[106]. Некромантический характер Ритуала так же очевиден, как и гностический характер Слова. Последнее не является магическим словом; само по себе оно не превращает нечто во что-то иное и не дает человеку силу стать иным, и даже не дает права быть или стать Мастером, но оно является гностическим в том смысле, что оно концентрирует в себе то знание, которое может быть понято или не понято тем, кто обладает им, или может быть им понято одним или другим образом, но без которого он просто не может знать что бы то ни было (включая самого себя как Мастера). Слова в гностицизме фигурируют, наряду с другими вещами, как средства самопознания. Это единство Ритуала и Слова происходит из самой Легенды о Хираме, из факта одновременного поднятия тела Хирама и произнесения Слова. Так что единственная сила, передаваемая Словом, которое приобретается таким образом, — это гностическая сила быть Хирамом и тем самым достигать знания себя и того, кем ты являешься.
С точки зрения аналитического наблюдателя, картина ритуала выглядит совсем иначе. Убийство Хирама и его первое погребение воспринимаются диахронически, или исторически, как случай архетипического и с точки зрения сравнительной мифологии почти повсеместно распространенного ритуала человеческого жертвоприношения при закладке храма. Особый интерес здесь представляет сочетание двух версий этого ритуала, обе из которых были широко распространены в древности в ближневосточном и средиземноморском регионах: жертвоприношение невинного ребенка и мастера строителя, или архитектора, который представляет собой Знающего (см. Главу 12). Поиск Слова направлен в сторону запада — это направление смерти и земли мертвых, что имеет собственные ближневосточные и средиземноморские мифологические корни. Топография ложи как Храма ориентирована на запад. Перевернутый характер ритуала можно видеть в эксгумации и повторном захоронении трупа, из-за которых весь Ритуал приобретает некромантический характер. Весь процесс перевертывания можно предположительно представить в следующем виде:
1. В жертвоприношении ребенка или строителя убийство было ритуально необходимым и носило положительный характер — его целью было общественное благо. В случае масонов убийство Мастера Строителя Хирама было ритуально необходимым и носящим негативный характер — оно было осуществлено с эгоистическим намерением, хотя результатом его явилось благо.
2. В древнем архетипическом ритуале тело жертвы помещается в фундамент здания с тем, чтобы никогда не быть эксгумированным. В масонском Ритуале оно погребается к западу от храма, чтобы быть эксгумированным через пятнадцать дней.
3. В некоторых других мифологиях (например, древнеиндийской, средневековой еврейской и сибирской шаманской) Слово используется теми, кто приобрел его для манипуляции с трупом и использования его силы. В масонском ритуале Слово не имеет магической силы и не дает никакой власти над мертвыми.
Понятие Слово пришло в масонский ритуал из гностической или кабаллистической традиции и поэтому не имело никакой связи с человеческим жертвоприношением. Более того, с самого начала официальной масонской традиции оно оставалось своего рода загадкой по существу: масон был обречен на то, чтобы спекулятивно рассуждать о нем, пребывая в неопределенности относительно того, было ли оно изначальным словом Хирама или нет. Но на момент составления текста Ритуала все три основных элемента — человеческое жертвоприношение, эксгумация и перезахоронение и гностическое понимание Слова — уже давно перестали иметь ритуальное использование, будь то вместе или по отдельности. Они даже не составляли содержания мифа, который ассоциировался бы с каким бы то ни было живущим ритуалом какой-либо культуры, о которой могли бы знать творцы масонского ритуала. Их сочетание в масонском контексте является экстраординарным феноменом, поскольку нигде больше в недавней истории невозможно обнаружить такой «новый» ритуал, какими бы древними ни были его корни. Ритуал, описанный в катехизисе Причарда — независимо от того, был ли он взят из подлинной практики одной из существовавших на тот момент спекулятивных лож или из рукописи одной из рабочих лож, — производит такое впечатление, что он ограничен микрокосмом ложи. И если мы возьмем этот ритуал в его целостности, как единый этос, то никакие параллели или сходства с какими-либо другими ритуалами из других религий не позволят нам сделать каких-либо выводов о его собственном религиозном контексте или происхождении, поскольку их у него, как такового, не имеется. Для того чтобы связать Ритуал с данной религией, мы должны покинуть его мак-рокосмическое пространство и выйти за пределы ложи, где он совершается. Тогда мы можем перенестись назад во времени, следуя за Легендой о Хираме, которая непосредственно, хотя никоим образом не полностью и не целиком, ассоциируется с Ветхим Заветом. Или мы можем рассмотреть синхронное существование религиозных элементов внутри пространства ложи, но без специфической связи с Ритуалом. Тогда мы рассмотрим Библию, которая служит необходимой идейной предпосылкой любой деятельности в Ложе, или даже использование термина «Великий Архитектор Вселенной», Бог Всемогущий, который, сохраняя свои библейские ассоциации, не имеет никакого специфического религиозного значения. Все эти вещи совмещены в Ритуале, но не нарушают его религиозной нейтральности, поскольку Ритуал имеет мистический смысл сам по себе — это контакт с мертвым телом для обретения Слова мертвеца[107].
