Те, кто не слыхал голоса богов, не могли понять…
Но сегодня вопросы Вань-му уже не имели ни малейшей связи с богами. Во всяком случае, поначалу.
— Так что же, в конце концов, остановило Лузитанский Флот? — спросила девочка.
Еще немного, и Цинь-цзяо, не раздумывая, ответила бы с улыбкой: если бы я знала, то смогла бы наконец-то спокойно вздохнуть. Но внезапно она осознала, что Вань-му даже и знать не может об исчезновении флота.
— Откуда ты знаешь о Лузитанском Флоте?
— Но ведь я же могу читать, правда? — ответила на это Вань-му, возможно даже с излишней гордостью.
Хотя, а почему бы ей и не гордиться? Цинь-цзяо хвалила ее без всяких задних мыслей, поскольку девочка училась исключительно быстро и до многого могла додуматься вполне самостоятельно. Она была очень умной. Цинь-цзяо не удивилась бы, если бы Вань-му понимала гораздо больше, чем даже признавалась.
— Я же вижу, что на твоем терминале, — продолжала Вань-му. — И всегда это как-то связано с Лузитанским Флотом. О нем ты разговаривала с отцом в первый же день моего здесь появления. Тогда я мало чего поняла, но теперь знаю, что имеется в виду. — В ее голосе вдруг прозвучало возмущение. — Хорошо было бы, если бы боги наплевали в лицо тому, кто выслал эти корабли.
Эта резкость сама по себе была чем-то странным. Ну а то, что Вань-му выступала против Звездного Конгресса — в это вообще невозможно было поверить.
— Ты знаешь, кто выслал эти корабли? — спросила Цинь-цзяо.
— Конечно. Эгоистичные политики, которые пытаются уничтожать всякую надежду на независимость колониальных миров.
Следовательно, Вань-му знала, что бунтует против власти. Цинь-цзяо сама с отвращением вспомнила те слова, что были сказаны ею много лет назад. Но услыхать их вновь, сказанные в собственном присутствии, собственной тайной наперсницей… это чудовищно.
— Что ты можешь знать об этом? Это дела Конгресса, а ты тут рассуждаешь о независимости колоний и…
Вань-му стояла на коленях, касаясь лбом пола. Цинь-цзяо сразу же уствдилась своей суровости.
— Встань, Вань-му.
— Ты сердишься на меня.
— Я удивляюсь, что ты говоришь такие вещи. Вот и все. Кто это наговорил тебе подобной чуши?
— Это все говорят, — ответила девочка.
— Не все, — не согласилась Цинь-цзяо. — Отец никогда такого не говорил. С другой же стороны, Демосфен твердит об этом, не переставая.
Цинь-цзяо вспомнила, что испытала, впервые прочитав эссе Демосфена… каким логичным, истинным и откровенным показалось оно ей тогда. Только впоследствии, когда отец объяснил ей, что Демосфен — это враг правителей, а значит и враг богов… Тогда до нее дошло, сколь гладки и обманчивы слова изменника, которые почти что убедили ее, будто Лузитанский Флот — это зло. Раз Демосфену не хватило малого, чтобы обмануть образованную, богослышащую девушку, то ничего удивительного, что сейчас услыхала его слова, повторяемые как истинные, от девочки из народа.
— А кто такой Демосфен? — спросила Вань-му.
— Предатель, который явно имеет больший успех, чем кто-либо мог подозревать.
Понимает ли Звездный Конгресс, что идеи Демосфена повторяются людьми, которые ничего о нем не слыхали? Понимает ли кто-нибудь там, что это означает? Идеи Демосфена вошли в сознание простого народа. Ситуация стала более опасной, чем считала Цинь-цзяо. Отец мудрее; он наверняка уже знает об этом.
— Ладно, не будем, — сказала Цинь-цзяо. — Расскажи-ка мне лучше о Лузитанском флоте.
— Как же я могу, если ты сердишься.
Цинь-цзяо терпеливо ждала.
— Ну ладно, — согласилась, хотя и весьма осторожничая, Вань-му. — Отец говорит… и еще господин Ку-вей, это очень мудрый приятель отца, который сдавал экзамены на государственного служащего, и не хватило самой малости, чтобы сдал…
— Так что же они говорят?
— Очень нехорошо, что Конгресс выслал флот… причем, столь огромный… чтобы атаковать самую маленькую колонию. И всего лишь за то, что те отказались послать двух своих граждан на суд на другую планету. Они говорят, что вся правота на стороне Лузитании, поскольку высылка людей вопреки их воле с одной планеты на другую означает для них утрату семьи и друзей. Навсегда. Это все равно, что казнить их еще до суда.
— А если они были виновны?
— Об этом должен решать суд их собственного мира. Там люди их знают и могут справедливо оценить преступление. Конгресс не имеет права решать об этом издалека, раз ничего не знает, и еще меньше — понимает. — Вань-му склонила голову. — Так говорил господин Ку-вей.
Цинь-цзяо скрыла отвращение, которое пробудили в ней изменнические слова Вань-му. Это очень важно — знать, что говорят простые люди. Даже если Цинь-цзяо была уверена в том, что боги рассердятся на нее за само выслушивание этих слов.
— Так ты считаешь, что Лузитанский Флот нельзя было высылать?
