Мы станем Иисусами Навиными и теми израелитами, которые очистили Ханаан, дабы дать место народу, избранному Богом.
Многие pequeninos верили ему сейчас. Поджигатель уже не казался им безумным; в языках пламени, поглощающих невинный лес, они видели первые признаки апокалипсиса. Многие pequeninos признали, что человечество ничему большему уже их не научит. Господь Бог уже не нуждался в людских существах.
Но здесь, на поляне в лесу, по щиколотки в золе, братья и жены, стоящие на страже перед новым материнским деревом, не подчинялись доктрине Поджигателя. Именно они, которые более всего узнали людей, даже вызвали их сюда, чтобы те помогали и были свидетелями попытки возрождения.
— Поскольку нам известно, — объяснил Садовник, который стал теперь представителем спасшихся братьев, — что не все люди одинаковы, равно как не одинаковы и все pequeninos. Христос живет в некоторых, в других же — нет. Не каждый из нас как лес Поджигателя, и не каждый из вас — убийца.
Вот почему случилось так, что в тот день, перед самым рассветом, когда материнское дерево смогло открыть щель в стройном своем стволе, Садовник держал за руку Миро и Валентину. Жены осторожно перенесли в новый дом слабых, оголодавших детей. Сложно было что-либо предусматривать, но существовала надежда: новое материнское дерево было готово буквально за полтора дня, и более трех дюжин детей выжили к моменту переезда. Целая дюжина из них может оказаться способными к оплодотворению самками, и даже если только четвертая часть из них родит малышей, лес вновь расцветет.
Садовник дрожал от охвативших его чувств.
— Братья никогда еще не видали этого за всю историю нашего мира, — сказал он.
Несколько братьев опустились на колени и осеняли себя знаком креста. Многие молились во время бдения. Валентине вспомнила то, о чем ей рассказывала Квара.
— Эля тоже молилась, — шепнула она Миро.
— Эля?
— Перед пожаром. Квара была с нею возле часовни Ос Венерадос. Она молилась, чтобы Бог открыл дорогу к разрешению наших проблем.
— Каждый тогда молился об этом.
Валентина подумала о том всем, что произошло после молитвы Эли.
— Могу предположить, она разочарована тем ответом, который дал ей Бог.
— Люди обычно всегда разочарованы.
— Но может то… что материнское дерево открылось столь быстро… может это и есть началом ответа.
Миро с удивлением пригляделся к ней.
— Разве ты верующая?
— Скажем так, что я предполагающая. Предполагаю, что может существовать некто, кто заботится о том, что нас ожидает. Это на целый шаг больше, чем просто желать. Но и на целый шаг меньше, чем надеяться.
Миро слегка усмехнулся, и Валентине было трудно сказать, означает эта усмешка удовлетворение или же просто веселье.
— И что Бог сделает теперь, в ответ на молитвы Эли?
— Подождем и увидим, — ответила ему Валентина. — Именно мы должны решить, что сделаем. А решать нам исключительно глубинные секреты Вселенной.
— Ну что же, это уже воистину божественное дело, — подтвердил Миро.
Через мгновение появилась Оуанда. В качестве ксенолога она тоже участвовала в бдении, и хотя сейчас было и не ее дежурство, ей незамедлительно передали известие о том, что материнское дерево раскрылось. Ее прибытие, обычно, означало быстрое исчезновение Миро. Но не на сей раз. Валентина с радостью отметила, что взгляд Миро уже не следит, равно как и не избегает Оуанды. Женщина здесь просто присутствовала, точно как и он сам она работала с pequeninos. Наверняка эта нормальность была несколько натянутой. Только Валентина по собственному опыту знала, что нормальность всегда в чем-то притворна, и люди беспрерывно играют роли, которые, по их мнению, они обязаны играть. Просто-напросто, Миро достиг того этапа, когда уже мог сыграть в нормальные отношения с Оуандой, хотя они находились в абсолютном противоречии с его истинными чувствами. Впрочем, может и не таком уже и противоречии. Оуанда в два раза старше его. Это уже не та девушка, которую он когда-то любил.
Они любили друг друга, но никогда вместе не спали. Валентина была рада этому, когда Миро признался, хотя говорил с печалью и злостью. Она уже давно заметила, что в обществах, требовательных к чистоте и верности, как на Лузитании, молодежь, которая усмиряла и контролировала свои юношеские эмоции, становилась людьми одновременно сильными и цивилизованными. Те же, кто был либо слишком слаб, чтобы взять себя в руки, либо слишком уж презирал общественные нормы, чтобы пытаться, чаще всего становились овцами или же волками: либо бездумными представителями стада, либо хищниками, которые хватают все, что угодно, ничего не давая взамен.
Когда Валентина встретила Миро в первый раз, она боялась, что это то ли плачущий над своей долей слабак, то ли эгоистичный хищник, ненавидящий собственную ограниченность. К счастью, все оказалось иначе. Возможно, он жалеет о давнем благочестии. Это естественно, ему бы хотелось соединиться физически с Оуандой, когда он был еще сильным, и оба находились в соответствующем возрасте. Только Валентина не жалела парня. Миро доказал этим собственную внутреннюю силу и чувство ответственности перед обществом. Валентина совершенно не удивилась тому, что Миро, абсолютно сам, удержал толпу на тот решающий момент, который и спас Корнероя и Человека.
