Он почувствовал на плече руку Миро, тяжелую, неловкую.
— Бог свидетель, Эндрю, я не хотел причинить тебе боль.
— Так уж получилось, — ответил Эндер.
— Виноват здесь не ты один, — продолжил Миро. — И Джейн здесь ни при чем. Ты же помнишь, у матери самой голова не в порядке. Она всегда была чуть-чуть чокнутой.
— Ребенком ей пришлось многое пережить.
— Одного за другим она теряла всех, кого любила, — пробормотал Миро.
— А я убедил ее в том, что теперь она и меня потеряла.
— А что тебе было делать? Ты же не мог отключить Джейн. Как-то раз ты попробовал, помнишь?
— Вся разница в том, что теперь у Джейн есть ты. Когда ты отправился в полет, я мог бы потихоньку начать отвыкать от Джейн, ведь у нее был ты. Я мог бы поменьше общаться с ней, попросил бы оставить меня на какое-то время в покое. Она бы простила меня.
— Может быть, — кивнул Миро. — Но ты этого не сделал.
— Потому что не хотел, — подтвердил Эндер. — Потому что не мог расстаться с ней. Потому что думал, что смогу сохранить старого друга и одновременно стать жене хорошим мужем.
— Дело не только в Джейн, — перебил его Миро. — Есть еще и Валентина.
— Да, ты прав, — сказал Эндер. — Так что же мне делать? Уйти к Детям и ждать, пока не прилетит флот и не отправит всех нас в ад?
— Просто последуй моему примеру, — посоветовал Миро.
— Каким образом?
— Вдохни поглубже. Выдохни. Вдохни еще раз.
Эндер на секунду задумался.
— Кажется, я умею это. С самого детства я веду себя именно так.
Ровно еще на одно мгновение рука Миро задержалась на его плече, «Вот почему мне давным-давно следовало обзавестись собственным сыном, — подумал Эндер. — Чтобы он опирался на меня, пока маленький, и чтобы я мог опереться на него, когда постарею. Но никогда у меня не было ребенка, выросшего из моего семени. Я словно старый Маркано, первый муж Новиньи. Я со всех сторон окружен детьми, но они ведь не мои. Различие лишь в том, что Миро мне друг, а не враг. И это уже кое-что. Может, я плохой муж, но я все еще способен заводить и сохранять друзей».
— Ладно, кончай обливаться слезами жалости, возвращайся лучше к работе, — раздался у него в ухе голос Джейн.
Она долго выжидала подходящего момента, чтобы заговорить, все ждала, когда же он наконец будет готов к ее насмешкам. И почти дождалась. Почти, поэтому-то он и не поддался на ее провокации. Он знал, что она слышала и видела весь их разговор.
— Ну вот, разозлился, — заметила она.
«Ты не представляешь, что я сейчас чувствую, — подумал Эндер. — Ты не можешь знать. Потому что ты не человек».
— Ты думаешь, я не знаю, как ты сейчас себя чувствуешь, — повторила его мысли Джейн.
На мгновение у него даже голова пошла кругом, потому что ему вдруг показалось, что она подслушивает не только разговоры, но и более сокровенные, скрывающиеся в глубинах души мысли.
— Но однажды я тоже лишилась тебя.
— Я вернулся, — проговорил губами Эндер.
— Но ты уже не принадлежал мне, — сказала Джейн. — Все стало по-новому. Чувствуешь, как маленькие слезинки жалости к самому себе бегут у тебя по щекам? Считай, это я пролила их. Так что теперь мы в расчете.
— Даже не знаю, почему я так волнуюсь за тебя, пытаюсь спасти тебе жизнь, — беззвучно ответил Эндер.
— Я тоже, — отозвалась она. — Могу еще раз напомнить — это пустая трата времени.
Эндер вернулся к терминалу. Миро оставался рядом с ним, следя, как на дисплее вновь возникают очертания анзибельной сети. Эндер понятия не имел, о чем Джейн говорит с Миро, хотя не сомневался — что-то она ему шепчет. Еще давным-давно Эндер выяснил, что Джейн способна поддерживать одновременно множество разных бесед. И он ничего не мог поделать — ему действительно была небезразлична близость ее отношений с Миро.
«Возможно ли такое, — подумалось ему, — чтобы один человек любил другого и не пытался завладеть им целиком и полностью? Или это настолько глубоко заложено в наших генах, что нам никогда не избавиться от подобного эгоизма? Право территории. Жена — моя. Друг — мой. Любовник — мой. Моя бесящая, раздражающая компьютерная личность, которая вот-вот должна быть отключена по вине какой-то свихнувшейся гениальной девчонки, страдающей от МПС и живущей на планете, о которой я даже ни разу не слышал… Как я буду жить без Джейн, когда ее не станет?»
Эндер увеличил изображение на дисплее. Еще, еще, еще и еще, пока не сузил область охвата всего несколькими парсеками в диаметре. Теперь на дисплее оставалась лишь малая часть сети — перекрестье в космическом пространстве всего полудюжины филотических лучей. И теперь, вместо того чтобы быть похожими на плотное переплетение нитей в ткани, филотические лучи выглядели подобно случайным отрезкам, пролегающим в миллионах километров друг от друга.
— Они никогда не соприкасаются, — проговорил Миро.
— Да, верно.
