Настает моя очередь ухмыляться, когда обе твари исчезают, сожженные двойным залпом из фузионного бластера. Орда на мгновение замирает и зачарованно глядит на шипящий след, оставленный моими выстрелами — влагу, выкипевшую из воздуха.
Гибель сородичей позабавила орков: они разражаются грубым смехом, кидаясь в атаку. На меня накатывается стена мышц и клинков, и я чувствую, как в плотно прижатой к полу ступне срабатывают реактивные сочленения, отзываясь на содрогания земли под ногами врагов. Но всё же леденящая рука страха не касается меня. Это противники, слишком кровожадные, слишком плотно столпившиеся в лихорадочном неистовстве, сейчас наиболее уязвимы.
Огнемет ревет, принося оркам мучительную смерть, окатывая их струями жидкого пламени. К счастью, герметичный костюм защищает меня от смрада, пока плоть врагов слезает с костей, превращаясь в жидкое месиво.
Даже пред лицом такого кошмара орки продолжают наступать. Ведомые звериным упрямством, они с непреклонной решимостью приближаются ко мне.
— Ма ва‘ра! — злословлю я и отступаю, паля из всех стволов.
Орки врезаются в стену разрядов, огня и жара. Меня окропляет кровью врагов, но твари продолжают идти. Они умирают, умирают и умирают. Но происходящее не вводит меня в заблуждение — я не побеждаю. Делаю ещё шаг назад, затем ещё, теряю пространство с каждым вибрирующим хлопком моей пушки. Счетчик боекомплекта стремительно приближается к нулю, намного быстрее, чем счетчик времени до конца миссии.
Четыре рай’кора. По-прежнему целая жизнь.
Я снова один. Шас’эй и Вас’ла мертвы, их потемневшие идент-иконки висят у меня на дисплее. И всё же, вместо холодного касания скорби или пылающей жажды мести я чувствую лишь удушливый пепел досады. Они погибли, почти не выиграв для нас времени.
Три. Цифра на счетчике времени моргает и уменьшается. Отступая к главным взрывозащитным дверям, я перекрываю корпусом БСК дорогу в исследовательский бункер. Чудовищный орк, проталкиваясь через орду, направляется ко мне.
Я стреляю в него.
Несмотря на полученную рану, противник бросается вперед и врезается в меня плечом. От толчка я падаю, он приземляется сверху со злобной гримасой на морде. Сигналы предупреждений заполняют дисплей, пока орк вырубает куски из моей брони ударами примитивного оружия. В надежде, что термозащита ещё цела, я палю из огнемета.
Пламя омывает нас обоих, и враг умирает, стекая с меня тягучей массой.
Я встаю навстречу урагану пуль и стреляю в ответ, проводя огнеметом по толпе зеленокожих. Ещё три врага гибнут перед тем, как мое оружие рассекает тяжелый клинок. Извернувшись, разбиваю нападавшему голову фузионным бластером. Он умирает.
Ко мне топают новые гиганты в броне, я ещё раз открываю огонь и убиваю одного из них. Это был последний заряд, но уже неважно. Мои кости стучат под очередным залпом, накрывшим боескафандр. Костюм шипит и скулит, пока орочьи твердотельные снаряды разносят его на части и разрушают силовую установку; БСК заваливается на спину.
Меня пронзает боль, но через несколько мгновений она сменяется оцепенением и чувством сырости — из раны над животом течет кровь.
Прижав костюм к полу, зеленокожий топчет меня ногами по нагруднику, а я пытаюсь остаться в сознании. Враг триумфально бьет себя кулаком в грудь и перехватывает нож. Когда он готовится вонзить в меня клинок, я бросаю взгляд на счетчик времени.
Два.
При виде этой цифры у меня скручивает кишки, как от жесточайшей насмешки. Я потерпел неудачу. Орки захватят базу и разграбят имперские технологии. Закрыв глаза, я жду боли, которая ознаменует конец моих испытаний.
И открываю глаза, услышав знакомый резкий перестук импульсных очередей. Подняв взгляд, я вижу, как изрешеченное разрядами тело зеленокожего содрогается и сваливается на землю. Слева от меня одинокий воин огня с оторванной у локтя рукой продолжает стрелять, положив винтовку на дохлого орка. Глаза бойца пылают яростью, которую я давно считаю недоступной для себя. Активирую протокол катапультирования, и БСК открывается.
Выбравшись из привязной системы, я ползу к воину огня, не отводя взгляда от пылающих углей его глаз. Мучительно продвигаюсь через дворик пядь за пядью, игнорируя погибель за спиной.
Счетчик на поясе пищит один раз, и это придает мне сил, помогает ползти быстрее.
Воин огня уже мертв, когда я добираюсь до него. Влезаю на труп и разворачиваю винтовку. Знакомое чувство приклада, прижатого к щеке — и я осознаю, что уже не одинок.
Я — Каль’ва, воин Высшего Блага, и я буду убивать, наполненный яростью тех, кто приходил до меня, и тех, кто придет после. Я открываю огонь, и голова зеленокожего взрывается. Умирает ещё один, и ещё. Между вздохами меняю батарею питания и стреляю снова.
Мгновения — всё, что нужно касте земли. Я тянусь под тело воина огня в поисках новой батареи и…
Ощущаю боль, а затем поднимаюсь над полом, безвольно повиснув на орочьем клинке. Ухмыляясь, враг подносит меня к морде. Я улыбаюсь в ответ.