— Если они без серьезных причин смогли выслать флот против Лузитании, что их удержит от того, чтобы выслать флот против Дао? Ведь мы тоже колония, мы не входим в Сто Миров, мы не члены Звездного Конгресса. Что их может остановить, если они объявят Фей-цы изменником? Или заставить его лететь на какую-нибудь отдаленную планету, откуда он не возвратится даже через шестьдесят лет?
Даже сама мысль об этом была отвратительна; Вань-му поступила нагло, включая отца в дискуссию. И не потому, что была всего лишь служащей. Наглой была сама мысль, будто Хань Фей-цы будет обвинен в каком-либо проступке. Цинь-цзяо на мгновение утратила контроль над собой и дала выход раздражению.
— Звездный Конгресс никогда не поставил бы моего отца перед судом будто преступника! — воскликнула она.
— Извини меня, Цинь-цзяо. Ведь ты только попросила меня повторить то, что говорил мой отец.
— Так выходит, твой отец говорил о Хань Фей-цы?
— Все в Жоньлей знают, что Хань Фей-цы — это самый уважаемый житель Дао. Мы гордимся тем, что дом Рода Хань находится в нашем городе.
Выходит, подумала Цинь-цзяо, ты прекрасно понимала, сколь велики твои амбиции, когда решила сделаться служащей у его дочери.
— Я не хотела его оскорбить. И они тоже — нет. Но разве это неправда, что если бы Звездный Конгресс пожелал, то он мог бы приказать Дао, чтобы мы отослали твоего отца на другую планету, чтобы он там предстал перед судом?
— Никогда бы…
— Но ведь они могли бы? — не отступала Вань-му.
— Дао — колония, — ответила Цинь-цзяо. — Закон разрешает это, но никогда…
— Если они сделали это на Лузитании, то почему бы им не сделать этого и на Дао?
— Потому что ксенологи на Лузитании были виновны в преступлении, которое…
— Люди на Лузитании так не считали. Их правительство отказалось выслать ксенологов на суд.
— И это самое ужасное. Как планетарное правительство посмело подумать, будто знает о чем-то лучше Звездного Конгресса?
— Но ведь на Лузитании все знали, — заявила Вань-му так, как будто говорила о совершенно естественных вещах, известным всем и каждому. — Они знали этих людей, этих ксенологов. Если бы Звездный Конгресс вызвал Хань Фей-цы на другую планету, чтобы там судить его за преступление, о котором мы знаем, что он его не совершал… Неужто ты считаешь, что бы и мы не подняли бунт, вместо того, чтобы отдавать на расправу столь великого человека? А они бы тогда выслали флот против нас.
— Звездный Конгресс — это источник всяческой справедливости в Ста Мирах, — решительно заявила Цинь-цзяо. Обсуждение пришло к концу.
Только наглость Вань-му при этом не умолкла.
— Но ведь Дао еще не входит в число Ста Миров, — сказала она. — Мы всего лишь колония. Они могут сделать с нами все, что только захотят, а это никак не справедливо.
Под конец Вань-му даже дернула головой, как будто верила, что одержала победу. Цинь-цзяо же чуть не расхохоталась. Она и на самом деле рассмеялась бы, если бы не была такой рассерженной. Отчасти — потому что Вань-му столько раз перебивала ее и даже спорила, чего учителя пытались избегать. Тем не менее, это хорошо, что Вань-му такая смелая. Гнев Цинь-цзяо доказывал, что она слишком уж привыкла к незаслуженному почтению, оказываемому ее мыслям только лишь за то, что они исходили от богослышащей. Следовало бы даже поддержать Вань-му в том, чтобы она говорила с нею так почаще. Так что эта часть гнева Цинь-цзяо была несправедливой, и ее необходимо было подавить.
Только вот гораздо более серьезным поводом для раздражения было то, как Вань-му высказывалась о Звездном Конгрессе. Как будто она совершенно не признавала Конгресс наивысшим органом власти над всем человечеством, как будто считала, что Дао важнее коллективной воли всех миров. Даже если бы случилось невозможное, и Хань Фей-цы пришлось бы предстать перед судом на планете, расположенной в сотне световых лет, он пошел бы на это без малейших колебаний. И он бы разъярился, если бы кто-нибудь на Дао попытался ему в этом воспрепятствовать. Бунт, как на Лузитании? О таком не могло бы быть и речи. При самой только мысли об этом Цинь-цзяо чувствовала себя грязной.
Грязной. Нечистой. Из-за этих бунтарских мыслей она тут же начала всматриваться в слои на досках.
— Цинь-цзяо! — воскликнула Вань-му, как только Цинь-цзяо опустилась на колени и склонилась над полом. — Скажи мне, пожалуйста, что боги не карают тебя за то, что ты слушаешь того, что я тут наговорила!
— Они меня не карают, — ответила Цинь-цзяо. — Они очищают.
— Но ведь это были даже и не мои слова, Цинь-цзяо. Это слова людей, которых здесь и нет с нами.
— Это нечистые слова, кто бы их не высказал.
Но ведь это же не справедливо, чтобы тебе приходилось очищаться за взгляды, которые ты даже не разделяешь.
Еще хуже! Неужто Вань-му не остановится?
— Обязана ли я выслушивать то, что даже сами боги несправедливы?
— Ну конечно, если они наказывают тебя за слова других людей.
Нет, эта девица ведет себя совершенно непристойно!
— Неужто ты умнее богов?
— Точно так же они могли бы наказывать тебя за то, что на тебя воздействует гравитация, или падает дождь!