Как раз этого Эндер никогда не мог понять. По его представлениям, галактика была плоской, такой, какой ее всегда представляли звездные карты, — вид сверху той части спирального рукава галактики, где находилась Земля и откуда распространилось человечество. Но на самом деле она была не плоской. Две звезды не могли находиться в одной плоскости с двумя другими. Филотические лучи — идеально прямые отрезки, соединяющие корабли, планеты, спутники, анзибль с анзиблем, и когда глядишь на плоскую карту, может показаться, что они все время пересекаются, но из этого трехмерного сгустка на компьютерном дисплее сразу становится понятно, что они даже не касаются друг друга.
— Как она может жить здесь? — вслух поинтересовался Эндер. — Как она может существовать в этих переплетениях, если отрезки ничем не связаны и сходятся только в конечных точках?
— Ну… а может, она живет вовсе не здесь. Возможно, она — производная компьютерных программ всех терминалов.
— В таком случае она могла бы загрузиться обратно в компьютеры, а потом…
— А потом — ничего. Она не сможет снова собраться, потому что в управлении анзиблями будут задействованы чистые компьютеры.
— Это не может продолжаться вечно, — задумчиво произнес Эндер. — Очень важно, чтобы компьютеры, установленные на разных планетах, могли общаться друг с другом. Вскоре Конгресс поймет, что никакого человечества не хватит, чтобы забить вручную — даже за целый год — то количество информации, которым компьютеры должны обмениваться по анзиблю ежечасно.
— Значит, пусть она спрячется? И ждет? А потом, лет через пять-десять, как только подвернется возможность, пускай проскальзывает обратно и восстанавливает себя?
— Если она всего лишь… скопище программ.
— Должно присутствовать что-то еще, — усомнился Миро.
— Почему?
— Потому что если она состоит просто из компьютерных программ, пусть даже самозаписывающихся и самоконтролирующихся, то, значит, она все-таки была создана каким-нибудь программистом или группой компьютерщиков. В таком случае она просто-напросто выполняет задание, заложенное в нее изначально. Она не обладает волей. Она марионетка. Не разумное существо.
— Ну, если уж мы пришли к такому выводу, не слишком ли узко ты трактуешь понятие воли? — спросил Эндер. — Люди ведь точно так же запрограммированы генами и окружающей средой.
— Нет, — отверг это предположение Миро.
— А как же еще?
— Наши филотические связи доказывают обратное. Мы можем связаться друг с другом одной силой воли, на что не способна ни одна другая жизненная форма Земли. В нас есть что-то такое, мы сами — нечто такое, что возникло вовсе не из-за чего-то еще.
— Ты говоришь о душе?
— Нет, она ни при чем, — нетерпеливо махнул рукой Миро. — Священники утверждают, что наши души создал Бог, и тем самым снова превращают нас в марионеток. Если Бог создал нашу волю, значит, он и ответствен за те поступки, которые мы совершаем. Бог, гены, окружающая среда, какой-то идиот-программист, внесший комбинацию цифр в древний терминал, — воля никак не может существовать, если мы как индивидуумы явились результатом внешней причины.
— Стало быть, насколько я припоминаю, многие философы пришли именно к такому заключению: воли, желаний не существует и не может существовать. Вольная воля — иллюзия, не более, потому что причины нашего поведения настолько сложны, что мы просто не можем их осмыслить. Представь себе, ты толкнул одну костяшку домино, она сбила другую, та — третью, в общем, попадали все. Здесь ты всегда имеешь право сказать: «Вот, смотрите, эта костяшка упала, потому что вот эта уронила ее». Но когда количество костяшек домино бесконечно и они могут падать в бесконечном числе направлений, тебе ни в жизнь не найти, откуда пошла вся цепочка. И поэтому ты заявляешь: «Вот эта костяшка упала, потому что ей так захотелось».
— Bobagem, — пробормотал Миро.
— Что ж, признаю, такая философия не несет в себе никакой практической ценности, — ответил Эндер, — Валентина как-то объяснила мне эту систему. Даже если такого понятия, как собственная воля, в природе не существует, мы все равно должны обращаться друг с другом так, будто она есть, чтобы сохранить общество, в котором живем. Потому что иначе каждый раз, когда кто-нибудь совершит нечто ужасное, ты не сможешь наказать его. Он ничего не мог с собой поделать — его гены, окружающая среда или сам Господь заставили его так поступить. И каждый раз, когда кто-то поступит благородно, ты не сможешь склониться перед ним, потому что и он всего марионетка. А если ты считаешь, что все вокруг марионетки, так чего ж с ними разговаривать? Зачем стремиться куда-то, что-то создавать, раз все твои замыслы, твои создания, мечты или грезы — всего лишь сценарий, вложенный в тебя твоим кукольником.
— Безнадежность, — подвел итог Миро.
— Поэтому мы принимаем самих себя и всех окружающих за созданий, обладающих собственной волей. Мы обращаемся друг с другом, будто нами движет возникшее в уме намерение, а не какой-то неведомый творец. Мы наказываем преступников. Мы награждаем альтруистов. Мы строим планы на будущее и претворяем их в жизнь. Мы обещаем и ожидаем исполнения данного слова. Все это шито белыми нитками, но, когда каждый уверует в то, что действия ближних — это результат свободного выбора, и будет соответственно относиться к правам и обязанностям, исходным результатом станет цивилизация.