Не удивило ее и то, что сейчас Миро с Оуандой с большим трудом делали вид, что они всего лишь пара людей, исполняющие свои обязанности… что их отношения совершенно нормальны. Внутренняя сила и внешнее уважение. Такие люди удерживают общество в рамках, руководят им. В отличие от овец и волков, они играют роль, гораздо более важную, чем им предписывает сценарий страхов и приманок. Они реализуют сценарий приличий, долга, чести… цивилизации. И тогда игра становится действительностью. Если в человеческой истории и можно заметить цивилизацию, подумала Валентина, то она существует исключительно благодаря таким вот людям. Пастырям.
Новинья встретила его в дверях школы. Она опиралась на плечо Доны Кристы, с момента прибытия Эндера на Лузитанию уже четвертого принципала Детей Разума Христова.
— Мне нечего тебе говорить, — заявила она. — По закону мы до сих пор являемся супругами, но это и все.
— Я не убивал твоего сына, — сказал Эндер.
— Но и не спас его, — парировала она.
— Я люблю тебя.
— Лишь настолько, насколько способен к любви. Да и то, лишь тогда, когда у тебя останется свободная минутка позаботиться обо всех других. Ты думаешь, будто являешься каким-то ангелом-хранителем и отвечаешь за всю вселенную. А мне хотелось только, чтобы ты взял ответственность за мою семью. У тебя великолепно получается любить людей миллиардами, а вот десятками уже не так хорошо, с одной же женщиной совершенно не справляешься.
Это был суровый приговор. Эндер знал — что несправедливый, только он пришел сюда не ссориться.
— Прошу тебя, возвращайся домой, — сказал он. — Ты же любишь меня, и я нужен тебе точно так же, как и я тебе.
— Теперь мой дом здесь. Я уже перестала нуждаться в тебе и в ком-либо ином. И если ты хотел сказать только это, то понапрасну тратишь мое и свое время.
— Нет, это не все.
Она ждала.
— Файлы в лаборатории. Ты поставила на них пароли. Мы должны решить проблему десколады раньше, чем вирус нас убьет.
Новинья усмехнулась, и в усмешке этой была горечь и издевка.
— Зачем ты обращаешься ко мне с этим? Ведь Джейн сможет обойти мои пароли.
— Она не пыталась, — сказал он в ответ.
— Ну конечно же, чтобы меня не оскорбить. Но ведь сможет, разве нет?
— Скорее всего.
— Тогда пускай этим и займется. Ведь сейчас тебе нужна только она. А в о мне ты никогда по-настоящему и не нуждался. У тебя ведь была она.
— Я старался быть тебе хорошим мужем, — сказал Эндер. — Я и не утверждал, что смогу защитить тебя от всего, но делал, что мог.
— Если бы ты старался, мой Эстеваньо был бы жив.
Она повернулась к нему спиной, и Дона Криста провела ее по коридору. Эндер следил за ними, пока они не исчезли за поворотом. После чего повернулся сам и покинул школу. Он не знал, куда направляется; знал лишь одно, что обязан туда дойти.
— Мне очень жаль, — тихонько сказала Джейн.
— Да, — буркнул Эндер в ответ.
— Когда я уйду, Новинья, возможно, вернется к тебе.
— Ты не уйдешь, если только мне удастся как-то справиться с этим.
— Но ты не успеешь. Через два месяца меня отключат.
— Заткнись, — буркнул он.
— Но ведь такова правда.
— Заткнись и дай мне подумать.
— И что? Теперь ты уже собираешься меня спасать? Роль спасителя в последнее время тебе как-то не удается.
Эндер не ответил, а Джейн уже не заговаривала с ним до конца дня. Он вышел за ограду, но к лесу не приближался. Весь день он провел, валяясь в траве, один, под жарким солнцем.
Время от времени он пытался размышлять о проблемах, которые до сих пор его мучили: приближающийся флот, дата отключения Джейн, десколада, которая безустанно пыталась убить всех людей на Лузитании… Планы Поджигателя распространить десколаду по всей галактике, и мрачные настроения в городе, поскольку королева улья все еще удерживала посты вокруг ограды; а еще люди, в рамках покаяния, рушили стены своих домов.
Иногда же его разум был свободен от всяческих мыслей, и Эндер стоял, сидел или лежал на траве, слишком безразличный, чтобы даже плакать. Ее лицо возвращалось в воспоминаниях, губы и язык формировали ее имя, беззвучно молили. Но он знал, что если бы даже произнес его, если бы даже кричал, даже если бы сделал так, чтобы она услыхала его голос, то все равно бы не ответила.
Новинья.
Глава 13СВОБОДА ВОЛИ
Среди нас имеются такие, которые считают, будто бы необходимо сдержать людей в их исследованиях десколады. Ведь десколада это сердце нашего жизненного цикла. Мы опасаемся того, что им удастся открыть способ убить ее на всей планете, а это уничтожит нас на протяжении одного поколения.