Сквозь рокот его смеха и шум орды до меня доносится грохот двигателей челнока.
Победа. Ради Высшего Блага, я познал победу в последний раз.
Брэнден КэмпбеллКомандующий Тень
Я — воин касты огня. Я уже видел кровавые битвы там, где Высшее Благо пыталось одолеть так распространившуюся по галактике тьму дикости. Да, смерть и разрушение отвратительны, но теперь я знаю скрытую истину. Они — неизбежный побочный продукт воспитательной миссии нашего народа. Их нельзя избежать, и поэтому должно принять. Этого урока нет в программе военных училищ Борк’ана. Этому меня смог научить лишь опыт службы смотрителем Киферии.
Всё началось с битвы у гряды Герцона. Моё просвещение, а не конфликт с мятежниками гуэ’ла. Вы уже знаете, что борьба затянулась. В начале мы добились больших успехов и на третий день оккупации уничтожили целое бронетанковое подразделение основных сил обороны планеты, воинов из «септа Ка’Ташун». Но они отказались сдаться, несмотря на сокрушительное поражение в честном бою. Остатки ка’ташунцев отступили в джунгли и продолжили нам досаждать самым нецивилизованным образом. Они отказались от всей когда-то носимой стандартной воинской униформы, что сделало ка’ташунцев внешне неотличимыми от покорившихся нашей власти гражданских гуэ’ла. Они прятались, вместо того чтобы открыто вступить в бой, и нападали лишь на уязвимые цели. Это были столь грязные, столь подлые приёмы, что в нашем языке для них не существовало слова. Позднее мой советник, Пор’эль Тан’бай, сказал, что гуэ’ла называют подобное жестокое противостояние «партизанщиной».
Что же за существа могут считать это приемлемым методом? О, мне стоило давно задать себе этот вопрос, ведь ответ на него ясно показал, какие стоит принять меры. Но я тратил время зря. Пытался вступить в переговоры. Воззвать к рассудку. Надеялся, что, в конце концов, они поумнеют и осознают тщетность сопротивления. А затем меня вызвали в ущелье Марэ’Таа.
Опасаясь ка’ташунских снайперов, я летел в модифицированной пиранье. Обычно открытый верх скиммера скрывал тяжёлый купол без окон, даже кабина была полностью закрыта. Мой пилот ориентировался с помощью видеоэкранов и установленных на корпусе камер. Я не видел местность, пока приближался к пункту назначения, но мог представить, что проносится мимо. К тому времени мы уже отдалились от равнин и направлялись к горным джунглям: тёмно-красная листва, бурные реки и неровная земля. С одной стороны от меня шла магнитнолевитационная линия: колея, которая однажды соединит высокоскоростными монорельсами две крупнейших колонии на Киферии.
Инфраструктура. Вот с чего начинается Империя Тау. Когда я прибыл сюда, жизнь должна была бы вызвать у гуэ’ла стыд: машины изношены, городские центры больше похожи на осыпающиеся развалины. Они считали всё приемлемым, потому что не знали ничего другого. Я начал это менять. Вскоре на Киферии появились чистая питьевая вода и свежая пища. В нормальные здания поступало достаточно энергии. Но ка’ташунцы продолжали звать нас угнетателями. Они продолжали и тогда, когда я ехал к ущелью. Всё утро по радиоволнам передавался пиратский сигнал, в котором они брали на себя ответственность за атаку на станцию снабжения.
— Враг дрогнул, — вещал голос сквозь помехи. — Сегодня мы нанесли решительный удар во имя свободы, и в грядущие дни и недели сделаем это вновь. Мы не успокоимся, пока ксеносы не будут истреблены. Люди, крепитесь, ведь Император на нашей стороне. Его гнев близок, и скоро он избавит нас от притеснения тау!
Пока что никто не смог засечь источник передач. Это сводило с ума.
Машина замедлилась, купол откинулся. Выбравшись из заднего отсека пираньи, я сразу увидел Тан’бая. Как обычно, он прибыл раньше меня. Впервые я встретил Тан’бая в день начала аннексии Киферии и с тех пор считал идеалом касты воды. У него всегда была наготове нужная информация ещё до того, как я её запрашивал. А поведение было неизменно спокойным. Тан’бай словно никогда не испытывал тревог или сомнений. Когда он говорил, то предложения шли сплошным потоком без остановок и пауз для раздумий.
Руки Тан’бая были скрыты в широких рукавах мантии, когда он почтительно поклонился. В небе ярко светило оранжевое солнце, но безмятежное лицо скрывала тень огромной широкополой шляпы. После многих лет обучения дипломатии и межвидовым переговорам Тан’бай начал постоянно говорить о себе во множественном числе. В его голосе можно было услышать накопление политического капитала. Так, словно он говорил для блага всей расы тау.
— Шас’о почтил нас своим присутствием, — начал Тан’бай. — Хочет ли он услышать нашу начальную оценку предшествующих его появлению событий?
Он стоял так близко, что закрывал собой весь вид.
— Ну? — проворчал я. Не помню, когда последний раз спал больше четырёх часов. — Что случилось?
— Наш народ пострадал от очередной атаки отступников-гуэ’ла из септа Ка’Ташун. Небольшой контингент воинов огня, назначенных охранять это место, пал в бою и за доблестную оборону будет вспоминаться со всем должным почётом. Куда больше погибло представителей касты земли: инженеров и техников, участвовавших в построении магнитнолевитационного моста, который, к нашей великой печали, был полнос