На экране возникло какое-то сообщение.
Ванму встала и подошла к терминалу. Она поступила в точности так, как учила ее Цин-чжао: нажала соответствующую комбинацию клавиш, которая сохранит всю поступившую в компьютер информацию, что бы ни случилось. Затем Ванму вернулась к Цин-чжао и нежно дотронулась до ее плеча.
Цин-чжао пробудилась почти мгновенно; спала она всегда очень чутко.
— Компьютер что-то обнаружил, — сообщила Ванму.
Цин-чжао освободилась от остатков сна с такой легкостью, словно скинула с плеч платок. Через секунду она уже сидела за терминалом, вчитываясь в слова сообщения.
— Я вычислила Демосфена, — сказала наконец она.
— Кто же он такой? — затаила дыхание Ванму.
«Великий Демосфен — нет, нет, ужасный Демосфен. Моя хозяйка желает, чтобы я относилась к нему как к врагу». Тот самый Демосфен, чьи слова так потрясли ее, когда она впервые услышала их от отца, читавшего вслух одну из его статей. «До тех пор пока один человек заставляет других преклоняться перед собой только потому, что обладает силой стереть с лица земли их самих и все, чем они обладают и что так любят, — до тех самых пор нам следует страшиться». Ванму услышала эти слова, когда была еще в младенческом возрасте — тогда ей было всего три годика, — но запомнила их на всю жизнь, потому что они были связаны с определенным эпизодом. Снова у нее в уме возникла картина: отец прочитал эти строчки, мать что-то возразила, и вот тогда он рассердился. Он не ударил ее, нет, но он весь напрягся, и рука его чуть-чуть дернулась, словно его тело возжелало ударить и он лишь неимоверным усилием воли поборол желание. После этого, несмотря на то что никакого насилия не произошло, мать Ванму склонила голову и что-то пробормотала — напряжение спало. Ванму поняла, сейчас перед ней предстало то, что описал в этих строчках Демосфен: мать склонилась перед отцом потому, что он обладал достаточной силой, чтобы причинить ей боль. И Ванму тогда очень испугалась, как испугалась сейчас, при одном воспоминании; услышав слова Демосфена, она сразу поняла, что это правда, и одновременно подивилась, как отец мог произнести их, даже согласиться с ними и вместе с тем не понять, что повел себя таким образом, от которого предостерегал его Демосфен. Вот почему Ванму всегда с вниманием относилась к любым изречениям великого — ужасного — Демосфена. Каким бы великим или ужасным он ни был, она знала — он говорит правду.
— Не он, — поправила ее Цин-чжао. — Демосфен — женщина.
Ванму даже затаила дыхание. «Значит, вот как! Все-таки женщина. Неудивительно, что я различила такое сочувствие в речах Демосфена; ведь это женщина, и она отлично понимает, что значит, когда над тобой постоянно кто-то властвует. Это женщина, поэтому она мечтает о свободе, о том часе, когда ей не придется исполнять вечные обязанности, возложенные на нее. Неудивительно, что в ее речах сияет огонь революции, однако они всегда остаются словами и никогда не несут собой насилия. Так почему же не замечает этого Цин-чжао? Почему Цин-чжао решила, что мы обе должны ненавидеть Демосфена?»
— Женщина по имени Валентина, — прошептала Цин-чжао, но затем в ее голосе прозвучал благоговейный трепет. — Валентина Виггин, рожденная на Земле более чем три… три тысячи лет назад.
— Она что, богиня, раз прожила столько?
— Полеты. Она много путешествовала с планеты на планету, никогда не задерживаясь больше чем по нескольку месяцев на каждой. Как раз, чтобы написать новую книгу.
Все великие исторические исследования, опубликованные под именем Демосфена, были написаны одной и той же женщиной, и никто об этом не подозревает. Почему ее имя никому не известно?
— Она, наверно, не желает раскрывать своей личности, — ответила Ванму, отлично понимая, почему женщина может пожелать скрыться за мужским именем. «Я бы точно так же поступила ради того, чтобы облететь все миры, познакомиться со столькими народами и прожить десять тысяч лет».
— Ее биологический возраст должен быть около пятидесяти лет. Все еще очень молода. Последние годы жизни она провела на одной планете, там же вышла замуж, родила детей. Но сейчас она снова отправилась в путь. На… — Цин-чжао внезапно замолкла.
— Куда же? — спросила Ванму.
— Улетая с планеты, она забрала с собой всю свою семью. Сначала они направились на Небесный Мир, прошли мимо Каталонии, после чего взяли курс прямо на Лузитанию!
Услышав это, Ванму первым же делом подумала: «Ну конечно! Вот почему Демосфен с такой симпатией и пониманием относится к лузитанцам. Она беседовала с ними — с восставшими ксенологами, с пеквенинос. Она встречалась с ними и поняла, что они раман!»
Но потом до нее дошло: когда к планете подойдет флот и исполнит свою миссию, с Демосфеном и его речами будет покончено.
Только тогда она вдруг осознала, что по идее это невозможно:
— Но как она может оказаться на Лузитании, если Лузитания уничтожила свой анзибль?! Восстав, они первым делом расправились с анзиблем. Почему тогда до нас все еще доходят ее труды?
