ать позволение на их использование. В свое время ваш городок изрядно потрепала эпидемия Десколады, а сейчас вы начисто отрезаны от всего человечества, и вот-вот, в самом ближайшем будущем, вам на головы должен свалиться флот, цель которого — вторжение на планету, подавление и наказание всех мятежников. По мнению живущих в Милагре людей, и этом, во всем этом, виновны одни свинксы. Прошлой ночью население узнало о том, что свинксы снова начали убивать людей, несмотря на данную ими торжественную клятву никогда не приносить вреда человеку. Не сомневаюсь, Грего весьма красочно расписал своим дружкам вероломство коварных свинксов — у мальчишки очень неплохо подвешен язык, — поэтому-то завсегдатаи баров и отреагировали насилием. Уверяю вас, если не принять необходимых мер, сегодняшняя ночь может стать куда хуже.
— Если мы предпримем предложенные вами меры, сторонники Грего сочтут, будто мы запаниковали, — заметил епископ Перегрино.
— Напротив, они сочтут, что вы контролируете ситуацию. А благоразумные люди будут вам только благодарны. И Вы вернете доверие общественности.
— Не знаю, — сказал мэр Ковано. — Ни одному мэру до меня не приходилось совершать ничего подобного.
— Ни у одного мэра до вас не возникало нужды в подобных действиях.
— Люди скажут, я воспользовался предлогом, чтобы установить свою диктатуру.
— Может быть, — пожала плечами Валентина.
— В жизни никто не поверит, что действительно мог случиться настоящий мятеж.
— Ну, проиграете вы на следующих выборах, — ответила Валентина. — Что с того?
Перегрино громко расхохотался.
— Ответ типичного церковника, — восхитился он.
— Я не против проиграть на выборах, лишь бы сейчас не ошибиться, — гордо заявил Ковано, правда, в голосе все-таки прозвучали нотки сомнения.
— Вы просто-напросто не знаете, что предпринять, — сказала Валентина.
— Ну, вы же не можете дать стопроцентной гарантии, что сегодня вечером разразится мятеж, — отреагировал Ковано.
— Могу, — сказала Валентина. — И обещаю: если вы сейчас не возьмете власть в свои руки и не устраните всякую вероятность скопления народа сегодня ночью, вам придется очень худо. Проиграть следующие выборы — еще не самое страшное из того, что вас ждет.
— С начала разговора вы сильно изменились, Валентина, — снова усмехнулся епископ. — Помнится, вы предупреждали нас, чтобы мы на многое не надеялись.
— Если вы считаете, что я перестраховываюсь, предложите другой выход из положения.
— Сегодня вечером я назначу службу в память о Квиме и чтение молитв о мире и покое.
— Очень умное решение, — съязвила Валентина. — В церкви соберутся как раз те, кто и так не станет участвовать в мятеже.
— Вы просто не понимаете, какое место в жизни людей Лузитании занимает вера, — напыщенно возвестил Перегрино.
— А вы никак не можете уразуметь, насколько разрушающими могут быть чувства страха и гнева и как быстро человек забывает о всякой религии, цивилизованности и гуманности, когда собирается беснующаяся толпа.
— Сегодня ночью будет дежурить вся полицейская дружина, — наконец решил мэр Ковано. — Половина ее будет патрулировать улицы от заката до рассвета. Но закрывать бары и объявлять комендантский час я не стану. Я хочу, чтобы все было как прежде — во всяком случае, насколько это возможно. Если мы начнем менять заведенный порядок, закрывать все подряд, мы просто дадим толпе дополнительные поводы для страха и гнева.
— Вы всего лишь продемонстрируете, что власти контролируют положение дел, — вздохнула Валентина. — Вы предпримете меры, которые полностью соответствуют ужасным чувствам, обуревающим сейчас всех горожан. Они убедятся, что кто-то хоть что-то делает.
— Вы действительно очень мудры, — примиряюще сказал епископ Перегрино, — и это был бы лучший совет, живи мы в городе побольше и на планете, менее преданной христианской вере. Но мы живем в маленьком городишке, и наши люди очень благочестивы. Нет нужды запугивать их. На настоящий момент они больше нуждаются в поддержке и утешении, а не в комендантском часе, оружии и круглосуточных патрулях.
— Решать вам, — развела руками Валентина. — Я, как и обещала, чем смогла — помогла.
— И мы очень благодарны вам за совет. Можете не сомневаться, сегодня ночью я буду настороже, — попытался утешить ее Ковано.
— Благодарю, что пригласили меня, — кивнула на прощание Валентина. — Но, как вы сможете убедиться и как я вас предупреждала, это ни к чему не привело.
Она поднялась со стула, тело ныло от долгого сидения в неудобной позе. Она так и не склонилась. Не стала наклоняться и сейчас, когда епископ протянул ей руку для поцелуя. Вместо того она крепко пожала ее, а затем пожала руку мэру Ковано. Как равный — равному. Как чужой человек — чужому.
