего общего с богами — или по крайней мере пока она к этой теме не возвращалась.
— Так что же все-таки помешало флоту на Лузитанию достичь цели? — спросила Ванму.
Цин-чжао еле сдержалась, ей захотелось фыркнуть: «Да если б я знала, я бы наконец смогла отдохнуть!» Но она поняла, что, скорее всего, Ванму даже не подозревает, что флот на Лузитанию просто бесследно испарился.
— А откуда тебе что-то известно о флоте на Лузитанию?
— Но ведь я умею читать, — может быть, чересчур гордо заявила Ванму.
А почему бы ей, собственно, не гордиться этим? Цин-чжао, будучи совершенно искренней в своих словах, не раз повторяла Ванму, что та продвигается вперед большими шагами. Одновременно Цин-чжао открыла для себя много нового о своей служанке. Ванму отличалась сообразительностью, и Цин-чжао вовсе не удивилась бы, если бы выяснилось, что Ванму извлекает из услышанного куда больше, чем кажется на первый взгляд.
— Я не раз следила за тобой, пока ты работала с терминалом, — продолжала Ванму, — и видела, как ты просматриваешь информацию, касающуюся непосредственно флота на Лузитанию. То же самое ты обсуждала со своим отцом в тот день, когда принимала меня на работу. Я почти ничего из вашего разговора не поняла, но догадалась, что с флотом на Лузитанию что-то случилось. — В голосе Ванму внезапно прозвучало отвращение. — Да окатят боги испражнениями того, кто послал этот флот.
Ее страстность была потрясающей; невозможно было поверить, что Ванму осмелилась так отзываться о Звездном Конгрессе.
— Ты знаешь, чьим приказом был послан флот? — поинтересовалась Цин-Чжао.
— Ну конечно. Приказом самоуверенных политиканов, засевших в Звездном Конгрессе и пытающихся искоренить всякую надежду планет-колоний на приобретение независимости.
Так, значит, Ванму понимала, что говорит. Цин-чжао вспомнила, как сама когда-то давным-давно сыпала подобными проклятиями; но слышать их снова, да еще из уст собственной служанки было невыносимо.
— Да что ты знаешь об этом?! Это дела Конгресса, а ты здесь лениво рассуждаешь о независимости, колониях…
Ванму мигом очутилась на коленях, голова ее была склонена до самого пола. Цин-чжао сразу устыдилась своей необдуманной резкости.
— О, Ванму, встань сейчас же.
— Ты рассердилась на меня.
— Я просто была потрясена, услышав от тебя такие слова, вот и все. Где ты набралась подобного бреда?
— Все так говорят, — пожала плечиками Ванму.
— Нет, не все, — возразила Цин-чжао. — Отец никогда не говорил ничего подобного. С другой стороны, Демосфен постоянно повторяет это.
Цин-чжао вспомнила, что она почувствовала, когда впервые ознакомилась со статьями Демосфена, как логично, правильно и честно звучали его доводы. Только много позже, после того как отец объяснил ей, что Демосфен на деле враг правителям и, стало быть, враг богам, только тогда она осознала, какими масляными и обманчивыми были слова этого предателя, который чуть не заставил ее поверить, будто флот на Лузитанию — неприкрытое зло. А если Демосфен чуть было не обманул такую образованную и благочестивую девушку, как Цин-чжао, то совсем не удивительно, что обыкновенная девочка совершенно искренне повторяет его изречения.
— Кто такой Демосфен? — спросила Ванму.
— Предатель, который к настоящему моменту наделал куда больше бед, чем кто-либо мог предположить.
Понимает ли Звездный Конгресс, что идеи Демосфена повсеместно повторяются людьми, которые никогда слыхом не слыхивали о нем? Понимает ли кто-нибудь, что это значит? Размышления Демосфена превратились в мудрость среднего люда. Положение вещей приобретает более опасный поворот, чем представляла себе Цин-чжао. Отец мудрее, чем она, он наверняка все уже понял.
— Да бог с ним, — сказала наконец Цин-чжао. — Расскажи мне лучше, что тебе известно о флоте на Лузитанию.
— Я не смею, ведь ты снова рассердишься.
Цин-чжао терпеливо ждала.
— Ну, хорошо, — сдалась Ванму и тревожным взглядом посмотрела на свою госпожу. — Отец говорит, и даже Пан Ку-вэй повторяет, а он очень мудр, один раз он чуть не сдал экзамен на право гражданской службы…
— Так что же они говорят?
— Это очень плохо, что Конгресс выслал гигантский флот, просто огромный, — и все лишь ради того, чтобы напасть на крошечную колонию, которая всего-то отказалась отослать двух своих граждан на суд другой планеты. Они говорят, что справедливость полностью на стороне Лузитании, потому что переслать людей с одной планеты на другую — это значит навсегда лишить их семьи и друзей. Это приравнивается к приговору, только выносится он еще до суда.