— Она еще не достигла Лузитании, — покачала головой Цин-чжао. — А если и достигла, то всего несколько месяцев назад. Последние тридцать лет она провела в полете. Она вылетела незадолго до того, как разразилось восстание.
— Значит, все ее статьи были написаны во время полета? — Ванму попыталась совместить в уме два временных потока. — Но чтобы столько сделать с тех пор, как на Лузитанию был снаряжен флот, она должна была…
— Должна была каждую свободную минуту, проведенную на борту корабля, писать, писать и писать, — подтвердила Цин-чжао. — Однако нет никаких данных о том, что ее судно связывалось с какой-нибудь из планет. Единственный, кто периодически выходил на связь, — это капитан. Каким образом она распространила свои труды на стольких мирах, если ни на секунду не покидала борт корабля? Невероятно. Где-то ведь должны сохраниться какие-то записи о передачах анзибля.
— Все время этот анзибль, — задумчиво произнесла Ванму. — Оборвалась связь с флотом на Лузитанию, и ее судно должно было выходить на связь, а не выходило… Кто знает? Может быть, Лузитания также посылает тайные сообщения. — Ей сразу вспомнилась «Жизнь Человека».
— Сообщения анзиблей не могут быть утаены, — заявила Цин-чжао. — Филотические связи постоянны, и если на какой-либо частоте ведется передача, она обязательно будет считана, и компьютеры сделают соответствующую запись.
— Таким образом, мы приходим к следующему выводу, — подвела итог Ванму. — Раз анзибли все еще подсоединены к общей сети, а компьютерами не зарегистрировано ни одного переданного сообщения, хотя мы знаем, что такие сообщения были, потому что у нас имеются статьи Демосфена, следовательно, записи нам лгут.
— Но скрыть связь по анзиблю невозможно, — возразила Цин-чжао. — Если только они в тот самый миг, когда передача была получена, не отключили ее от контролирующей программы… Нет, все равно не сходится. Сообщники должны были одновременно находиться у всех анзиблей и сработать с такой точностью и быстротой, что…
— Или они располагают программой, которая может выполнять все действия автоматически.
— Но мы бы знали об этой программе! Она бы занимала память, отнимала процессорное время.
— Если кто-то придумал программу, которая перехватывает послания анзиблей, то почему бы ему не снабдить эту программу функциями самоохраны, чтобы она не сохранилась в памяти и не оставляла никаких следов, когда задействовано процессорное время?
Цин-чжао гневно воззрилась на Ванму:
— Ты сейчас так мудро рассуждаешь о компьютерах, а ведь сама даже не понимаешь — то, что ты говоришь, просто невозможно!
Ванму склонилась перед Цин-чжао в глубоком поклоне, коснувшись головой пола. Она знала, что этот унизительный жест заставит Цин-чжао раскаяться в проявленном гневе, и они снова смогут нормально говорить.
— Нет, — устыдилась Цин-чжао. — Я не имею права сердиться на тебя, прости меня. Встань, Ванму. Продолжай задавать свои вопросы. Ты умеешь правильно их ставить. Наверное, потому, что ты представляешь себе это, а раз ты можешь себе это представить, значит, кто-то может воплотить в жизнь. Вот почему я считаю, что это невыполнимо: никому не под силу загрузить такую искусную программу в каждый из компьютеров, управляющих связями между анзиблями. Таких компьютеров тысячи и тысячи. А если один из них вдруг ломается и вместо него подсоединяют к сети другой, значит, необходимо почти мгновенно заново ввести всю программу. И в то же время ее нельзя загружать в постоянную память, потому что ее сразу обнаружат. Она должна все время перемещаться, держаться в стороне от других программ и то и дело самовыводиться из памяти, загружаясь потом заново. Способная на такое программа должна быть прежде всего разумной; она должна сама все время измышлять новые способы, как получше укрыться, иначе мы бы ее уже поймали, а такого до сих пор не произошло. Такой программы не может существовать. Кто мог создать ее? Да еще и запустить? И видишь ли, Ванму… эта Валентина Виггин, которая написала все труды Демосфена, — ей удавалось скрываться на протяжении нескольких тысячелетий. И если такая программа существует, то она должна была появиться на свет около трех тысяч лет назад. Она не могла быть создана противниками Звездного Конгресса, потому что, когда Валентина Виггин приняла этот псевдоним, никакого Звездного Конгресса не существовало и в помине. Ты посмотри на возраст этих записей, которые выдают нам ее настоящее имя. Записи были сделаны на самой Земле, и с тех пор ни разу не проводилось параллелей между Валентиной Виггин и Демосфеном. Они были сделаны до начала колонизации планет. До…
Цин-чжао замолкла, но Ванму все уже поняла и сделала соответствующие выводы прежде, чем Цин-чжао произнесла заключительную фразу.
— Значит, если в компьютерах, управляющих анзиблями, засела какая-то неуловимая программа, — сказала Ванму, — она должна была все время находиться в них. С самого начала.
— Невероятно, — прошептала Цин-чжао.