Валентина быстрым шагом покинула кабинет, внутри у нее все кипело и бурлило. Она предупредила их и дала совет, что следует делать. Но, подобно большинству людей, стоящих у власти и еще ни разу не сталкивающихся с настоящим кризисом, они не поверили, что сегодня вечером может случиться нечто из ряда вон выходящее — все должно быть как прежде. Человек верит только в то, с чем ему уже довелось столкнуться ранее. После событий, которые обещает близящаяся ночь, мэр Ковано наконец уверует в пользу комендантского часа и жесткого контроля во времена потрясений. Но будет слишком поздно. К тому времени они будут подсчитывать потери.
Скольким могилам суждено быть вырытыми рядом с могилой Квима? И чьим телам суждено опуститься в них?
Хотя Валентина, чужая в этом городе, была знакома с немногими, она все же не могла принять будущие беспорядки как нечто неотвратимое. Оставалось последнее. Она поговорит с Грего. Попытается убедить его в серьезности происходящего. Если сегодня ночью он будет ходить из бара в бар и успокаивать людей, призывать их к спокойствию, тогда беспорядков можно избежать. Сейчас лишь в его власти остановить толпу. Люди знают его. Он приходится Квиму братом. Он тот самый человек, чьи слова воспламенили их прошлой ночью. Кое-кто послушается его речей, и мятеж не вспыхнет, гнев людей угаснет. Непременно надо отыскать Грего.
Если бы только Эндер был здесь! Она всего-навсего историк; он же на деле вел людей в сражение. Не важно — не взрослых, так мальчишек и девчонок. Но вел их в настоящий бой. Он бы знал, что делать. «Почему же его нет рядом? Почему именно на мою долю выпало справиться с грядущей опасностью? Я не гожусь для насилия, не способна на противостояние. И никогда не могла переступить через себя». Вот почему на свет появился Эндер, третий ребенок, родившийся по требованию правительства в век, когда семье не позволялось иметь больше двоих детей под страхом ужасного наказания. Эндер родился потому, что Питер оказался слишком злобным и коварным, а она, Валентина, — слишком мягкой.
Эндер убедил бы мэра и епископа в разумности предложенных ею действий. А если бы и у него не получилось, он бы сам отправился в город и успокоил людей. Он бы взял контроль над ситуацией в свои руки.
Но, несмотря на то что так сожалела об отсутствии Эндера, какой-то частью разума Валентина понимала, что в принципе даже он не сумел бы остановить взбесившуюся толпу, которая соберется сегодня вечером. Может быть, даже того, что предложила она, было бы недостаточно для благополучного разрешения конфликта. В своих рекомендациях она основывалась на том, что видела на различных планетах и о чем читала на протяжении трех тысяч лет. В действительности огонек, вспыхнувший вчера, сегодня способен обернуться буйным пламенем. Только сейчас она стала понимать, что все может оказаться куда хуже, чем она предполагала. Народ Лузитании слишком долго жил в страхе перед соседствующей с ним инопланетной расой. Другие человеческие колонии по прибытии на место немедленно начинали расти, постепенно осваивая планету, и через несколько поколений весь мир принадлежал людям. Человек Лузитании до сих пор живет в тесной клетке, словно в зоопарке, и через решетки на него таращатся свиноподобные рыла ужасных тварей. Даже представить себе невозможно, что сейчас творится в душах этих людей. И, скорее всего, так или иначе сегодня вечером их чувства прорвутся наружу. За один-единственный день с этим не справишься.
Смерти Либо и Пипо, случившиеся много лет назад, сами по себе были ужасны. Но эти люди были учеными, работающими среди свинксов. С таким же успехом они могли погибнуть в авиакатастрофе или при взрыве космического корабля. Если на борту потерпевшего крушение судна находятся исключительно члены экипажа, люди не так скорбят по ним — ведь команде за то и платят деньги, что она рискует жизнью. Но когда погибают гражданские лица, тут-то и прорываются наружу страх и ярость. И, по мнению колонистов Лузитании, Квим явился как раз такой невинной жертвой.
Более того, он был святым человеком, несшим веру и понятие братства этим неблагодарным полуживотным, не заслуживающим такого обращения. И они убили его. Это не просто зверство, жестокость, нет, это самое настоящее святотатство.
Люди Лузитании действительно очень набожны и благочестивы — тут епископ Перегрино не ошибся. Только он забыл, каким образом набожные прихожане реагируют на обиды, нанесенные их божеству. «Перегрино просто плохо знаком с историей христианства, — подумала Валентина. — Или вообще считает, что с подобными выступлениями было покончено еще во времена крестовых походов. Если церковь является центром общественной жизни на Лузитании и люди настолько преданы своим священникам, с чего Перегрино взял, что скорбь по умерщвленному служителю церкви может быть утолена какой-то погребальной службой? А уверенность епископа в том, что гибель Квима сравнима с обычной смертью, только добавит людям злости». Епископ своей службой только усложнит положение дел, отнюдь не решив проблему.
Валентина все еще искала Грего, когда услышала бой колокола. Призыв к молитве. Однако время вечерней службы еще не наступило; должно быть, люди сейчас недоуменно прислушиваются к звону, ничего не понимая. Почему звонит колокол? И вдруг вспоминают — как же, ведь погиб отец Эстевано. Отца Квима зверски убили свинксы. О да, Перегрино, какая замечательная мысль — позвонить в церковный колокол! Все сразу поймут, что все спокойно и все в норме!