Легенда о Хираме в целом не воспроизводится во Внешнем Ритуале; первая часть, история о том, как произошла смерть Хирама, остается в устной (или письменной) форме, а ритуальное действие, как мы видели, начинается с поиска Потерянного Слова — т. е. потерянного тела Мастера — и продолжается находкой трупа, а кульминацией его является его поднятие и восстановление Слова[108].
Критические части Памфлета Причарда находятся в разительном контрасте с достаточно серьезным описанием Ритуала. После иронического посвящения «Достопоклоняемому и Достопочтенному Братству» и пародийной «Легендарной Истории Цеха», он переходит к прямым обвинениям Общества в «обмане и мошенничестве»: «…Но если после Доступа к Секретам Масонства какому-либо новому Брату не понравится их поведение и он обнаружит, что у него при помощи обмана так легко выманили его деньги…» и т. д. В Оправдании Автора он предупреждает читателя: «Я был побуждаем к обнародованию этой великой Тайны ради общественного Блага по Просьбе нескольких Масонов… и оно будет, я надеюсь… иметь желаемый мною эффект и предотвратит затягивание столь многих легковерных людей в столь вредное общество». Однако в Оправдании есть одна фраза, которая, если и не была задумана как шутка, раскрывает авторское понимание ситуации масонства в конце 1720-х гг., если не его дар предчувствия. Он говорит: «… старое сооружение (масонства) пришло в такое ветхое состояние, что если оно не будет восстановлено при помощи какого-нибудь оккультного Таинства, то скоро уничтожится» (с. 30). Действительно ли он предвидел возникновение христианских и мистических орденов внутри масонства? Этого мы не можем знать, но его упоминание о нескольких диссидентствующих масонах вполне может быть объяснено растущей неудовлетворенностью, как религиозного, так и идеологического характера, среди масонов, живущих в пределах «границ смертности» (т. е. на выделенной королевским указом карантинной территории Сити и Вестминстера)[109].
Памфлет Причарда доказывает, что к концу 1720-х гг., или даже ранее, уже частично сформировался особый масонский язык — не архаичный или искусственно архаизированный язык претендующих на древнее происхождение манускриптов, но повседневная речь начала 18-го века, адаптированная для целей масонского самоописания. Похоже, что он письменно зафиксировал то, что произносилось устно и что едва ли было унаследовано непосредственно от устной речи старинных лож рабочих масонов. Однако к тому моменту этот масонский язык сформировался еще не окончательно: хотя он и обладал лингвистической амбивалентностью образной речи, он еще не вписался в полностью оформившуюся новую религиозную ситуацию. Недостаточно просто иметь символические или эмблематические значения, генерирующие амбивалентность; недостаточно иметь, как можно увидеть в «Части Подмастерья», «Свет», являющийся также «Свечой», являющийся также «Мастером Масоном» и т. д. Язык должен быть частью контекста, который также амбивалентен, поскольку религиозная ситуация в масонстве, с тем чтобы стать объектом масонского осознания, должна не только быть способна на описание самой себя в понятиях символического языка, слова в котором многовалентны, но и сама должна стать символической. Она должна поляризоваться до такой степени, что каждый из ее элементов, взятый в отдельности, и все они вместе допускают по крайней мере два понимания. Описание Ритуала, сделанное Причардом, предоставило масонству только один полюс этой символической дуальности: сухую схему Ритуала с его «нередуцируемым минимумом» этического смысла. Внешнее и идеологическое описание этого аспекта уже было произведено в Конституциях Андерсона 1723 г. Нужно было ждать еще одно или два десятилетия, чтобы был описан другой аспект, который можно назвать «мистическим символизмом». Успех «Памфлета» превзошел все возможные ожидания. В течение пары месяцев было продано несколько тысяч экземпляров (ходил слух, что большинство покупателей — масоны). Ненамеренным побочным эффектом явилось то, что масоны теперь могли свободно говорить о Ритуале, который до тех пор не имел зафиксированной письменной формы, и «Памфлет» с тех пор служил образцом и моделью для всех последующих антимасонских разоблачений, а также для ряда промасонских сочинений.